Елена Хаецкая - Анахрон. Книга первая
— Ой, Сигизмунд Борисович, не связывались бы вы с ними… Отпустили бы от греха… Не то бомбу взорвут во дворе. Вон как в Москве-то, по телевизору передавали…
Девка повернулась и устремила на Софью Петровну ненавидящий взгляд безумных глаз. Прямо Вий какой-то.
Софья Петровна визгливо призвала своего пуделя и метнулась в темноту.
— Пошли, курва! — грозно сказал Сигизмунд девке. И поволок ее по осыпающимся ступенькам к парадной.
* * *На лестнице обторчанная угонщица принялась брыкаться с удвоенной силой. Только два потных года в тренажерном зале среди скудоумных качков дали Сигизмунду резерв одолеть тяжелый подъем. Девка грозно рычала — запугивала. Кобель рычал тоже. Словом, оба сделали все, чтобы Сигизмунд чувствовал себя полным дураком.
Гуманист хренов. А дверь как открывать? Чтобы открыть дверь в сигизмундову квартиру обе руки потребны. Не подрочишь, такую дверь открывая-то.
Кобель — ладно. Никуда не денется. У двери будет виться, скрестись умильно, потому как после прогулки ему вкусненькое полагается. Заведено так было между кобелем и Сигизмундом.
А у девки, видать, второй приход пошел, или как там это у них, у торчков, называется. Не любил их Сигизмунд.
Вообще, если вдуматься, много кого не любил Сигизмунд. Прибалтов. Низкорослых наглых кавказцев в кожаных куртках. Быков с бритыми затылками. Ментов очень не любил, особенно гаишников. Жирные морды в телевизоре раздражали Сигизмунда. Отдельно не любил Сигизмунд все, что исходило из столицы нашей родины — города Москвы. (Кроме, впрочем, водки.) Это чисто Петербургское. Этим полагалось гордиться. Всякие безродные лимитчики к Москве были равнодушны. И этим отличались от коренных.
Ну ладно, хрен с ним со всем. С преступницей-то что делать?
Тут угонщица сама облегчила Сигизмунду задачу. Руку-то ей он держал на заломе. Так сумела стерва извернуться и цапнуть. Зубами. За куртку укусила. Ну сучка — она сучка и есть!.. Эстонские снайперши, «белые колготки», — те, говорят, тоже кусались…
«Получай, падла, суверенитет!» Так назывался хороший удар — по ушам. Знакомый один научил. Качок. Ума немного в черепной коробке сберегал, но вот биться был горазд. Почему удар так называется? А хрен его разберет — назвали так.
И получила! Влепил ей Сигизмунд «суверенитетом» от всей своей великоросской, великодержавной и отчасти белопольской души.
Угонщица безмолвно осела на каменный пол. Кобель принялся обнюхивать ее и облизывать, пока хозяин, сдавленно матерясь, торопливо открывал дверь.
Распахнув дверь пошире, он подхватил угонщицу за ноги и безжалостно потащил к себе в квартиру. Та стукнулась затылком о порог, но даже не застонала. Здорово он ее…
Кобель решил, что хозяин ему на радость новую игру изобрел. Деятельно вклинился в события. Принялся скакать вокруг поверженной девки, то и дело приседая на передние лапы и размахивая хвостом. При этом пес то лаял, то покусывал девку, то хватал зубами хозяина за брюки.
Сигизмунд зашел в туалет, открыл шкаф и вынул оттуда наручники. Эти наручники подарил им на свадьбу один дурковатый институтский приятель Натальи. Мол, так крепче друг друга держаться будете. Супруга сочла шутку идиотской, да и Сигизмунд не был в восторге. Однако наручники сохранил. Вернее, они сами сохранились, забытые в дальнем шкафу. И вот — надо же! — пригодились!
Сковал угонщице руки. Потом снял на кухне бельевую веревку и связал ей ноги. Так оно вернее будет.
* * *Квартира у Моржа была трехкомнатная. В одной комнате, где стоял телевизор и диван, Сигизмунд обитал постоянно. Там было более-менее прибрано. В двух других хранились разные вещи. Там Сигизмунд иногда вытирал пыль. Но нечасто. Только когда находило. Или перед Новым Годом, если не лень было.
Сигизмунд наклонился, взял девку за подмышки и поволок в одну из необитаемых комнат — ту, где стояла тахта. Пес тотчас же впился ей в ногу. Не со зла впился — играл. Сигизмунд пинком отогнал пса. Кобель-таки успел стащить с ее ноги одну чуню и улегся грызть.
Угонщица застонала, дернулась освободиться— не тут-то было. Добрые наручники крепко держали.
— Это тебе не дурь по вене пускать, — назидательно сказал эстонской наркушнице потомок польских шляхтичей.
Девка принялась изгибаться всем телом и горестно подвывать. Ломает ее, что ли?
Сигизмунд затащил девку в комнату и взвалил на тахту. Тяжелая оказалась. Отъелась, гадина, на эстонской сметанке.
Отдуваясь, Сигизмунд принес из кухни табуретку, сел рядом с временно притихшей девкой и стал наблюдать. Кобель тут же приперся с чуней, улегся рядом и начал усердно жевать, время от времени поглядывая на Сигизмунда — мол, ладно ли?
Угонщица, не моргая, глядела в потолок расширенными белыми глазами. Время от времени из ее горла вырывалось тихое жалобное поскуливание. Заслышав этот звук, кобель всякий раз делал бородатую морду набок — дивился.
Только сейчас Сигизмунду шибануло в нос всеми запахами девки. Пахло от нее сногсшибательно. Дымом. Потом. Дрянью какой-то, описанию не поддающейся. От кобеля, когда в тухлятине вываляется, так не несет.
Что дымом разит — ничего удивительного. На чердаках, небось, обретается.
На ней были чулки домашней вязки. Перед мысленным взором Сигизмунда всплыла трогательная работящая эстонская бабушка, которая там, у себя на хуторе, подоив коровку, сидит у очага и вяжет внученьке чулочки. Он даже взгрустнул. Ведала ли старушка, в какую мерзость внученька впала…
А что сказал бы девкин дедушка?
Подобно тому, как у каждого уважающего себя питерца имеется героическая бабушка-блокадница, всякий порядочный прибалт обязан иметь дедушку — «лесного брата». С бородой лопатой и обрезом. В это Сигизмунд верил нерушимо.
Ухлопает ведь непутевую, если узнает. Все эти непримиримые борцы с советской властью и русской оккупацией таковы.
На мгновение Сигизмунд увидел заснеженный лес, поляну, несгибаемого дедушку с обрезом и падающую внучку-наркушницу… Из ствола обреза сочится сизый дымок… Во внучке дыра размером с кулак… «Я тебя породил, я тебя и убью!» — сурово говорит дедушка — «лесной брат».
Ой, нет, это борцы с поляками так высказывались…
А ну его на хер, этот национальный вопрос.
Тут пленница резко дернулась. Из-под одежды вывалилась… э-э… фенечка.
Фенечка? Из дерьма керамического? Хрена лысого!
На шее у девки болталась лунница — украшение в виде полумесяца.
Золотое оно было.
Золотое!
Уж в чем-чем, а в этом Морж бы не ошибся. И золото — видно было — очень хорошее. Всяко не расхожей 583-ей пробы. К такому золоту вооруженную охрану приставлять полагается. Как в Эрмитаже, куда Сигизмунда водили для общего развития в составе 6-«А» класса глазеть на скифский драгмет.
Сигизмунд стащил с девкиной шеи тяжелую лунницу. Угонщица пыталась не дать, башкой вертела, зубами лязгала, но Сигизмунд ей кулак показал. Осознала и притихла.
Лунница крепилась к девке кожаным ремешком. Простенький дерьмовенький ремешок. От пота потемневший, вытертый. На жирно поблескивающем желтом металле чеканка…
Сигизмунд поднес лунницу к глазам и ахнул. Прикусил губу. Глянул на девку с восхищением и ненавистью. Вот ведь что почти в открытую на шее таскает, гнида! По Питеру! По героическому — что бы там ни говорили — Питеру!
Лунницу поганили три свастики, расположенные полукругом. Та, что в центре,
— побольше, две на концах — поменьше.
Сделано было грубовато. Пробы на изделии не стояло. Из зубов да протезов отлито, не иначе. Мародерствовали родственнички-то девкины. Фашистские прихвостни.
Переливали, небось, где-нибудь в землянке, посреди дикого леса. Уж больно работа топорная.
Так что же получается? Выходит, не угонщица девка? Такое на себе таскающая
— на фиг ей задницей рисковать. Разве что из озорства. Или ушмыгалась девка до того, что уже и сама не ведает, что творит.
Нет, что-то не то. Откуда у простой торчащей девки такая штука? Давно бы на зелье извела.
Может, беспутная лялька какого-нибудь безмерно навороченного «папы»?
Похоже на то.
Ох ты Господи! Да кто же это так начудил, что девку с подобной безделкой одну по городу шастать отпустил? Это кто-то очень большой начудил. За этакую лунницу, за такой-то кусище золота, квартирку можно купить побольше сигизмундовой…
Ой-ой. Искать ведь будут дуру обдолбанную. Ну, не саму дуру, понятно, а ту дурость, что у ней на шее висела. И найдут. Непременно найдут. Весь город перевернут не по одному разу, а отыщут.
Ну, хорошо. Если это профессионалы, то разговор их с Сигизмундом будет краток и конструктивен. «У тебя?» — «У меня». — «Отдай». — «Заберите, ребята». — «Забудь». — «Уже забыл»… И все.
А если это отморозки? Убьют ведь отморозки, вот что они сделают.
А если девка и впрямь какого-нибудь чеченца подружка? Кавказцы таких любят, здоровенных да белобрысых. Вот и получается «прибалты-чечены». Ох, права Софья Петровна…
