Василий Аксенов - Затоваренная бочкотара
— Да я тебе верю! Поехали! — заорал вдруг Володя и захохотал.
Дальше они ехали спокойно, без всяких треволнений, мимо бледно-зеленых полей, по которым двигались сенокосилки, мимо голубых рощ, мимо деревень с ветряками, с журавлями, с обглоданными церквами, мимо линий высокого напряжения. Пейзаж был усыпляюще ровен, мил, благолепен, словно тихая музыка струилась в воздухе, и идиллически расписывали небо реактивные самолеты.
Вот так они ехали, ехали, а потом заснули.
Первый сон Вадима Афанасьевича
По авеню Флорида-ди-Маэстра разгуливал весьма пристойно большой щенок, ростом с корову. Собаки к добру!
— А, Карабанчель! — на правах старого знакомого приветствовал его Вадим Афанасьевич. — Как поживает ваша матушка?
Матушка Карабанчеля, бессменный фаворит национальных скачек, усатая и цветущая, как медная труба, тетя Густа высунулась с румяными лепешками со второго этажа траттории «Моя Халигалия».
— Синьор Дрожжинин!
Улица покрылась простыми халигалийцами. Многотысячная толпа присела на корточки в тени агавы и кактуса. Вадим Афанасьевич, или почти он, нет-нет, водителя отметаем и старичка отметаем, папа и мама не в счет, лично он влез на пальму и обсудил с простыми халигалийцами насущные вопросы дружбы с зарубежными странами.
Кривя бледные губы в дипломатической улыбке, появилась Хунта. На ногах у нее были туфли-шпильки, на шее вытертая лисья горжетка. Остальное всё свисало, наливалось синим. Дрожали под огромным телом колосса слабые глиняные ножки.
— А я уж думала, наш друг приехал, синьор Сиракузерс, а это всего лишь вы, месье Дрожжинин. Какое приятное разочарование!
Ночь Вадим Афанасьевич провел в болотистой низменности Куккофуэго. Вокруг сновали кровожадные халигалийские петухи и ядовитые гуси, но солнце все-таки встало над многострадальной страной.
Вадим Афанасьевич протер глаза. К нему по росе шел Хороший Человек, простой пахарь с циркулем и рейсшиной.
Первый сон моряка Шустикова Глеба
Боцман Допекайло дунул в серебряную дудку:
— Подъем, манная каша!
Манная каша, гремя сапогами, разобрала оружие.
— Старшина II статьи Шустиков Глеб, с кем вчера познакомились?
— С инженером-химиком, товарищ гвардии боцман.
— Молодец! Награждаетесь сигаретами «Серенада». Кок, пончики для Шустикова!
Прямо с пончиком в зубах в подводное царство. Плывем с аквалангами, вкусные пончики, а рядом Гулямов пускает пузыри — отработка операции «Ландыш». Светлого мая привет! Следующий номер нашей программы — прыжок с парашютом.
Кто это рядом висит на стропах, лыбится, как мамкин блин? А, это Шустиков Глеб, растущий моряк. Как же, как же, видел его в зеркале в кафе «Ландыш». Вот проблема, кем стать: аспирантом или адъюнктом?
А внизу под сапогами оранжерея ботанического сада. Или же разноцветные зонтики? Зонтики раздвигаются, а под ними знакомые девушки: инженер-химик, инструктор роно, почвовед, лингвист, подруги дней его суровых. Мимо, камнем, боцман Допекайло.
— Промахнешься, Шустиков, гальюны тебе чистить!
Ветер 10 баллов, попробуй не промахнуться. Относит, относит!
Бухнулся в стог, поспал минут шестьсот, проснулся, определился по звездам, добрал еще пару часиков, от сна пока никто не умер. А утром вижу — идет по росе Хороший Человек, несет свои сокровища, весь просвечивает сквозь платье.
Первый сон старика Моченкина
И вот увидел он богатые палаты с лепным архитектурным излишеством и гирляндом. Батюшки светы родные, Пресвятая Дева Богородица, как говаривала отсталая матушка под влиянием крепостного ига.
Образована авторитетная комиссия по разбору заявлений нижеследующего вышеизложенного.
Его проводят в предбанник с кислым квасом… Уже в предбаннике!
…вручают единовременный подарок сухим пайком. Нате вам сала шашнадцать кило, нате урюку шашнадцать кило, сахару для самогонки шашнадцать кило.
Потом проводят в залу двухсветную, красным бархатом убранную, ставят на колени, власы ублажают подсолнечным маслом из каленых семян, расчесывают на прямой пробор.
В президиуме авторитетная комиссия с председателем. Председатель из себя солидный, очень знакомый, членистоногий — батюшки светы, Колорадский Жук. По левую, по правую руку жучата малые, высокоактивные.
— Заявления ваши рассмотрены в положительном смысле, — внушительным голосом говорит председатель.
— Разрешите слово в порядке ведения, — пискнул малый жучок.
Душа старика Моченкина похолодела — разоблачат, разоблачат!
— Посмотрите на него внимательно, уважаемая комиссия, ведь это же картошка. По всему свету рыщем, найти не можем, а тут перед нами высококачественный клубень.
Принято решение, сами знаете какое.
Еле выбрался в щель подпольную, выскочил на волю вольную. В окно видал своими глазами — жуки терзали огромный клубень.
Ночь провел на Квасной Путяти в темени и тоске. Подбирался ложный крокодил, цапал замками за ноги, щекотал.
А утром вижу, идет по росе осиянной молодой защитник Хороший Алимент.
Первый сон педагога Ирины Валентиновны Селезневой
Она давно уже подозревала существование не включенной в программу главы Эластик-Мажестик-Семанифик…
Гули-гулишки-гулю, я тебя люблю… На карнавале под сенью ночи вы мне шептали — люблю вас очень…
Это староста первого потока рыжий Сомов взял ее на буксир как плохоуспевающую.
Помните, у Хемингуэя? Помните, у Дрюона? Помните, у Жуховицкого? Да ой! Нахалы какие, за какой-то коктейль «Мутный таран» я всё должна помнить.
А сверху, сверху летят, как опахала, польские журналы всех стран.
— Встаньте, дети!
Встали маленькие львы с лукавыми глазами.
Ой, вспомнила — это лев Пиросманишвили. Если вы сложный человек, вам должны нравиться примитивы. Так говаривал ей руководитель практики Генрих Анатольевич Рейнвольф. Наговорили они ей всякого, а оценка — три.
И всё ж: гули-гулюшки-гулю-я-тебя-люблю-на-карнавале-под-сенью-ночи кружились красавцы в полумасках на танцплощадке платформы Гель-Гью. Ирочка, деточка, иди сюда, мячик дам. Бабушка, а зачем тебе такие большие руки? Чтобы обнять тебя. А зачем тебе эта лопата? Бери лопату, копай яму, сбрасывай сокровища!
На маленькой опушке,Среди зеленых скал,Красивую бабешкуВолчишка повстречал.
Прощайтесь, гордо поднимите красивую голову. Не сбрасывайте сокровищ! Стоп, вы спасены. К вам по росе идет Хороший Человек, и клеши у него мокрые до колен.
Первый сон Володи Телескопова
В медпункте над ним долго мудрили: вливали спецсознание через резиновый шланг — ох, врачи-паразиты, — промывали бурлящий организм.
Однако полегчало — встал окрыленный.
Директор с печки слез, походил вокруг в мягких валенках, гукнул:
— Дать товарищу Телескопову самый наилучший станок высотой с гору.
— Э, нет, — говорю, — ты мне сначала тарифную сетку скалькулируй.
Директор на колени перед ним:
— Что ты, Володя, да мы в лепешку расшибемся! Мы тебя путевкой награждаем в Цхалтубо.
Здрасьте, вот вам и Цхалтубо. Вся эта Цхалгуба ваша по грудь в снегу.
Трактор идет, Симка позади, очень большая на санном прицепе.
Володенька, Володенька,Ходи ко мне зимой,Люби, пока молоденька,Хорошенький ты мой.
Понятное дело, не вынесла душа поэта позора мелочных обид, весь утоп в пуховых подушках, запутался в красном одеяле, рожа вся в кильках маринованных, лапы в ряпушке томатной. Однако не зажимают, наливают дополна.
Утром заявляются Эдюля, Степан и этот, как звать, не помню:
— Аида, Володя, на футбол.
Футбол катился здоровенный, как бык с ВДНХ. Бобан, балерина кривоногая, сколько мы за тебя болели, сколько души вложили, бацнул «сухого листа», да промазал. Иван Сергеич тут же его под конвой взял на пятнадцать суток. Помню как сейчас, во вторник это было.
А Симка навалилась: Володенька, Володенька, любезный мой, свези бочкотару в Коряжск. Она у меня нервная, капризная, я за нее перед Центросоюзом в ответе.
Ну, везу. Как будто в столб сейчас шарахнусь. Жму на тормоза, кручу баранку. Куда летим, в кювет, что ли? Тяпнулись, потеряли сознание, очнулись. Глядим, а к нам по росе идет Хороший Человек, вроде бы на затылке кепи, вроде бы в лайковой перчатке узкая рука, вроде бы Сережка Есенин.
*Удар, по счастью, был несильный. Oт бочкотары отлетели лишь две-три ее составные части, но и этот небольшой урон причинил ей, такой чувствительной, неслыханные страдания.
Грузовик совершенно целый лежал на боку в кювете.
