Виль Липатов - Игорь Саввович
– Скоро прибудет кофе, – оживленно сказал Валентинов. – Настоящий, знаете ли, бразильский…
Интересно, на кого же из знаменитой династии походил сын главного инженера? На отца Игорь Саввович походить чести не имел, на мать Елену Платоновну – тоже. «Это дело треба разжувати», – весело подумал Игорь Саввович и сказал:
– Сергей Сергеевич, вы глубоко заблуждаетесь, если думаете, что ваш покорный слуга является противником Коло-Юльского плота. Голосую обеими руками «за», но думаю, что вам надо еще раз побывать на том сплавучастке, где я работал до вашего заманчивого предложения сделаться начальником отдела новой техники…
Валентинов приподнял левую бровь: «Ах вот как, оказывается! Ну, батенька, не ожидал!» Удивленная пауза была велика, и пока она длилась, Игорь Саввович грустно вспоминал, что в тресте дерзкое намерение Валентинова провести по коварной речонке Коло-Юлу большегрузный плот называли «лебединой песней» главного инженера. Проводка большегрузного плота по Коло-Юлу для Ромского сплавного треста имела революционное значение, о ней знало министерство, ожидало успеха, так как Коло-Юльским плотом завершалась эра варварского молевого сплава. Однако врачи решительно запретили Валентинову работать после шестидесяти лет, а ему было пятьдесят девять с хвостиком, и значит, меньше года оставалось на большегрузный плот – «лебединую песню» крупного, известного всей стране практика и теоретика сплава.
– Вы говорите странное, Игорь Саввович! – сказал Валентинов несколько приподнятым голосом. – Никогда я не считал вас противником Коло-Юльского плота… Однако понимаю, отчего вы сделали весьма категорический вывод. И если позволите… – Он в нерешительности замолк, поджал губы. – Если вы мне позволите, Игорь Саввович, как человеку старому, битому и – простите – опытному, порассуждать о вас, то, поверьте, вашей снисходительностью я не злоупотреблю…
Главный инженер Валентинов всегда говорил такими длинными, витиеватыми периодами, к этому Игорь Саввович давно привык, а разговор с Валентиновым на тему «Кто такой Игорь Гольцов?» ожидал еще в парке, сидя на тихой скамейке. Главный инженер давно делал круги, напрашиваясь на откровенность, на губах у него так и кипели слова признания и обещания помощи, и Игорь Саввович еще в парке решил дать ему возможность высказаться. Итак, кто такой Игорь Гольцов и с чем его едят?
– Сделайте одолжение, Сергей Сергеевич! – молодым голосом и стилем главного инженера ответил Игорь Саввович. – Сделайте одолжение быть со мной откровенным. Я покорно признаю за вами право наставника и благожелателя…
Главный инженер не расслышал легкой угрозы в голосе сына.
– Игорь Саввович, – по-валентиновски энергично начал он. – Игорь Саввович, нет нужды говорить, что я хорошо отношусь к вам…
Слово «нужды» Валентинов произнес по-старинному, с ударением на первом слоге, как в романсе «Не искушай меня без нужды».
– Нет нужды говорить, что я хорошо отношусь к нам, и поэтому меня тревожат некие неосознанные пока вещи… – Он по-мальчишески замялся. – Вы разительно переменились, Игорь Саввович, за последние месяцы.
Игорь Саввович с радушной улыбкой согласно покивал.
– Не надо подбирать слова, Сергей Сергеевич, – доброжелательно попросил он. – Говорите прямо. Говорите правду, правду и только правду…
– Правду? – Валентинов снова внимательно разглядывал потолок. – Сие сделать весьма затруднительно, ибо невозможно понять, что с вами произошло, Игорь Саввович. Хотя… – Он помолчал мрачно. – Хотя одно литературное выражение мне кажется не лишенным смысла… Вы как бы угасли, Игорь Саввович, простите ради бога! Когда я впервые познакомился с вами, я увидел веселого молодого человека, жизнелюба, слегка самоуверенного и, еще раз простите, чуточку нагловатого… – Валентинов, не спуская взгляда с потолка, поморщился. – Теперь ко мне в кабинет входит человек с потухшими глазами, равнодушный и усталый. Ради всего святого, не подумайте, что я недоволен вашей работой. Трудитесь вы исправно и безотказно, но я… Я обеспокоен искренне.
Игорь Саввович по-прежнему легкомысленно улыбался, так как ничего нового и обидного Валентинов не сказал. Каждый день, когда Игорь Саввович входил в кабинет Главного, на лице Валентинова, не умеющего ничего скрывать, метровыми буквами было изображено все то, о чем сейчас говорилось.
– Благодарю за похвалу! – шутливо поклонившись, сказал Игорь Саввович. – Приятно, что вы, шеф, не разделяете мнения моих друзей. Один из них изрек: «Гольцов будет самоотверженно работать восемнадцать часов подряд, чтобы в течение восьми рабочих часов ничего не делать!»
Валентинов так и взвился:
– Что вы сказали? «Гольцов будет работать восемнадцать часов в сутки, чтобы в течение восьми рабочих часов ничего не делать»? Слушайте, да ведь это… Смешно.
Это и был один из четырех случаев, когда главный инженер Валентинов вынимал руки из-за спины. Сделал он это быстро, руки как бы выпорхнули из-под него, и раздался истинный, стопроцентный, знаменитый валентиновский хохот. Он смеялся так, что происходящее казалось театральным представлением, хотя ничего похожего на подделку не было: смеяться он способен был по-юношески, по-мальчишески, заразительно.
– Ха-ха-ха! – заливался главный инженер. – О, как вы меня насмешили, Игорь Саввович! Ха-ха-ха! У меня отваливается поясница. Ох-ха-ха-ха!
Валентиновский безудержный хохот, конечно, обесценил трагические, в сущности, мысли, которые главный инженер с такими муками, боясь быть бесцеремонным, высказал Игорю Саввовичу, на что – хитрая бестия! – Игорь Саввович и рассчитывал, и теперь самодовольно глядел на дагерротип декабриста, чувствуя острую боль под сердцем и душащий страх – привычное, как дыхание, состояние.
– Вот такие-то дела! – потухая, сказал Валентинов. – Такие-то вот дела, дорогой Игорь Саввович!
Дела действительно занимательны! Во-первых, почему главный инженер Валентинов, известный тираническими замашками в отношении всех своих прежних заместителей, пять лет – подумать только! – пять нескончаемых лет изо дня в день, если говорить инженерным языком, изыскивает возможности установить все и всяческие контакты с Игорем Саввовичем Гольцовым? Во-вторых, почему именно за последние месяцы главный инженер понял, что с Гольцовым что-то случилось? Почему умный и наблюдательный Валентинов не заметил, что это «что-то случилось» произошло почти два года назад?
– Игорь Саввович, – мягко проговорил Валентинов. – Игорь Саввович, почему вы так замкнуты? И отчего насторожены? Ну, попытайтесь представить, что я вас позвал в гости просто так, без причины. Понимаю: старомоден, как этажерка, знаю, что в наше время одного гостя не принимают, а готовится непременно массированный десант. По-моему, лучшее количество гостей – три человека. – Он опять оживился. – Слушайте, Игорь Саввович, вам когда-нибудь приходилось выпивать на троих? В подворотне или в темном подъезде, из граненого стакана, с огурцом? Водку разливает мрачная, небритая личность, двое других бдительно следят за соблюдением справедливости и одновременно высматривают, нет ли милиционера. Ну, признавайтесь, приходилось?!
Игорь Саввович нахмурился.
– К сожалению, не приходилось! – искренне признался он. – Я ни разу в жизни не напивался вообще.
Меньше года оставалось Валентинову до того дня, когда счет годам перевалит на седьмой десяток, был он такой крупной фигурой в сплавном деле, что к нему приезжали за советами и консультациями со всех концов страны, но в быту, этот избранный богом и судьбой человек был ребенком. Случалось, он задавал окружающим совершенно наивные вопросы, такие, как: «Что дороже, метр полотна или нейлона?» Когда же выяснялось, что полотно дешевле, Валентинов немедленно привязывался с вопросом: «Почему носят сорочки из нейлона, если полотняные дешевле и – главное – полезнее?»
– Сергей Сергеевич, а вы правы! – серьезно и тихо сказал Игорь Саввович. – Я чувствую себя предельно плохо, хотя, кажется, нет никаких оснований. Вы сказали: угас. Образно и точно!
Работая рядом с главным инженером, Игорь Саввович иногда ощущал больное, надрывное и разрушительное чувство любви к человеку, который не знает, что перед ним стоит или сидит родной сын. В такие мгновения забывались мать и отчим, исчезало все, кроме желания тихо сказать: «Сергей Сергеевич, я – ваш сын Игорь!» Что будет после этого, неважно, но желание сказать это было таким влекущим, каким бывает сумасшедшее желание спрыгнуть с огромной высоты на землю.
– Я не понимаю, что со мной происходит, и, следовательно, не знаю, что делать! – продолжал Игорь Саввович. – Наверное, мне придется приспособиться к… такой жизни.
Валентинов молчал. Он наверняка ожидал другого, думал, что Игорь Саввович или не поймет его, или сделает вид, что не понимает, а может быть, станет упрямо защищаться. Однако произошло непредвиденное, и пораженный Валентинов смотрел на своего заместителя прощупывающими, недоверчивыми глазами, а Игорю Саввовичу опять подумалось, что Валентинов толстокож – если за все пять лет не заговорило в нем то, что не имеет названия и даже смысла: таинственное, непонятное, генетическое. Однако Валентинов не только не догадывался, кто такой Гольцов, но все пять лет знакомства Игорь Саввович ловил его недоверчивый взгляд, будто проверялось и контролировалось все – мысли и поступки, слова и молчание.
