Флэгг Фэнни - Жареные зеленые помидоры в кафе «Полустанок»

Иджи и Руфь накрыли для него стол — блюдо с жареным цыпленком, коровий горох, репу, жареные зеленые помидоры, кукурузный хлеб и чай со льдом. Смоки взял вилку и попытался есть. Руки так дрожали, что он не мог донести кусок до рта да вдобавок облил рубашку чаем. Он понадеялся, что девушки не заметят, но вскоре блондинка сказала:

— Пошли, Смоки, прогуляемся чуток.

Он взял шляпу и вытер рот салфеткой, решив, что его вышвыривают.

— Да, мэм.

Она вывела его через черный ход на задворки кафе, откуда начинались поля.

— Что, нервишки пошаливают?

— Извините, мэм, что намусорил там у вас, но если честно… В общем, это… Ладно, пойду я. Но все равно спасибо.

Иджи порылась в огромном кармане фартука, выудила маленькую бутылку виски «Дикая индюшка» и протянула ему.

Смоки был благодарным человеком. Он сказал:

— Бог запишет вас в святые, мэм.

Они уселись на бревно под навесом, и, пока Смоки успокаивал нервы, Иджи болтала с ним так, словно они много лет знакомы.

— Видишь вон тот пустырь?

Он посмотрел:

— Да, мэм.

— Когда-то здесь было самое красивое озеро в Полустанке. Летом мы там купались, ловили рыбу. Можно было даже на лодке кататься. — Она грустно покачала головой. — Знал бы ты, как мне его не хватает, ужасно не хватает.

Смоки смотрел на голый пустырь.

— И что же с ним сталось, высохло, что ли?

Она прикурила для него сигарету.

— Нет, хуже. Однажды в ноябре сюда прилетела огромная стая уток, штук сорок, если не больше. И сели они точнехонько посередке нашего озера, а пока они там сидели, случилась невероятная вещь. Ни с того ни с сего так быстро похолодало, что все озеро замерзло, секунды за три стало твердым как камень. Раз, два, три — и все.

Смоки изумился:

— Вы это серьезно?

— Ага.

— Что ж, бывает. Бедные утки, наверно, передохли все.

— Да нет же, черт побери! В том-то и дело! Они просто улетели, прихватив с собой озеро. Теперь оно, наверно, где-нибудь в Джорджии.

Смоки уставился на девушку. И когда до него дошло, что она просто-напросто морочит ему голову, вокруг его синих глаз расползлись морщинки, и он захохотал так, что даже закашлялся, и Иджи пришлось постучать ему по спине.

Утирая слезы, он вернулся в кафе, сел за стол и обнаружил, что еда до сих пор теплая. Обед держали в духовке, пока его не было.

Ах, где ты, мальчик, вернись домой,Где же ты, мой родной?Шпалы считаешь ты день-деньскойИ спишь на земле сырой.Слышу цокот копыт,Значит, ты не убит!Ах, мальчик, вернись домой!

«Бюллетень Полустанка»

22 октября 1929 г.

Миссис Бидди Луис Отис сегодня заявила, что метеорит, который на прошлой неделе пробил крышу её дома, она собирается отнести в кафе, и пусть её перестанут донимать звонками. Ей надоело целый день бегать к телефону. Еще она сказала, что метеорит этот — ни что иное как большой серый камень, но если кто захочет поглазеть на него, то пожалуйста, на здоровье, — он будет лежать на стойке.

Иджи говорит, что в кафе можно приходить в любое время.

Простите, но больше новостей за эту неделю мне собрать не удалось, поскольку моя дражайшая половина Уилбур подхватил насморк, и мне пришлось бегать вокруг него на задних лапках и выполнять всевозможные капризы.

Что может быть хуже больного мужчины?

С прискорбием сообщаю, что наша дорогая Бесси Вик, свекровь Берты, вчера скончалась на девяносто девятом году жизни. Врачи полагают, что от старости.

Дот Уимс

Старое шоссе Монтгомери, Бирмингем, штат Алабама

22 декабря 1985 г.

В следующее воскресенье, когда Эвелин вошла в зал для посетителей, миссис Тредгуд уже поджидала её в том же самом кресле и в том же платье.

Веселая, как жаворонок, она пустилась рассказывать о доме Тредгудов так, будто они не разлучались на неделю, и Эвелин не осталось ничего другого, как слушать. Она уселась в кресле поудобней и развернула шоколадку с миндалем.

— Так вот, перед нашим домом росла большая старая иранская мелия. Помню, мы весь год собирали маленькие ягоды, а на Рождество нанизывали их на нитку и украшали дерево с макушки до корней. Мама всегда предупреждала, чтобы мы не смели запихивать эти ягоды в нос, и, разумеется, первое, что сделала Иджи, едва научилась ходить, — это пошла в сад и насовала ягод в нос и в уши. Пришлось вызвать доктора Хэдли. Он сказал маме:

— Миссис Тредгуд, похоже, у вас в доме стало одним хулиганом больше.

Разумеется, Бадди эти слова привели в щенячий восторг. Он ей во всем потакал. Но в больших семьях всегда так: у каждого свой любимчик. Вообще-то её настоящее имя Имоджин, это Бадди прозвал её Иджи. Ему было восемь лет, когда она родилась, и он таскал её с собой по всему городу, как куклу. Ведь и на ногах-то ещё как следует не стояла, а уже ковыляла за ним эдаким утенком, волоча деревянного петушка на веревке.

Что и говорить, Бадди выглядел на миллион долларов со своими темными глазищами и ослепительно белыми зубами. Он мог очаровать вас в одну секунду — и навсегда. Все девчонки Полустанка влюблялись в него если не на всю жизнь, то хотя бы на время.

Говорят, шестнадцатый день рождения запоминается на всю жизнь, и это правда. Я до сих пор помню розово-белый торт с каруселью на верхушке и бледно-зеленый пунш, — мама подавала его в огромных стеклянных чашах. А по всему саду развесили бумажные фонарики. Но больше всего мне запомнилось, как Бадди Тредгуд втихаря поцеловал меня за беседкой, увитой виноградом. Представляете, взял и поцеловал! Но, увы, я была у него не единственной…

Иджи день и ночь таскала для Бадди любовные записки — то туда, то обратно, за что получила прозвище Купидон. У неё были светлые, короткие, вьющиеся волосы, синие глаза и веснушки — вылитая мама. В девичестве маму звали Алиса Ли Клауд[3], и она всегда смеялась:

— До замужества я была облаком.

Мама была ужасно симпатичной. Почти всем детям достались её голубые глаза, за исключением разве что Бадди и бедняжки Эсси Ру, у которой один глаз получился голубой, а другой — карий. Мама говорила, что именно поэтому у неё такие замечательные способности к музыке. Она во всем видела только хорошее.

Однажды Иджи и Бадди сперли у старика Сокуэлла четыре здоровенных арбуза и припрятали в зарослях ежевики. А на следующее утро, милочка, прежде чем они успели забрать свою добычу, мама нашла её и страшно удивилась: батюшки, за одну ночь такие арбузищи вымахали! Клео говорил, что с тех пор мама каждый год огорчалась, почему они больше не растут. Никто так и не решился сказать ей, что арбузы были краденые.

Мама была баптисткой, а папа — методистом. Он говорил: мне отвратительна мысль, что меня могут утопить[4]. Поэтому каждое воскресенье папа поворачивал налево к Первой методистской церкви, а остальные — направо, к баптистам. Иногда Бадди ходил с папой, но потом перестал, сказал, что баптистские девушки красивее.

Приезжие всегда останавливались в доме Тредгудов. Помню, одно время у нас жил толстый-претолстый баптистский проповедник, который приехал в Полустанок, чтобы прочесть проповедь в загородном баптистском лагере. Когда он ненадолго вышел из дому, близняшки пробрались к нему в комнату и принялись играть с его огромными штанами. Пэтси Рут влезла в одну штанину, а Милдред в другую. Они забавлялись, пока не услышали на лестнице шаги, и так испугались, что кинулись в разные стороны. Штаны хрясь — и пополам! Мама говорила, что папа не задал им трепку только потому, что проповедник был баптистский. Но между ними никогда не возникало серьезных разногласий на этой почве, и после церкви мы все возвращались домой и усаживались за воскресный ужин.

Денег папа Тредгуд зарабатывал немного, но по тем временам он казался нам богачом. Он владел единственным магазином в городе, и купить там можно было все — от стиральной доски до шнурков. Хотите корсет — пожалуйста, а можно и маринованный огурчик прямо из бочонка.

Бадди одно время работал там за стойкой. Я отдала бы весь чай Китая за стаканчик земляничного коктейля, который он готовил. Весь Полустанок ходил туда за покупками. Вот почему мы так удивились, когда в двадцать втором году магазин пришлось закрыть.

Клео объяснял это по-своему: мол, папа разорился из-за того, что никому не мог отказать — ни белому, ни черному. Если человеку что-нибудь было нужно, папа просто укладывал это «что-нибудь» в пакет и отдавал в кредит. Клео говорил, что удача выходила из папиных дверей в бумажных пакетах. Между прочим, ни один Тредгуд не умел сказать «нет». Да, милочка, они готовы были снять с себя последнюю рубашку, только попросите. И Клео был не лучше. У нас с ним никогда не водилось модных, дорогих вещей, но, знаете, Бог распорядился так, что мы ни в чем не нуждались. Я верю, бедняки — по большей части хорошие люди, за исключением разве что нечестных… Но нечестных и богатство не сделает лучше.