Видиадхар Найпол - Территория тьмы

— Ступайте, — сочувственно сказал таксист, — я подожду.

У двери каждой конторы кучковалась небольшая толпа.

— Разрешение на транспортировку, разрешение на транспортировку.

Какие-то сикхи подсказали, куда мне нужно — в низкое строение во дворе, рядом с воротами, на которых написано «Запретная зона», откуда один за другим выходят рабочие и поднимают руки, чтобы вооруженные солдаты обыскали их.

— Разрешение на транспортировку, разрешение на транспортировку.

Я вошел в длинный коридор и оказался среди сикхов. Это были водители грузовиков.

— Разрешение на провоз спиртного, разрешение на провоз спиртного.

И вот наконец я очутился в нужной конторе. Это было длинное низенькое помещение на первом этаже, спрятанное от палящего солнца и темное, будто лондонский подвал, только теплое и пахнущее пыльными старыми бумагами, которые были тут повсюду — на полках, поднимавшихся до серого потолка, на письменных столах, на стульях, в руках у клерков, в руках у посыльных, одетых в форму цвета хаки. Уголки картонных папок загнулись, края обмякли от благоговейных прикосновений; ко многим папкам крепились розовые бумажные полоски — такие же линялые и обмякшие — с пометками: СРОЧНО, ОЧЕНЬ СРОЧНО или БЕЗОТЛАГАТЕЛЬНО. Среди этих бумажных гор, колонн и подпорок были рассеяны, как нечто малозначительное, мужчины и женщины — с кроткими лицами, покрытыми индийской бледностью, с высоко поднятыми плечами; бумага служила им отличным камуфляжем. В одном углу сидел пожилой мужчина в очках, лицо у него было немного одутловатое и болезненное. Под его трепетным началом и находилась вся эта загроможденная бумагами комната: исчезни он, остальные клерки окончательно растерялись бы.

— Разрешение на транспортировку?

Он медленно поднял голову. Не выразил ни удивления, ни неудовольствия оттого, что его потревожили. Его стол был сплошь усыпан бумагами с наклеенными розовыми полосками. Их слегка обдувал настольный вентилятор, уютно примостившийся рядом.

— Разрешение на транспортировку.

Он произнес это мягко, так, будто это были редкие слова, которые, порывшись мгновенье в папках своей памяти, он, однако, хорошо понял.

— Напишите заявление. Нужно всего одно.

— У вас есть бланк?

— Бланка не требуется. Просто напишите письмо. Вот вам лист бумаги. Садитесь и пишите. В Управление пошлин, акцизов и запретов, Бомбей. У вас при себе паспорт? Впишите паспортные данные. А, я вижу, у вас есть визитная карточка туриста. Укажите и ее номер. А я пока ускорю дело.

И пока я писал заявление, вписывал номер своей визитной карточки туриста, ВКТ (I.) 156, чиновник, ускоряя дело, передал мои документы служащей со словами: «Мисс Десаи, начните, пожалуйста, оформлять разрешение на транспортировку алкоголя». В его голосе я уловил нотки странноватой гордости. Он вел себя как человек, который и после стольких лет службы все еще открывает ее богатство и разнообразие и подавляет свой восторг, которым, тем не менее, желает поделиться и с подчиненными.

Вдруг оказалось, что мне трудно выводить слова и составлять даже самые простые предложения. Я скомкал испорченный лист бумаги.

Главный клерк поглядел на меня с мягким упреком.

— Требуется всего одно заявление.

У меня за спиной мисс Десаи заполняла бланки тем тупым, нестираемым, неразборчивым карандашом, какими пользуются во всех без исключения государственных учреждениях бывшей империи — и не столько ради самого написанного, сколько ради необходимых копий.

Я кое-как дописал заявление.

И тут моя спутница начала сползать по стулу, уронила голову на колени и потеряла сознание.

— Воды, — попросил я у мисс Десаи.

Та, не прекращая писать, показала мне на пустой пыльный стакан, стоявший на полке.

Начальник клерков, уже хмуро просматривавший другие бумаги, взглянул на обморочную фигуру.

— Ей нехорошо? — Голос его звучал так же мягко и ровно, как прежде. — Пускай отдохнет. — И он отвернул от себя настольный вентилятор.

— Где вода?

Откуда-то из-за бумажных гор послышалось женское хихиканье.

— Воды! — крикнул я на какого-то клерка.

Тот встал, ничего не сказав, удалился в другой конец комнаты и исчез.

Мисс Десаи закончила писать. Бросив на меня взгляд, похоже, полный ужаса, она принесла свой пухлый блокнот начальнику.

— Разрешение на транспортировку подготовлено, — сообщил тот. — Как только освободитесь, можете расписаться в его получении.

Вернулся тот клерк — без воды — и уселся на прежнее место.

— Где вода?

Взгляд клерка неприязненно отметил мое раздражение. Он не проронил ни слова, даже плечами не пожал — просто уткнулся в свои бумажки.

Это было хуже, чем раздражение. Это была невоспитанность и неблагодарность. Потому что вдали, щеголяя своей униформой с не меньшей гордостью, чем какой-нибудь офицер, уже показался посыльный. В руках он держал поднос, а на подносе стоял стакан воды. Как же я сразу не догадался! Ведь клерк — это клерк, а посыльный — это посыльный.

Кризис миновал.

Я трижды подписался и получил свое разрешение.

Главный клерк раскрыл очередную папку.

— Надкарни, — тихо окликнул он кого-то из своих подчиненных. — Я не понимаю, что это за записка.

Обо мне уже начисто забыли.

В такси можно было задохнуться от жары, сиденья едва не плавились. Мы приехали в квартиру нашего друга и оставались там до темноты.

Потом к нашему другу приехал его друг.

— Что случилось?

— Мы поехали за разрешением на транспортировку, и она упала в обморок. — Я не хотел, чтобы в моих словах звучал упрек. И добавил: — Наверное, от жары.

— Жара тут ни при чем. У вас, приезжих, всегда одно объяснение: жара или вода. Ничего с ней страшного не случилось. Вы заранее судите об Индии, даже если не успели приехать сюда. Вы не те книги читали.

Чиновник, который отправил меня за разрешением на транспортировку, был рад увидеть меня снова. Но оказалось, что разрешения на транспортировку еще недостаточно. Мне нужно пойти к мистеру Кулкарни и выяснить, сколько составляет плата за хранение моих бутылок на складе. Когда я узнаю, сколько она составляет, мне нужно снова явиться сюда и подойти вон к тому клерку, в синей рубашке; затем мне нужно пойти к кассиру и внести плату за хранение на складе; тогда я смогу снова пойти к мистеру Кулкарни и забрать свои бутылки.

Я не мог найти мистера Кулкарни. Бумаги я держал в руке. Кто-то попытался взять их. Я понимал, что этот кто-то просто проявляет участие и любопытство. Я потянул бумаги к себе. Тот поглядел на меня, я поглядел на него. И я сдался. Тот человек просмотрел мои бумаги и со знающим видом сообщил мне, что я ошибся зданием.

Я завопил во весь голос:

— Мистер Кулкарни!

Люди вокруг меня изумленно оборачивались. Кто-то подошел ко мне, успокоил меня и отвел в соседнее помещение, где и сидел все это время мистер Кулкарни. Я устремился в начало очереди и принялся кричать на мистера Кулкарни, размахивая перед ним своими бумагами. Он взял кое-какие из них и начал читать. Сикхи из очереди принялись возмущаться. Мистер Кулкарни ответил, что я тороплюсь, что я — важное лицо и что, в любом случае, я моложе. Как ни странно, недовольные сразу утихли.

Мистер Кулкарни потребовал гроссбух. Ему принесли гроссбух. Переворачивая хрусткие страницы, не поднимая глаз, он сделал желтым карандашом неописуемо изящный жест. Сикхи сразу же расступились, образовав две ломаные линии. Мистер Кулкарни надел очки, всмотрелся в календарь, висевший на дальней стене, сосчитал что-то на пальцах, снял очки и снова уткнулся в гроссбух. Затем снова сделал неопределенный жест карандашом — и сикхи снова выстроились в одну прямую, заслонив собой календарь.

Опять на верхний этаж. Клерк в синей рубашке поставил печать на листке, который выдал мне мистер Кулкарни, и сделал записи в двух гроссбухах. Кассир добавил свою печать. Я внес плату, и он сделал записи еще в двух гроссбухах.

— Ну вот, — сказал чиновник, проглядывая дважды проштампованный и трижды подписанный листок. Поставил на нем собственную подпись. — Теперь все в порядке. Ступайте к мистеру Кулкарни. И поторопитесь — там могут закрыться в любую минуту.

Часть первая

1. Место отдохновения для фантазии

Эти Антиподы заставляют вспомнить давние детские чувства — сомнения и удивления. Еще вчера я взирал на эту воздушную преграду как на определенный отрезок нашего пути домой; теперь же я нахожу, что она, как и все места отдохновения для фантазии, подобна теням, неуловимым для человека, движущегося вперед.

«Вы не те книги читали», — бросил мне тот бизнесмен. Но его слова были несправедливы: я прочел достаточно книг, выбор которых даже ему показался бы верным. К тому же Индия в некотором смысле служила фоном для всего моего детства. Это была страна, откуда происходил мой дед, страна, никогда не описывавшаяся вещественно и потому никогда не казавшаяся мне материальной, страна, простиравшаяся неведомо где, вдали от крохотного Тринидада[3]; и наш исход оттуда был бесповоротным. Эта страна оставалась словно подвешенной во времени; она как будто не имела никакого отношения к стране, открытой значительно позже, являвшейся предметом многочисленных правильных книг, выпускавшихся мистером Голланцем и мистерами Алленом и Анвином, а также источником агентских донесений для «Тринидад гардиан». Индия оставалась каким-то особенным, изолированным краем, где появился на свет мой дед и другие люди, которых я знал и которые приехали на Тринидад в качестве договорной рабочей силы, хотя и это давнее событие уже провалилось в ту же пустынную даль, куда провалилась сама Индия, потому что на этих людях уже не лежала печать договорного труда, не лежала даже печать того, что когда-то они были чернорабочими.