Василий Аксенов - Папа, сложи!
— А нашей сколько лет, папа?
Сергей заглянул в коробку.
— Наша еще молодая. Ей восемьдесят лет. Совсем девочка.
Рев из ближайшего окна возвестил о том, что команда сравняла счет.
— А мы сколько живем? — спросила девочка.
— Кто — мы?
— Ну, мы, люди…
— Мы меньше, — усмехнулся Сергей, — семьдесят лет или сто.
Ох, какая там, видно, шла драка! Комментатор кричал так, словно разваливался на сто кусков.
— А что потом? — спросила Оля.
Сергей остановился и посмотрел на нее. Она своими синими глазами смотрела на него пытливо, как Алка. Он купил в киоске сигареты и ответил ей:
— Потом суп с котом.
Оля засмеялась.
— С котом! Суп с котом! Папа, а сейчас мы куда поедем?
— Давай поедем на Ленинские горы, — предложил он.
— Идет!
Солнце спряталось за университет и кое-где пробивало его своими лучами насквозь. Сергей поднял дочку и посадил ее на парапет.
— Ой, как красиво! — воскликнула девочка.
Внизу по реке шел прогулочный теплоход. Тень Ленинских гор разделила реку пополам. Одна половина ее еще блестела на солнце. На другом берегу реки лежала чаша большой спортивной арены. Поля не было видно. Видны были верхние ряды восточной стороны, до отказа заполненные людьми. Доносились голоса дикторов, но слов разобрать было нельзя. Дальше был парк, аллеи и Москва, Москва, необозримая, горящая на солнце миллионом окон. Там, в Москве, его дом, тридцать пять квадратных метров, там на всех углах расставлены телефонные будки, в каждой из которых можно узнать об опасности, в каждой из которых может заколотиться сердце и подогнуться ноги, в каждой из которых можно, наконец, успокоиться. Там, в Москве, все его тридцать два года тихонько разгуливают по улицам, аукаясь и не находя друг друга. Там, в Москве красавиц полно, сотни тысяч красавиц. Там мудрые институты ведут исследовательскую работу, там люди идут на повышение. Там его спокойствие возле станка, там его завод. Там его спокойствие и тревоги, его весенн
Сергей держал девочку за руку и чувствовал, как бьется ее пульс. Он посмотрел сбоку на ее лицо, на задранный носик, на открытый рот, в котором, как бусинки, блестели зубы, и ему вдруг стало радостно, и отлегли все печали, потому что он подумал о том, как его дочка будет расти, как ей будет восемь лет и четырнадцать, потом шестнадцать, восемнадцать, двадцать… как она поедет в пионерлагерь и вернется оттуда, как он научит ее плавать, какая она будет модница и как будет целоваться в подъезде с каким-нибудь стилягой, как он будет кричать на нее и как они вместе когда-нибудь куда-нибудь поедут, может быть, к морю.
Оля водила пальцем в воздухе, писала в воздухе какието буквы.
— Папа, угадай, что я пишу.
Он смотрел, как над стадионом и над всей Москвой двигался палец девочки.
— Не знаю, — сказал он. — Не могу понять.
— Да ну тебя, папка! Вот смотри!
И она стала писать на его руке:
— О-л-я, п-а-п-а…
Мощный рев, похожий на взрыв, долетел со стадиона. Сергей понял, что Команда забила гол.
