Изменчивость моря - Чан Джина
Моя бабушка, которой всегда нравился Апа, позвонила ему и попросила поскорее приехать. «Я посоветовала ему принести цветы», – сказала она Умме, которая была слишком слаба и ошеломлена болью, чтобы протестовать.
Мне рассказывали эту историю так много раз, что теперь я могу представить себе сцену в больнице настолько отчетливо, как если бы сама была там. Я вижу, как врывается Апа, его круглое молодое лицо вытянулось от беспокойства. Я вижу Умму, сломленную, покрытую синяками, однако способную смириться с вмешательством своей матери. Я вижу бабушку, горячо молящуюся о выздоровлении дочери, а позже довольную тем, насколько успешными оказались ее действия. «Я всегда знала, что он стал бы хорошим мужем для твоей мамы», – часто говорила бабушка. У меня не так много воспоминаний о ней – только запах тигрового бальзама и нафталина, да ощущение моей руки в ее всякий раз, когда нам приходилось переходить улицу в Сеуле. Когда мне было пять лет, Умма уехала туда от Апы на месяц и взяла меня с собой. Бабушка не разговаривала с Уммой все время, пока мы оставались там, адресуя жалобы на мою мать непосредственно мне. Она умерла, когда мне было шесть.
Позже той осенью они поженились и переехали в Индиану, где Апа получил стипендию. Все давние мечты Уммы о том, чтобы стать кем-то большим, нежели просто чьей-то женой – она брала уроки английского языка, надеясь со временем получить сертификат, позволяющий преподавать музыку в школах – рухнули, когда однажды утром по дороге на занятия она внезапно почувствовала тошноту, и ей пришлось остановить машину на обочине дороги. В то время она думала, что ее скверное самочувствие – реакция на плоский ландшафт, от которого кружилась голова после вида далеких гор на горизонте в Сеуле. «Фу, все такое коричневое, – всегда говорила Умма об Индиане, – как уродливый старый ковер». Там, у высоких стеблей пшеницы, ее вырвало недавним завтраком, и с замирающим сердцем она поняла, что беременна.
В ожидании моего появления на свет Умма чувствовала себя одинокой в Индиане, где компанию ей составлял только ее занятой, осажденный делами муж. Хотя в детстве, в Корее, она не очень часто посещала церковные службы, в тот период она начала ходить в церковь на Мейн-стрит недалеко от их дома, где общалась с другими мигрантами. Она начала возвращаться не только ради компании и бесплатного имбирного печенья, которое подавали после служб, но и для того, чтобы петь гимны вместе с остальными прихожанами.
– Пение было единственным, что приносило мне радость в те дни, – вздыхала Умма.
Она присоединилась к хору, где ее хвалили за кристально чистое сопрано (она никому в церкви не сказала, что изучала вокал в одном из лучших университетов Сеула), и завела несколько новых друзей. Апа, занятый своей учебой, был счастлив, что она проявляет к чему-то интерес, хотя он продолжал скептически относиться к церкви и той власти, которую она имела над Уммой.
– Твоя мать брала уроки английского, – говорил он. – Она могла бы завести новые знакомства на занятиях, если бы только попыталась.
Когда они переехали в Нью-Джерси, где Апа должен был получить докторскую степень по морской биологии, Умма была вне себя от радости, поскольку обнаружила корейские супермаркеты, рестораны и храмы в этом густонаселенном пригороде. Она начала брать меня с собой в церковь в раннем возрасте, чего Апа снова не одобрил, однако на тот момент их отношения в браке стали достаточно напряженными, чтобы без слов было понятно – он позволит ей все что угодно.
Одно из моих самых ранних воспоминаний – о часах разлуки с Уммой, которая посещала службу для взрослых, пока я сидела на колючем войлочном ковре в подвале, где пахло плесенью и арахисовым маслом, и смотрела, как учителя воскресной школы водят вокруг меня пальчиковых кукол Иисуса, Марии, Иосифа и всех остальных. Вместе с другими детьми я научилась произносить молитву Господню и апостольский Символ веры[31], и к тринадцати годам прошла конфирмацию. Однако, в отличие от других детей, мне нравилась воскресная школа: там всегда находилось объяснение всему (ответ почти на все вопросы, которые задавали нам учителя, как я вскоре узнала, заключался в том, что Бог все может и все знает) и процветала идея о том, что, в отличие от моего настоящего отца, Бог был доступен в любое время. Моей любимой библейской историей была история о Ное и ковчеге, потому что тот факт, что Бог посылает радугу в конце великого потопа, чтобы извиниться за уничтожение земли и ее обитателей, в то время показался мне прекрасным.
Мы с Юнхи познакомились в первом классе, когда ее семья переехала в город и, как и моя мать, присоединилась к церкви, чтобы найти корейскую общину. В отличие от меня, ей было скучно в воскресной школе, и во время молитв она держала глаза широко открытыми. Я украдкой поглядывала на нее, хотя нам всем полагалось опустить веки, потому что была очарована ее розовой с блестками резинкой для волос. Мы подружились, когда я спросила про резинку, и она принесла мне похожую фиолетовую в следующее воскресенье, сказав, что ее мать продает их в своем магазине косметики. Я была так счастлива, что едва могла заснуть в ту ночь. Я отказалась снимать ее перед сном.
Вскоре Умма взяла на себя обязанности дирижера церковного хора, поскольку они нуждались в ком-то, кто умеет читать ноты. Она с удовольствием взялась за работу, и, хотя зарплата была мизерной, ей доставляло огромное удовольствие каждые две недели переводить свои скудные доходы на семейный банковский счет.
– Знаешь, жена, тебе на самом деле не обязательно работать. Сейчас я зарабатываю достаточно денег для всех нас, – заметил Апа.
На тот момент он уже уволился из университета. Там он некоторое время занимался низкооплачиваемой исследовательской работой, подал заявление на несколько вакантных должностей, получил отказ и устроился в океанариум.
Но дело было не в деньгах. Ее посещения церкви участились, когда она присоединилась к группам по изучению Библии, волонтерским походам в бесплатные столовые и даже молитвенным сессиям по средам вечером. Апа не мог этого понять.
– Они все просто кучка мошенников, – ругался он всякий раз, когда она цитировала что-нибудь из сказанного пастором в проповеди на той неделе. – Утверждают, что могут разговаривать с Богом, хотя они такие же люди, как мы с тобой.
В воскресной школе нам говорили, что любой неверующий или отрицающий Господа отправится в ад, и я расплакалась из-за этого за ужином.
– Я не хочу, чтобы Апа попал в ад, – сказала я, и тогда они с Уммой по-настоящему поссорились; он пригрозил запретить ей петь в хоре, если она не перестанет внушать мне то, что он называл ложью и мистификациями, а она пригрозила уйти от него и забрать меня с собой.
Спустя какое-то время Умма и Апа начали ссориться почти каждую неделю, и их вопли стали настолько частым явлением, что я научилась не реагировать на них. Вместо этого я тихо уходила в свою комнату и закрывала дверь, чтобы посмотреть «Русалочку». У нас была аниме-версия этой истории, более близкая к оригинальной сказке Ганса Христиана Андерсена, где русалочка в конце превращается в морскую пену, жертвует собой ради принца, который ее даже не любит. Готовность русалочки умереть за принца казалась мне немного глупой, но финальная сцена, в которой ее друзья-рыбы беспомощно наблюдают из океана, как она превращается в пузыри, а затем в морскую пену, всегда заставляла меня плакать до тех пор, пока я не засыпала.
Когда мы с Юнхи были подростками, мы начали прогуливать воскресную школу, чтобы пойти в кафе «Венди» по соседству с церковью, где разделяли на двоих мороженое с картошкой фри и часами просиживали за одним столиком, разговаривая о мальчиках и о том, что, как мы слышали, им нравится делать. Я пришла в ужас от мысли о сексе и поклялась, что буду оставаться целомудренной до замужества, как мы пообещали в воскресной школе.
