Этери Чаландзия - Уроборос
Нина так легко рассталась с мальчиком, что даже не заметила этого. Он был эпизодом, а эпизод можно было с благодарностью оставить в прошлом. Отвести место на полках памяти и обращаться в минуту необходимости. У Егора не было и не могло быть ни полки, ни шкафа, ни даже помещения. Он был везде и всюду. От него невозможно было убежать, но к нему и невозможно было вернуться.
* * *Отсутствие Нины беспокоило его. Она опять пропала. Каждый раз, исчезая с его горизонта, она вроде делала именно то, что ему было необходимо, но с каждым разом к радости все сильнее примешивалось разочарование. Словно он все-таки хотел чего-то другого, о чем она должна, обязана была догадаться. Вопреки всему. Вопреки логике. Расчету. Здравому смыслу. Но Нина не понимала, не чувствовала и пропадала. Какие-то сообщения невпопад, ни звонков, ни писем. Неожиданно для самого себя он проехал вечером мимо ее дома. Машина стояла на улице. В окнах было темно. Нестерпимо захотелось есть. Неподалеку был «Макдоналдс», и Егор, словно от кого-то прячась, дворами, покатил в его сторону.
Очередь из машин была совсем небольшой, и вскоре он, как лабрадор пуская слюни, рассказывал в окно, чего хочет. У девчонки, принимавшей заказ, были совершенно белые глаза с черными точками зрачков. Деваха была бойкая и бесцеремонная.
— Что с глазами-то? — спросил он, покончив с заказом.
— Что-что, — отозвалась та. — Проплакала.
И заржала в голос. Егор улыбнулся, но она, оборвав себя, серьезно уточнила:
— Вам кетчуп или майонез?
— И немного человеческих страданий…
— Ну, это, как улыбка, всегда бесплатно, — нашлась девчонка.
Он одобрительно хмыкнул. Они простились, и Егор покатился к соседнему окну забирать пакеты. Запах сводил его с ума, и он припарковал машину в первом попавшемся переулке. Он явно был здесь не первым. На деревьях белели отчаянные записки: «Свиньи, не смейте мусорить в нашем дворе!» Однако призывы не имели смысла, весь двор был засыпан упаковкой из-под фастфуда. Егор развернул свой пакет. Он знал: чувство вины за паршивую еду придет позже, а пока с жадностью уплетал жирную соленую картошку и боролся с расползающимся во всем стороны бигмаком. Смаковал соленый огурец и слизывал с пальцев кетчуп.
Майонез капнул ему на джинсы.
Он вспомнил, как они гнали на машине из Рима в Берлин. Полторы тысячи километров. Почти без остановок. Они шли на рекорд. До цели оставалось километров триста, но у обоих уже не было сил. Подозрительно быстро стемнело, и пошел сильный дождь. Егор немного снизил скорость, машина хорошо держала дорогу, но все равно казалось, что они несутся по тонкому льду, и стоит хоть на мгновение отвлечься, как они провалятся вниз, под воду. Их малолитражка зависнет среди потревоженных рыб, и те будут смотреть на них с подозрением и осуждением.
Возможно, он уже давно спал наяву, автоматически управляя машиной, но когда слон, вставший прямо перед ним на дороге, повернулся в их сторону, посмотрел ему прямо в глаза и разлетелся белым туманом, Егор ударил по тормозам. Машину немного занесло, но они все-таки остановились у обочины. Нина перепугалась так, что не могла вымолвить ни слова. Отдышавшись, она протянула руку, показывая на что-то впереди. Это был съезд к заправке. Очень кстати. Они заехали на парковку, откинули сидения и заснули, едва Егор заглушил мотор. Дождь колотил по крыше, и от дыхания спящей рядом Нины сжималось сердце.
Когда он очнулся, в машине было пусто. Егор потер глаза, потянулся, осматриваясь. Дождь закончился, и занимался рассвет. Туман отступал к оврагам, птицы пробовали свои голоса. Внезапно что-то ударило в стекло слева. Егор вздрогнул. Это была Нина. Довольная свежая физиономия, словно она спала не в машине на дороге, а в хорошем отеле на ортопедических матрасах. В левой руке — дымящийся кофе, в правой — бигмак. Он открыл окно, и запах утренней свежести и горячего бутерброда обжег ноздри. Она долго кормила его с руки и растирала ему затекшие плечи…
Нужно было бы изобрести специальную кислоту для вытравления некоторых воспоминаний из углов памяти. И аэрозоль для уничтожения неприятного предчувствия и навязчивой тревоги.
Егор, как мог, вытер руки салфетками, полез в карман и достал ее кольцо. Егор уставился на него. Ну и что с ним теперь делать? В нос, что ли, продеть? Оставить в пакете из-под фастфуда?
Он затолкал объедки и салфетки в пакет, скомкал и открыл окно машины…
* * *Время шло, и у Нины заканчивались деньги. Накануне она вывернула все карманы и испугалась, обнаружив, как мало набралось. Впервые вся эта затея с разъездом показалась Нине безумием. Она понимала, что теперь надо выбирать вино подешевле, чтобы хватило на сыр и хлеб. Дилемма озадачивала. Тревога только усиливалась оттого, что надо было заплатить за квартиру, залить полный бак, отнести кое-какие вещи в химчистку, положить деньги на телефон, пломбу заменить и прочее, прочее, прочее. У Нины стало совсем неспокойно на душе, и она позвонила Егору.
Он выслушал ее, удивился, спросил, а ты разве не нашла, я же оставил тебе конверт? Теперь удивилась Нина. Где? Когда? В кармане пальто. Она рассмеялась. Впервые за долгое время. Он шутит? Нет, не нашла, хотя была бы совсем не против. Егор не смеялся. Он помолчал, подумал, сказал, хорошо, оставит деньги в квартире. На месяц. На столе. Что-то было в его голосе, что заставило Нину подобраться. Нет, он не торжествовал, не демонстрировал своего превосходства, не давал ей понять, что без него, без его денег, без его фамилии, без этого дома она никто. А может, давал? Но он все еще оставался ее мужем. Он все еще отвечал за нее. Перед кем? Перед Богом? Каким? Тем, которого они обманули?
Она решила не мудрить, поблагодарила и днем, когда по всем расчетам Егора не было дома, заехала за деньгами. Нина стояла в коридоре, держала в руках толстый конверт, и пыталась понять, что для нее сейчас важнее — чувство свободы или защищенности? Положив конверт обратно на стол, она выбрала бы первое, забери — второе. Она медлила. Наконец, засунула его в карман и направилась к двери.
Телефон лежал на полу. Она чертыхнулась, проклиная свою рассеянность, и подобрала аппарат. Взвесила на руке. Нет, это был не ее, вероятно, один из многочисленных телефонов Егора. Пароля не было. Она полистала содержимое, ничего не поняла и уже было собиралась положить его на стол, как вдруг что-то привлекло ее внимание.
Нину всегда занимало, как из ничего, из воздуха, может собраться удар, сила которого сопоставима с физическим. Телефон выпал у нее из рук. Обмякли ноги, и пересохло во рту. Разом, как будто их никогда и не было, ушли все силы. Тело отяжелело. Она села прямо там, на циновке перед входной дверью.
Почему-то ей было страшно неловко. Она терла руки, словно испачкалась в чем-то, словно на них налипла какая-то дрянь. Что было в том телефоне? Ничего особенного. Любовная переписка. Слова показались ей знакомыми, она решила, что переписывались они с Егором. Но нет. Женское имя было другим. Это была не она. Что-то чужое и грязное протекло ей под одежду.
Нина, не вставая, подползла к аппарату, подобрала его. Она не могла остановиться. Открывала одну страницу за другой, и это было похоже на падение с лестницы. Ступень за ступенью. Головой, коленом, ребрами. Опять головой. Удар. Еще один. Еще. Еще. Еще.
Когда она закончила, у нее не было сил ни вздохнуть, ни пошевелиться. С ней было покончено.
Прошел час.
Нина с трудом открыла глаза. Ладони были холодными и мокрыми, во рту оставался гадкий привкус, все тело, казалось, покрывала испарина. Хотелось выпить. Продышаться. Вдохнуть-выдохнуть. Запустить по новой вставшее было сердце.
Хотелось в ванну, вымыть руки, ноги, душ принять, смыть эту липкую слизь. Так разрыдаться, чтобы все слезы вылились без остатка, и она встала опять здоровой, легкой и пустой. Встала Нина как глиняная баба на чугунных ногах. Вместо головы был кокон из ваты с ртутью. Тошнило. Невозможно было ни стоять, ни лежать, ни садиться в машину, ни оставаться, ни дышать, ни думать, ни есть, ни пить, ни спать.
И словно на мертвой планете закатилось светило, и повисли свинцовые сумерки.
* * *День был странным. Егор чертыхался, когда утром оставлял очередной конверт в коридоре. Тоже мне, Санта-Клаус нашелся, и в чье же пальто он отложил золотое яйцо в Новогоднюю ночь? У него что, печатный станок под кроватью? И, хотя кроме себя некого было винить в недоразумении, он все равно злился на Нину. Все было из-за нее. И еще этот ее смех…
Он уехал из дома, но всю дорогу что-то не давало ему покоя. Егор сосредоточенно вспоминал, отключил ли то, закрыл ли это — вечная забота Нины — стоило выйти за порог, как ее начинали терзать сомнения, не оставила ли на открытом огне еду, выключила ли утюг, чайник и еще десятка полтора электрических приборов. Она могла вернуться с полдороги, убедиться, что все в порядке, опоздать в положенное место на час и мило всем улыбнуться. Извините.
