Дина Рубина - Вот идeт мессия!..
– И ты… ты отказала ему в гостеприимстве? – сглотнув, пробормотал Сашка.
Затем, без всякого перехода, он обозвал известную писательницу N. балдой, рохлей и треской в томате.
– Он продал бы! – кричал Сашка, бегая по террасе и рискуя сбить псевдоантичную амфору с цветами. – За тысчонку зеленых продал бы, как миленький!
– Да нам-то на что?! – отбивалась растерянная писательница N.
– Как на что?! – вопил Рабинович. – Как – на что!!! Рая, ангел мой, объясни этой… этой…
– Ма-ась… – пропела Ангел-Рая. – Да под эту хреновину мы бы выбили колоссальные субсидии. Мы бы развернули та-акое!..
– Здесь ежегодно можно было бы проводить международный карнавал! – вставил Сашка.
– Карнавал?! – ужаснулась писательница N. – При чем тут карнавал!
– Ну оперы под открытым небом! Соревнования! Дни культуры и искусств! Да мало ли что! Такую ценную штуковину упустила… Балда! И, главное, под это все бы дали. И «Наружный», и пидорасы, и этот скупердяй – Пахан Римский…
Рабинович страшно возбудился, бегал по террасе и бормотал, как безумный:
– А что… соорудить небольшой переносной мавзолейчик… Мавзолеюшко такой, симпампунчик… В конце концов, сердце Шопена похоронено в Польше, это общеизвестно… Пролетарии всех стран в гости будут к нам.
– Провернуть эту аферу под эгидой нашей амуты. Объявить номер банковского счета… И потекут, потекут пожертвования рекой… – мечтательным голосом подлила масла в огонь Ангел-Рая.
– Вы все сошли с ума! – холодно сказала писательница N.
– Кстати, о – сошли с ума, – мягко вставил Доктор. – Старого ученого можно было бы приобрести вместе с его ридикюлем. Он был бы у нас первым почетным обитателем клиники – дома для престарелых, который мы бы выстроили для себя.
– Что за бред! – воскликнула писательница N. – Кому он нужен, этот дом престарелых!
– Тебе, дорогая, – приветливо проговорил Доктор, – извини. Тебе в первую очередь, так как усиленная умственная деятельность (верь мне, я доктор) чаще всего – уж прости меня, моя радость, – доводит человека до младенческих слюней. И вот тогда, когда собственные дети давно забудут о том, что эта сопливая старушенция и есть их мама, в прошлом – известная писательница N., тебе очень понадобится наша сиделочка. И всем нам понадобится. Друзья мои! – Доктор поднялся и пружинистой походкой, как по авансцениуму, прошелся вдоль бортика террасы. Обращался он при этом в сторону Иерусалима, откуда плыли гулкие удары колокола с колокольни госпиталя Августы-Виктории. – Друзья и соратники! Я призываю вас все наши силы устремить на обеспечение собственной счастливой старости. Каждому – по комнате в доме-клинике для слабоумных престарелых. Я согласен: пусть в холле нашего общего дома под стеклянным колпаком хранится гениальный мозг вождя мирового пролетариата.
Писательница N. встала, собираясь покинуть террасу.
– На вас тошно смотреть, – сказала она, – вы – монстры.
– А ты?! – вскинулся Рабинович.
– Посмотрите-ка на нее. Зиц-председатель земного шара в изгнании! Королева-мать отвечает на вопросы читателей: почем вы платите ипотечную ссуду.
– Заткнись, – посоветовала ему его тихая и язвительная жена Роксана. Она способна была просидеть весь вечер молча, в стороне, заучивая три десятка ивритских слов (она постоянно занималась на каких-то курсах). Но иногда она поднимала голову от тетрадки и негромко произносила несколько слов, как правило – необходимых в этот момент.
– Ну, отчего же… – вежливо возразила ей писательница N. – Пусть поупражняется.
– Ребятки, ребятки!.. – всполошилась Ангел-Рая. – Еще чего не хватало – ссориться!
– Да я дело говорю! – взвился Сашка. – Если б она не тряслась так над своим крахмальным именем, мы могли бы извлечь из него немалую пользу.
– Какую же, к примеру? – желчно поинтересовалась писательница N.
– Да россыпи, россыпи идей! Ну вот тебе, недалеко ходить, вприкидку: здесь собрались огромные стада ветеранов, могучее племя вымирающих динозавров спустилось на водопой. У каждого амбиции, каждый пятый брал Берлин, каждый пятидесятый – кавалер всех орденов, каждый трехсотый – Герой Советского Союза.
– Ну и что?
– А то, что все они евреи, каждый – пуп земли, у каждого внуки и правнуки. Короче: все они пишут воспоминания.
– Ну уж и все… – усомнилась писательница N. И тут на нее набросились дружно Доктор, Ангел-Рая, сам Рабинович. Получалось, что в соплеменниках писательница N. не разбирается ни черта. Получалось, что воспоминания действительно пишут все пожилые евреи, а иначе – откуда бы взялся ТАНАХ?
– Но при чем тут я? – уже не так уверенно поинтересовалась писательница N.
– Очень просто… – тихо, презрительно проговорил Рабинович. – Дается объявление во все газеты:
«Наговариваете на пленку – получаете готовую книгу. Недорого, качественно. Лучший подарок вашим внукам и правнукам».
– «Известная писательница N. дополнит ваши воспоминания своими», – подхватил Доктор. – И фирма гребет чудовищные гонорары…
– Фирму регистрируем в статусе амуты, – подсказала Ангел-Рая, – под эгидой Русской Библиотеки. Кстати, это можно развернуть в международный проект: старые евреи расселены сегодня по всему миру.
– И все дадут, – подхватил Рабинович. – «Наружный» не откажет, мы вдове-то первую книгу и сварганим. А пидорасы точно дадут – уж им-то есть что вспомнить. Драть с пидорасов втридорога!
– И Папа Римский захочет влезть, – сказала писательница N. насмешливо. – Скупердяй этот…
– Смейся, смейся… – проговорил Рабинович, наливая себе в стакан вино из бутылки. – Все равно надо думать, и серьезно думать – как из тебя извлечь пользу. Рая, ангел мой! Давай сделаем ее главным редактором газеты? Будет свой человек. Печать – мощное оружие пролетариата. А? Правда: вот тебе и рупор, вещай что хошь. Например, сколачивай Русскую партию.
– У нас есть «Регион»… – задумчиво проговорила Ангел-Рая.
– Извини – «Регион» принадлежит израильскому концерну. Ребята Молтобойцева, конечно, не из пугливых, и все-таки это не свое. Давай перекупим какую-нибудь газетку. Вот, «Новости страны», например. Там уже тридцать лет главный редактор – старый маразматик Штыкерголд, партийный человек. Старость надо уважать, старичок заслужил отдых. Скупаем газету. Отправляем его на пенсию.
– Вот балаболка! – усмехнулась писательница N.
– Хорошо, ты не хочешь быть главным. Это ответственность, это хлопоты. Отлично: бери литературное приложение. Рая, сколько мы ей можем положить помесячно – тысячи три, три с половиной?
– Постой, ты говоришь о «Полдне»? – спросила писательница N. – Но его очень прилично делают. Вполне культурная газета.
– «Полдень» редактирует какая-то баба, – вставила Ангел-Рая, – чуть ли не училка музыки.
– Вот, – сказал Рабинович. – Старого Пер Гюнта – на заслуженный отдых, училке музыки – работу по профессии… Все равно, рано или поздно, их зарубят саблей кишинево-бакинские кавалергарды. Так пусть хотя бы свои, родные, человечки закроют им очи! Слушай, серьезно: мы со своей газетой горы свернем! У нас будет семь мандатов в кнессете.
– Дело за малым, – лениво заметил Доктор, – купить газету. Кстати, ее еще не продают, правящей партии она и самой нужна для предвыборной кампании.
– Это чепуха, – возразила Ангел-Рая, – были бы деньги.
– Вон, люди зарабатывают… – мечтательно продолжал Сашка. – Алка Кениг, художница, специализируется по изготовлению ватных баб.
– Которые на чайник? – уточнил Доктор.
– Да нет, в человеческий рост, произведение искусства. Ватные бабы, на них натягивается чулок. В этом что-то есть… Такие фантомы женственности. Пять лет назад Алка сделала персональную выставку в Музее Израиля. Три зала со взводом ватных баб… Ночью одну из баб, наименее привлекательную, трахнул сторож-араб.
– То есть – как? – удивилась Ангел-Рая. – Они же, я поняла, неживые?
– Ангел ты мой, – умилился Рабинович. – Да. До известной степени, они женщины не вполне. Но араб смирился с суррогатом. Дело не в этом, а в том, что Алка уже пятый год с успехом пропивает компенсацию за отверстие, пробуравленное арабом.
– Фу, – обиделась Ангел-Рая. – Ну что ты всякие гадости рассказываешь!
– Агриппа Соколов продает гору Елеонскую, – не обращая внимания на ее реплику, увлекшись, продолжал Рабинович… – Ну, не смотрите на меня так. Землю, землицу продает. Святую землю с горы Елеонской. Во-он той… Ну что вы, как бараны, уставились-то? Продает в Россию монастырям и церквам. Если не ошибаюсь, склянка – пять долларов. Нарасхват идет, горочка-то! Чай, Машиах не обеднеет… Бери лопатку, иди, копай…
– Рабинович, ты что, охренел? – полюбопытствовал Доктор. – Агриппа – человек религиозный, для него наша Масличная гора – не звук пустой.
Рабинович молча налил вино во второй стакан и протянул его Доктору.
