Алексей Иванов - Ненастье
Вот так же было в Афгане, в тех камнях у моста через речку Хиндар. И уйти невозможно — и оставаться незачем: это бессмысленно, опасно и нелепо. Шумела ледниковая вода на валунах под балками моста; с треском горело масло в погибшем танке; посечённые пулями чинары торчали сквозь пыль, что висела над стенами расстрелянного с вертолётов кишлака Хиндж… И что делать солдату, чтобы не погибнуть и не пропасть без вести?
* * *Автоколонна завела моторы в самое глухое время — в половине пятого утра. На дивизионном КПП караульные сбросили на дорогу цепи и вручную откатили с проезда насаженное на колесо толстое бревно с шипами из стальных уголков. Ярко‑синяя афганская луна озаряла долину Шуррама не хуже осветительной авиабомбы, но машины, проезжая мимо капонира перед КПП, всё равно выключали фары, соблюдая на марше светомаскировку. Колонну составляли три БМП, десяток БТР и полтора десятка грузовиков: «наливники» с дизельным топливом, трёхосные «зилки»‑кунги, «Уралы» повышенной проходимости и пара плоскомордых «шишиг» с брезентовыми фургонами. В центре, задрав длиннющую пушку, двигался командирский танк Т‑62, обвешанный плитками динамической защиты.
Передовой бронегруппой были две БМП разведроты. Следом за ними катился тентованный «Урал‑375», за рулём которого сидел рядовой Герман Неволин по прозвищу Немец. По капоту «Урала», а изредка и прямо в лобовуху стучали комья земли, выброшенные гусеницами БМП. Эти удары пугали бы, напоминая выстрелы душманов из засады, однако Неволин не дёргался: он хронически недосыпал, а потому был словно контуженый. Он тупо смотрел на едва светлеющую в темноте обшарпанную корму БМП с большими люками для десанта, квадратными и выпуклыми.
В кабине рядом с Неволиным находился второй водитель — Саня Кощеев по прозвищу Кощей. Точнее, конечно, первым водителем назначили как раз Кощеева, а Неволин был его сменщиком, вторым номером. Кощеев служил в Афгане уже больше года и теперь наслаждался положением «деда», а Герман служил в Афгане четвёртый месяц и считался ещё «чижарой», «черпаком».
— Кощей, — окликнул Неволин напарника. — Я засну.
— Если морду защемишь, я тебе душу пробью, без базара, — беззлобно и вяло пообещал Кощей, заваливаясь дремать в угол кабины.
— Я сегодня только два часа спал. Меня просто клинит.
— Служи родине, воин. Станешь «дедушкой» — отоспишься.
Кощей сам собирался «надавить на массу» и не хотел уступать это удовольствие «молодому». Раннее утро, когда уже не холодно и ещё не жарко, — лучшее время для сна. А «черпила» пусть рулит. Поблизости от дивизионного городка дороги ещё не так опасны.
Колонна «полезла за хребты» — так говорили в городке, имея в виду рейд в ущелья. Городок, большая советская военная база, стоял в предгорьях, в пойме речки Шуррам возле афганского селения Шуррам. Этой весной, весной 1985 года, Сороковая армия и спецназ опять принялись выколупывать душманов из убежищ. «Деды», которые всё знали, и командиры из числа тех, кто не считал бойцов «туловищами», рассказывали, что все «бабаи»‑осведомители шепчут про идущие из Пакистана длинные караваны с пулемётами и героином и про то, что жестокий Ахмад Шах Масуд снова готовит мятеж в Панджшере, в долине Пяти Львов.
Командование усиливало гарнизоны застав на стратегически важных перекрёстках и перевалах. На такую заставу в районе седловины Ат‑Гирхон и направлялась колонна, в которой ехал Неволин. От армейского понтонного моста через Шуррам убитая грунтовая дорога поворачивала к горам. Герман помнил инструктаж на разводе перед выездом: после моста двадцать километров вверх по предгорьям — и мирный кишлак Ачинд, потом шестнадцать километров вверх по ущелью речки Хиндар — и разгромленный кишлак Хиндж, потом двадцать три километра — и застава. Учитывая малую скорость при движении с сапёрами, колонна должна была прийти на седловину Ат‑Гирхон к концу светового дня.
В кабине «Урала», который ехал за второй БМП, «дедушка» Кощей начал всхрапывать. Неволин время от времени встряхивал головой и тёр лицо ладонью. На сиденье между Кощеем и Германом лежали два «броника» и обе разгрузки, утыканные автоматными рожками, — в этих «лифчиках» неудобно было рулить, неудобно было дремать. Сверху валялись подсумки и фляжки. На грязном полу кабины стояли вещмешки и автоматы с матерчатыми ремнями. Не отпуская руля, Неволин потянулся направо и пихнул Кощеева кулаком в бок.
— Кощ‑щей, проснись! — позвал он.
— Я ща кому‑то по зубальнику пну, — рассерженно ответил Кощей, завозился, выпрямляясь, достал фляжку и присосался к горлышку.
— Кощей, правду говорю, голова совсем не держится.
— А я‑то при чём?
— Порули ты. Я подремлю немного и сменю тебя.
— Ну ага! — возмутился Кощей. — Может, лимонаду с ирисками хочешь?
— Чего ты как ишак? — Герман продолжал уламывать Кощея. — Ты спал, а я работал за тебя — масло менял, заправлялся, под погрузкой стоял.
— Тебе положено.
— Ну и что? Тебе легче будет, если я засну, съеду на обочину, и мы на фугасе подпрыгнем? Я же не специально.
Кощей моргал, соображая. Он был из какого‑то воронежского колхоза, трусоватый, по‑крестьянски хозяйственный, обстоятельный, и сейчас явно взвешивал, что лучше: «дедушка» выручит «молодого», хотя это ему не по чину, а западло, или же оба вместе взорвутся на мине, зато по правилам?
— Ладно, блин! — обиженно сказал Кощей. — Как будем сапёров высаживать, поменяемся. До кишлака пущу тебя отбиться. Гад ты, Немец.
Постепенно светлело. Где‑то вдали за сказочными Гималаями вставало древнее солнце Азии, и небосвод на востоке широко озарялся ангельской, нежной и невозможной лазурью. Вокруг дороги, по которой шла колонна, в лощинах между землисто‑бурых холмов, точно разрыхлённых бороной, ещё плавали дымчатые сумерки, но за холмами мощно вздымался матово‑стальной ярус хребта. А над ним в чистом воздухе миражом висели какие‑то розовые складки и морщины — так фантастично восход высвечивал сколы и гребни Гиндукуша. Его непроницаемый, твёрдо огранённый массив вытаивал из прозрачного неба, как нечто стеклянное и острое из чего‑то ледяного и гладкого. Пронзительная красота Гиндукуша вызывала вспышку счастья.
Колонна притормозила. Справа от дороги, завалившись боком в канаву, громоздился обгорелый танк, красный от ржавчины. Орудие его смотрело в сторону, крышки обоих люков на покатой башне были подняты: казалось, что танк настороженно встопорщил уши и застыл в незавершённом движении. Для советских караванов этот танк служил ориентиром — границей зоны контроля. Из десантного отсека головной БМП, зевая, выбрались солдаты боевого охранения и сапёры с собакой; они обошли бронемашину и пошагали по колеям дороги перед автоколонной. Колонна, почти вхолостую срабатывая горючее, медленно поползла вслед за людьми. Теперь до самой седловины Ат‑Гирхон она будет двигаться со скоростью сапёров.
Водителям грузовиков и бронемашин скорость пешехода была хуже пытки, но ничего не поделать: осатанелые «духи» минировали всё подряд. Не только дороги, тропы и дома, но даже брошенные вещи, или осликов, мирно пасущихся на обочине среди верблюжьей колючки, или ветки персиковых деревьев, с которых солдат‑«шурави» может потянуть румяный персик.
Из пешаварских лагерей тайные караваны везли во вьюках шведские, американские, итальянские и английские мины; «духи»‑минёры покупали их у курбаша на свои кровные афгани, и поэтому ловушки ставили со всеми ухищрениями — чтобы отбить расходы гонорарами за удачные подрывы. Впрочем, бывало, что «духи» выплавляли тол из неразорвавшихся советских авиабомб и кустарно мастерили фугасы, заливая взрывчатку в банки из‑под консервов, в пластиковые пакеты, в канистры и чайники. И мины у «духов» были самые головоломные: на третье колесо, на самих сапёров, на износ замедлителя в детонаторе, когда взрывалась только двадцатая или сотая машина, проехавшая по заряду; встречались даже мины на вертолёт.
В дивизионном городке для автоколонны на Ат‑Гирхон не нашлось свободной ИМР — инженерной машины разминирования: имеющиеся ИМР отправили на более важные и опасные направления. Два расчёта сапёров посадили в БМП разведроты и прикрепили к ним по два бойца охранения. Расчёты должны были сменять друг друга каждый час.
Сапёры двигались перед колонной в рабочем порядке. Первым шагал вожатый с минно‑розыскной собакой на поводке: обученная овчарка бежала зигзагами и обнюхивала дорогу. Через пятнадцать метров уступом шла основная группа из трёх сапёров с миноискателями и щупами; стальные хоботки щупов, отшлифованные землёй и камнями, блестели на солнце. Ещё через пятнадцать метров шли уже бойцы охранения, готовые лупить из автоматов по любому шевелению за обочиной. Сапёры обливались потом: на них были надеты пудовые бронежилеты, а поверх «броников» висели мотки прочного троса с карабинами, сапёрные лопатки и «кошки», широкие спецножи с зазубринами на лезвии, тротиловые шашки для уничтожения неизвлекаемых мин, магнитные приборы обнаружения проводов.
