Владимир Бацалев - Кегельбан для безруких. Запись актов гражданского состояния
Бывший одернул руку, а И пощелкал ножницами в воздухе: дескать, со мной не шути, дяденька.
— Пойдем в «Незабудку», выпьем по кружке, — предложил секретарь и пожаловался: — видишь в баню уже не зову.
— Я хочу побыстрей уволиться и заняться филологией, — сказал Сусанин. — Хватит дурака валять.
— Ты сам виноват, Адам. Раньше надо было думать, студентом. Не учиться, а головой думать, — вздохнул бывший секретарь. — Вот меня, как комсомольского вожака, после диплома оставили в аспирантуре, а после аспирантуры за хорошую работу в парткоме послали на стажировку в Германию. И если бы не тяга управлять, я бы давно уже стал видным ученым, лауреатом нескольких премий, имел бы кафедру, а может, институт. А ты занимался ерундой в университете…
Неподалеку стояли три мужика. Послушав разговор Сусанина и бывшего, один из мужиков сказал:
— Что, начальнички, получили по шапкам! Наконец-то! Умники! Ишь до чего довели! В магазине тухлая рыба нарасхват! — и он ткнул пальцем в сторону магазина, от которого в впрямь пованивало, несмотря на дистанцию.
— А почему вы в данный момент не на рабочем месте? — спросил Адам.
— А твое какое дело?
— Где вы работаете? — построже спросил Адам. — Как ваша фамилия?
— А вы почему не на работе?.. Собралась стая захребетников, сами ни хрена не делают и остальным голову морочат. Только и слышишь: «Пролетариат! рабочий класс! диктатура! вперед!» Сволочи вы, а не начальники. Я бы вам свой сортир чистить не доверил!
Бывший секретарь от слов мужика расстроился и ушел, а Сусанин с ван дер Югиным еще немножко послушали и тоже побрели в типографию.
Там их поджидал Семенов с листом бумаги в руках — заявлением об уходе.
— Сегодняшним числом я не могу тебе подписать, — сказал Адам, — перепиши на вчерашнее.
— Выходит, эту ночь я просидел бесплатно? — спросил Семенов.
— Как субботник, — подсказал ван дер Югин.
С вахты они пошли в бухгалтерию и попросили расчет, а ван дер Югин убежал в цех, чтобы порезать макаронами продукцию типографии, но в цеху И надавали по ушам, и он вернулся на проходную, пугая встречных девушек ножницами. Ван дер Югин разыгрался…
Из уважения к Сусанину его и Семенова рассчитали сразу, хотя деньги в типографии выдавали только в аванс и получку. Главный бухгалтер был пьян и кожаным нарукавником размазывал слезы по щекам.
— Как же я без вас, Адам Петрович? — скулил он. — Ну, куда я один?
— А кто кричал, что из-за меня «пойдет с конфискацией»? — напомнил Сусанин.
Главбух ничего не ответил: он пил спирт из бутылки. Ему подали какие-то бумаги и он, не переставая булькать, подмахнул их.
Получив деньги, Сусанин и Семенов вышли из бухгалтерии. В коридоре их встретила толпа, человек из двадцати, рабочих и служащих, позади которых прыгал ван дер Югин, стараясь высмотреть, что случилось.
— Адам Петрович, не уходи, — попросила толпа хором и наперебой, потому что некоторые попросили дважды.
Сусанин вздохнул и пошел.
— Не уходи, Адам Петрович, — попросила толпа дружнее. Сусанин остановился и сказал:
— Всегда лучше уйти, чем ждать, когда тебе покажут на дверь пальцем.
— А кто покажет, Адам Петрович? Ты нам скажи, мы ему не то что палец, руки оторвем.
— Я ведь не только поэтому ухожу, ребята. Что мне перемена декораций! — сказал Сусанин. — Я расскажу вам притчу про себя. Некто кормил своего кота одной сырой картошкой. «Голод — не тетка», — думал кот, морщился, но ел сквозь дрему, потому что с закрытыми глазами ему казалось, что перед ним рыба…
На улице Адам, гордый собой, сказал Семенову и ван дер Югину:
— Видели, как меня народ любит!
— Попроси, чтобы тебя избрали почетным жителем Сворска и украсили твоим портретом «Доску передовиков», — посоветовал Семенов.
— Я хочу памятник, — сказал Сусанин. — После смерти. Отлитый из бронзы и меди, я буду стоять на площади и снисходительно улыбаться, держа за руку самого себя, только маленького.
…«Незабудка» была переполнена: сворские алкаши праздновали эпоху переходного периода. Сусанин с радостью заметил, что его бывших подчиненных нет. Семенов с радостью заметил воблу в своем кармане. Ван дер Югин расстроился, вспомнив времена, когда в этом нынешнем свинарнике градоначальник давал балы, и на лестнице, ведущей в сортир, мелькали дамы в газовых платьях с голыми руками, плечами и даже коленками, если посмотреть из прихожей, вот именно с того места, на котором стоит сейчас И и видит только мужика, икающего в ритме механических часов.
Хотя «Незабудка» считалась пивной, но пиво здесь употребляли, как содовую к виски или — тоник к джину. Основным пойлом в «Незабудке» был спирт, а у тех, кто побогаче, — дешевый портвейн. Спирт возили в Сворск железнодорожными цистернами, но почти весь он переливался в глотки жителей. Совершенно обесцененный от изобилия, он продавался бидонами за рубль, да и то незнакомцам, а друзей поили даром. Пили чистым, разбавленным и настоянным на какой-нибудь травке. Пили рюмками, стаканами и кружками, украденными из-под бдительного глаза Незабудки. Пили залпом, выдохнув и глотая кадык… Бороться со спиртоносами и спиртолюбами не имело смысла, проще было разрушить промышленность и остановить прогресс…
Сусанин с Семеновым утолили жажду первой кружкой под вопли ван дер Югина, что пить — здоровье губить, и, когда оракул достал из кармана воблу, пришел Иван.
— Меня в армию забирают, — сказал он.
— Когда?
— Завтра в шесть утра сбор у военкомата, — ответил Иван. — Сегодня прошел медкомиссию, а завтра уже с зубной щеткой и сухим пайком.
— Тут кто-то постарался, чтобы тебя забрали побыстрей, — сказал Сусанин, обсасывая плавник, — чтобы ты провел медовый месяц в казарме.
— Подряников и Сплю, — вывел Семенов. — Кто еще?
— А может быть, председатель химзаводского профкома? — предположил Иван.
— Нет, у него кишка тонка, — сказал оракул.
— Подряников знает, что ты женился? — спросил Сусанин. Иван пожал плечами.
— Мозет, есе лаз набить молду Подляникову, — предложил ван дер Югин, — тогда Ваню забелут в милицию, а не в алмию.
— Но на свободе он все равно не останется, — сказал Семенов.
— А ты попроси отсрочку, покажи «Свидетельство о браке», — предложил Сусанин.
— Показывал, просил, умолял, — ответил Иван. — Они считают, что я нарочно женился, лишь бы от почетного долга уклониться.
— Значит, сегодня не только наши проводы, но и твои тоже.
— И мои, — сказал подошедший Бутылки. — Уже решил — завтра сдаюсь в ЛТП. Я совсем спился, я даже не знаю, какой сейчас год, весна на дворе или осень. Спрашиваю у всех, мне говорят, а я забываю.
— Ты болен, — поставил диагноз Сусанин. — Ты болен, Бутылки, от того, что сильных и здоровых в нашей стране больше интересует наркомания на Западе, чем собственные алкаши. Вообще, живой интерес ко всему окружающему свойствен нашему обществу. Мы живем вне себя.
…В это время в типографии остановились машины. Работники и работницы, бросив труд, собрались на проходной и двинулись к «Незабудке». Они шли уговаривать директора вернуться.
Пивная с трудом вместила их в свое нутро, а завсегдатаи вытаращили глаза на такое изобилие трезвых женщин и мужчин. Когда стало совсем тесно, некоторых завсегдатаев выслали на улицу.
— Не уходи, Адам Петрович, — опять сказали работники сидящему на мраморной лестнице Сусанину.
— Хотите пива? — спросил Адам. — Эй, Незабудка, выкатывай все бочки, какие у тебя есть!
— Мы за тобой пришли.
— Нет — ответил Сусанин и опустил голову.
— Вернись, директор! Мы тебя отстоим.
— Пейте пиво, — сказал Сусанин. — Пейте! Золотой век ежемесячных премий кончился. Когда-то все должно кончиться…
Тогда мраморная лестница, ведущая в сортир, стала трибуной. На нее поднимались мужчины и женщины, вставали рядом с сидящим Сусаниным и говорили гневные слова примерно такого содержания: «Кто придумал снимать директора, при котором предприятие семь лет подряд перевыполняло план и сейчас идет с опережением?!. Надо писать и требовать! Должна же быть хоть какая-то справедливость! Кто хозяин в стране? Мы или шишки над нами, которые уже забыли, что они наши слуги?..» И так все говорили, кричали, требовали наперебой, пока у «Незабудки» не остановилась крытая машина с решеткой на задней двери. Из нее вылезли милиционеры и прошлись по пивной, выбирая жертву. Подходящим, созревшим для вытрезвителя клиентом им показался главбух. Люди в фуражках молча взяли его под руки и поволокли к выходу. Главный бухгалтер с мольбой посмотрел на Сусанина, но Адам отвернулся и не сделал никаких попыток, чтобы спасти бывшего подчиненного. Больше того, Сусанину тоже досталось: уже из дверей сержант послал ему замечание, покачав ладонью.
