Дуглаc Абрамс - Потерянный дневник дона Хуана

— Уверяю вас, командор, дон Хуан — вовсе не враг. Он — мое доверенное лицо.

— Человек, который спит с чужими женами, является врагом для любого мужчины. А кроме того, как вам должно быть известно, не все доверенные лица и в самом деле достойны доверия.

— Мы находимся здесь, командор, не для того, чтобы ссориться, а для того, чтобы окончательно скрепить наш союз. Вас устраивает та цена, которую я предложил вам за гасиенду?

С этими словами маркиз указал на белый дом под красной черепичной крышей. Командор опустил глаза. Было ясно, что эта сделка ему не по душе, как не по душе и сама вынужденная дружба с маркизом.

— Да, — выдавил он из себя, все еще дрожа от гнева.

— Считайте, что это приданое за вашей дочерью, — сказал маркиз. — Причем такое приданое, за которое вы же еще и получаете деньги.

Вполне вероятно, что таким образом дон Педро пытался помочь командору выйти из финансового затруднения. Однако мне было прекрасно известно, что такой человек, как маркиз, непременно окажется в выигрыше. В данном случае он расширял свои владения. Как-то раз он признался мне, что земля является единственным настоящим богатством.

— Однажды Бог сотворил землю, — с пафосом заявил он. — Но с тех пор он больше этого не делает.

Командор резко развернул коня, собираясь нас покинуть.

— Командор!.. — с некоторой неуверенностью в голосе окликнул его маркиз.

Тот остановился, пытаясь удержать на месте гарцующего жеребца. Повисла пауза.

— Скажите, на нее произвели впечатления мои письма и мои визиты?

Было удивительно наблюдать, как этот сильный, похожий на большого зверя человек обнаруживает столь нежные и трепетные чувства по отношению к донье Анне. Вполне может статься, что им движет нечто большее, чем желание обзавестись наследником.

— Как вы считаете, в ее сердце уже зародилась любовь ко мне?

— Любовь не является частью нашей сделки.

— Поговорите с ней, командор, прошу вас!

Командор едва заметно кивнул головой и с силой натянул поводья, отчего конь, взмахнув длинной гривой, рванул в галоп. Боюсь, этот жестокий человек не сумеет найти подходящих нежных слов, которые смогли бы убедить его дочь полюбить маркиза. Если любовные строки, написанные рукой самого маркиза, не возымели должного эффекта, то приказы отца едва ли способны улучшить положение. Я вспомнил вымученную улыбку, которая не могла скрыть истинных чувств доньи Анны во время маскарада. Что же касается маркиза, то от этой женщины он, несомненно, жаждал добиться именно любви.

— Я не могу понять, как она вошла в мое закрытое сердце. Но я сделаю все, чтобы она осталась в нем навеки, — проговорил маркиз, наблюдая за тем, как тает облачко пыли, оставленное конскими копытами.

— Почему вам непременно хочется заполучить в жены ту женщину, которая вас не любит? Ведь многие дамы были бы счастливы выйти за вас замуж.

— Других для меня не существует. И никогда не существовало. Я наблюдал за тем, как донья Анна взрослеет, на глазах превращаясь из ребенка в женщину. Подобно крестьянину, которому не терпится снять урожай, я долгие годы ждал, пока она созреет.

— Однако мужчина не может против воли заставить женщину полюбить.

— Если я не заставлю ее полюбить меня, то заставлю страдать.

Я знал, что маркиз не шутит. У него есть миллион способов сделать жизнь человека невыносимой, особенно если он с полным правом будет контролировать каждый шаг своей супруги. В библиотеке у маркиза имелись две любимые книги, из которых он черпал вдохновение. Обе были написаны итальянцами: «Правитель» Николо Макиавелли и «Божественная комедия» Данте Алигьери. Следуя примеру последнего, он возьмется провести донью Анну по всем девяти кругам ада, и она, не желая подчиниться, будет вынуждена бороться и страдать до последнего вздоха.

Маркиз пришпорил коня, и тот стремительно сорвался с места. Я поехал следом. Мысль о том, что необходимо предупредить донью Анну, не отпускала меня. Какими бы фальшивыми ни представлялись ей чувства маркиза, она подвергает себя серьезной опасности, не отвечая ему взаимностью.

Я старался не отставать от своего спутника, но как только мне удавалось поравняться с ним, маркиз тут же очертя голову несся вперед. Поневоле я втянулся в это молчаливое соперничество.

Наш путь пролегал через апельсиновую рощу вдоль реки. Сначала лошади осторожно ступали копытами по мелководью, а потом были вынуждены нестись вскачь, поднимая фонтаны брызг. То и дело один из нас вырывался вперед. Стоило маркизу чуть-чуть отстать, он что-то ворчал себе под нос и нещадно вонзал шпоры в бока своего коня. Мы выскочили на дорогу, и копыта звонко застучали по утоптанной земле, оставляя позади шлейф пыли. Виноградники вдоль дороги сливались в одну сплошную зеленую полосу. Когда мы приближались к городским воротам, я снова оказался впереди. Оглянувшись, я увидел сумасшедший блеск в глазах маркиза: он не был намерен мириться с поражением. Сквозь ворота он промчался на полном скаку, обогнал меня и буквально врезался в толпу. Я, в свою очередь, тоже не собирался сдаваться, словно наградой победителю была обещана сама донья Анна. Распугав священнослужителей, мы проскакали мимо собора и принялись лавировать между экипажами на оживленной улице. Копыта высекали искры из булыжной мостовой, а громкое фырканье наших животных заставляло прохожих держаться подальше. Торговцы едва успевали увернуться, а те, кому не повезло, оказывались под грудой собственного товара.

На площади Святого Франциска я наклонился к уху своей кобылы и шепотом сообщил, что такая красивая и сильная лошадь, как она, должна непременно выиграть гонку. Возможно, мои слова придали ей новых сил, а может быть, она просто почувствовала, что конюшня близко. Так или иначе, нам удалось нагнать полкорпуса, поравнявшись с седлом соперника, а затем вырваться вперед на ширину ладони. Я обернулся к маркизу, взглянул на его оскаленные зубы, в его сверкающие от ярости глаза и… внезапно понял, что выиграть в такой момент было бы большой ошибкой. «Сдержанность, напомнил я себе, — одно из главных достоинств истинного кабальеро». Я слегка натянул поводя, хотя лошадь явно намеревалась выиграть, и позволил маркизу въехать в конюшню первым.

Мы оба запыхались не меньше, чем наши животные, но маркизу удалось выдавить из себя:

— Выигрывает всегда один, а все остальные — проигрывают. Я улыбнулся и кивнул, признавая, что победа осталась за ним. Однако мысли мои были далеко. Я знал, что маркиза достаточно обидеть всего лишь раз, и он никогда не простит обиды. Мне во что бы то ни стало нужно предупредить об этом донью Анну. Причем сделать это следует немедленно, как только настанет ночь.

Знание,

которое могло нас погубить

После того как я вернулся с «охоты» и сделал запись в своем дневнике, Кристобаль сообщил мне, что днем своими глазами видел, как известный убийца, Игнасио Альварес Сориа, болтается на виселице. Эта новость произвела на меня гнетущее впечатление.

— Надо же, мы встречались совсем недавно — в «Таверне пиратов», той ночью, когда пришли корабли.

— Вы знали его?

— Именно в ту ночь нас представили друг другу.

Вне всяких сомнений, маркиз позаботился о том, чтобы убрать с дороги нежелательного свидетеля. Он получил от бедняги все, что хотел, и явно не желал, чтобы кто-нибудь кроме него самого знал о втором теле, похороненном в гробу вместе с матерью доньи Анны. Мне захотелось узнать, кем был этот человек, которого командор убил и похоронил со своей женой? И почему он настолько боится огласки, что даже согласился выдать замуж любимую дочь против ее воли?

Дожидаясь, пока стемнеет, я смыл с себя пыль и пот, переоделся в свежую одежду и спустился вниз поужинать. Я уговорил Кристобаля составить мне компанию, несмотря на его глубокую уверенность в том, что кучер не должен обедать за одним столом со своим господином. Я много раз пытался его переубедить и напоминал о том, что многие обедневшие идальго тоже вынуждены исполнять обязанности кучера или лакея, но он продолжал настаивать на соблюдении приличий.

Заметив, что он, по обыкновению, собирается почитать за столом, я сказал:

— Отложи книгу, Кристобаль. Есть время для чтения, и есть время для жизни.

Он с неохотой закрыл книгу. Нам прислуживала красавица Мари — племянница доньи Фелины. Она приехала из Франции вместе со своим отцом, которого, как и многих других, соблазнила молва о сказочном богатстве нашего города. Вскоре после приезда ее отец подхватил опасную лихорадку и всерьез заболел. Весь день Мари готовила еду и обслуживала посетителей, а по ночам ухаживала за отцом в больнице. Ее черные волосы были заплетены в косу, а пухленькие щечки нежно спускались к подбородку с ямочкой. У нее были широкие, как у мужчины, брови, но эта особенность только подчеркивала изящество всего остального.