Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2007)
Немолодые корявые мужики собираются около подъезда с самого утра с целью пить. Особенно летом, но и зимой тоже, зимой тоже можно пить. И они пьют. Возможно, они при этом вспоминают жизнь в деревне. Иногда они вяло дерутся, но редко. В основном просто пьют.
Вокруг много домов, вокруг домов много машин.
Люди со всех сторон света вереницами устремляются к пересечению Дубравной и Митинской улиц. Там остановка 266-го автобуса, главного митинского маршрута.
Очень много народу.
Кроме 266-го автобуса, который идет до метро “Тушинская”, есть еще много разного транспорта. Есть 267-й автобус, он идет до метро “Сходненская”. Есть маршрутка № 17, которая тоже идет до “Тушинской”, и еще маршрутка, которая идет по маршруту 267-го автобуса до “Сходненской”.
Все они до отказа набиты людьми-пассажирами.
Куда пойти-то?
Очень не хочется ехать в переполненном автобусе стоя. Хочется ехать сидя, пусть и в переполненном автобусе, подремывая.
Проще всего поймать тачку за полтинник до “Тушинской”. Но сейчас нет денег.
На углу формируются группы людей, которые ловят машины, садятся вчетвером, и получается дешевле.
Подошел. Сформировалась группа. Поймали машину. Водитель сказал, что полтинник, но не в сумме, а с каждого. Давай стольник за всех, а? Нет, полтинник с каждого.
Слушайте, что же это такое? Совсем обалдел парень. Совсем обнаглели. Все можно, что ли? Оборзели эти водилы совсем.
Алчность.
266-е автобусы идут один за другим, практически как поезда метро. Все они до отказа набиты людьми. Можно, конечно, втиснуться, но как же не хочется висеть на поручне, стоять в бесконечной пробке у радиорынка и потом на Волоколамке, ох.
Вообще, есть еще время.
В маршрутках до “Сходненской” иногда бывают свободные места.
Отошел по Дубравной улице немного назад, туда, где тормозят маршрутки.
Прошла одна маршрутка, мест нет. Прошла вторая маршрутка, мест нет. Прошла третья маршрутка, мест нет. Прошла четвертая маршрутка, мест нет, и даже кто-то едет стоя, согнувшись в три погибели.
В принципе, время-то еще есть. Даже если малость опоздать, ничего страшного.
Постоял еще немного на Дубравной улице, просто так, от нежелания совершать движения.
Как-то все плохо складывается. В Федерации сказали, что все мероприятия переносятся в лучшем случае на осень. Это в лучшем случае. И еще неизвестно, будет ли вообще продолжена деятельность. В общем-то, все понимают, что, скорее всего, не будет. Сколько было планов! Сколько уже сделали! Все теперь коту под хвост. И, естественно, никаких авансов обещанных, ничего.
А еще вчера позвонил Николай и сообщил такое, что вообще непонятно теперь, как быть, как выкручиваться и какие отговорки придумывать. Безвыходная ситуация фактически. Хотят все получить назад, полностью. Передают проект другим. Зачем ввязались, сидели бы тихо, ходили бы себе на работу спокойно, от зарплаты до зарплаты. Что делать, что делать... А что делать? Ничего не делать. Делать нечего.
От всего этого хочется не ехать и не идти никуда, а просто выть, или кататься по снегу, или хотя бы просто стоять на месте, стоять, и все.
Но все-таки надо ехать, все-таки надо.
Кстати, послезавтра зарплата.
Хотя чего уж теперь.
Надо перейти Дубравную улицу, сесть на 267-й автобус, доехать на нем до конечной остановки “8 мкрн Митино”, там уже сесть в пустой автобус и поехать обратно, до “Сходненской”.
Люди все идут и идут к пересечению Митинской и Дубравной улиц.
Как много народу живет в районе Митино, просто ужас.
Везде стоят семнадцати- и двадцатидвухэтажные дома, и в них во всех живут люди.
И кругом магазинчики, магазины, большие магазины. Но сейчас люди не заходят в магазины. Заходить в магазины они будут вечером, после работы. А сейчас люди идут (едут) на работу.
По Дубравной улице движется сплошной поток машин.
Перешел улицу, пошел к остановке. Автобус, и в нем тоже довольно много людей, хотя он идет не к метро, а в обратную сторону, на самый край Митина, многие люди так делают — едут до конечной, а там уже всей толпой штурмуют пустые автобусы.
Теплостанция, маячащая вдали, похожа по форме на красный гроб, к которому приделали огромную высокую трубу.
Автобус медленно продвигается мимо микрорайона “Митинский оазис”. Оазисность заключается в том, что кучу домов построили на некотором отдалении от другой кучи домов.
Дома в “Митинском оазисе” не лишены некоторой внешней привлекательности. К тому же они разноцветные. На окнах тут и там приклеены огромные вывески “Продажа квартир” с номером телефона.
Квартиры в “Митинском оазисе” продаются плохо. Рынок недвижимости переживает спад.
На конечной толпится народ, вожделеющий пустых автобусов. В стороне виднеются край Пенягинского кладбища и кургузые крыши остатков деревни Пенягино.
Скоро деревню и кладбище сровняют с землей и на их месте построят новые дома.
И люди будут говорить: вот, на костях все стоит, на костях.
Так всегда говорят. На костях.
А что делать?
Люди штурмуют пустые автобусы, которые мгновенно становятся полными.
Удалось втиснуться, рвануть, занять место у окна.
Теперь можно подремать. Очень хочется спать.
Дремать и не видеть, как автобус едет мимо “Митинского оазиса”, гробообразной теплостанции, Митинского радиорынка, угрюмо-серого поселка Новобратцевский, краснокирпичной Новобратцевской фабрики, чахлых голых деревьев бульвара Яна Райниса.
“Сходненская”, приехали. Все выходят. Вышел.
Пока ехал до конечной, пока ехал до “Сходненской”, прошло очень много времени. Опоздал.
Сильно опоздал. И еще сколько на метро ехать.
Какое-то уж совсем неприличное опоздание получается.
И вообще, что делать, что делать.
Стоял, стоял в оцепенении.
Серовато-коричневые старые пятиэтажки в начале Сходненской улицы. Кинотеатр “Балтика”, увешанный нелепыми афишами. Мебельный магазин на Химкинском бульваре.
Когда-то давно здесь был аэродром полярной авиации. Теперь от него осталась только Аэродромная улица, в качестве напоминания.
Присел на каменный парапет у входа в метро.
Сейчас, наверное, будут звонить. Что случилось, в чем дело, где, что. Хотя деньги на телефоне кончились. Ну и хорошо.
Нет, не то чтобы там какие-то мысли о самоубийстве, или отчаяние, или еще что-то такое, просто тупое оцепенение, при котором любое действие кажется бессмысленным (так оно и есть), и полный упадок сил, и не хочется ничего делать, только бы оставили в покое, говорят, это признаки депрессии, ну, может быть, депрессия, да, наверное, лечь под теплое одеяло, свернуться калачиком, чтобы ничего и никого вокруг, чтобы не было ничего и чтобы только оставили в покое.
Холодно.
Из стеклянного магазинчика вышел молодой человек с бутылкой водки в руке.
Из стеклянного магазинчика вышел молодой человек с бутылкой пива в руке.
Из стеклянного магазинчика вышел молодой человек, который там, в магазинчике, купил бутылку водки и две бутылки пива и убрал их в сумку, и вот он идет, с сумкой на плече, а там, в сумке, тихонько булькают водка и пиво.
Из стеклянного магазинчика вышел молодой человек с бутылкой пива в руке, остановился и стал пить пиво прямо из бутылки.
Недалеко от стеклянного магазинчика лежит человек, прямо в снегу.
Мимо то и дело с грохотом проезжают трамваи шестого маршрута.
Холодно.
Спустился в метро, сел на скамейку, там, где останавливается первый вагон.
Вот уже пронеслось мимо двадцать или тридцать поездов в сторону центра, а он все сидит и сидит, неподвижно уставившись на составленную из железных букв надпись “Сходненская” на стене. И он будет здесь сидеть еще очень долго, а потом встанет, выйдет из метро и поедет назад, домой, в Митино.
Фабрика. Осень. Дорога
— Нет, ну это уже просто невозможно так. Честно говоря, надоело уже, — сказал Александр Александрович.
— Ну подождите, подождите, давайте разберемся. Все ведь не совсем так, как вы говорите, — сказал Александр Александрович.
