Мюррей Бейл - Эвкалипт
За всю свою жизнь человек встречает тысячи и тысячи людей самых разных; женщина — тысячи и тысячи мужчин самых разных оттенков кожи, и во много, во много раз больше, ежели постоянно разъезжать по разным частям света. Но даже тогда, из великого множества людей, что в среднем встречает человек на своем пути, крайне редко почти сразу возникают обоюдная гармония и общие интересы. При всей широте выбора риск непомерно велик. А ежели случается чудо, так за него надо обеими руками хвататься! Возможно, подсознательно понимая это, австралийка однажды утром спозаранку в приступе шаловливости оттаскала возлюбленного за уши, а тот подлил масла в огонь, картинно покатившись по полу в невыносимой агонии.
В Лондоне она поняла — ей не следовало уезжать. В самый непредсказуемый, бесконечно-важный миг человеку дается один-единственный шанс: так вот это он и был.
В Корунне лил дождь. Она бежала по улицам, заглядывала в кафешки. Завсегдатаи только плечами пожимали. Она подробно описывала своего испанца. Все утро просидела с горячим шоколадом за их любимым столиком. А на третий день поднялась к зеркалу в башне, надеясь узнать, где он. И ничего не увидела. Черноту — и только.
Уже повернувшись уходить, она краем глаза заметила свое отражение: фигуру со спины, почти в точности похожую на нее. Она замерла — и увидела себя в зеркале пятнадцатью, двадцатью годами старше. Одна-одинешенька, с мускулистыми ногами, она тащила тяжелую сумку с покупками, из коих наружу торчал пучок сельдерея; а рядом росло тоненькое деревце, не слишком высокое, с темно-зелеными, пестроватыми листьями.
Эллен сошла с башни вниз.
Его по-прежнему не было. Девушка вдруг осознала, что даже имени его не знает. Что же ждет ее в ближайшем будущем? Даже задумываться страшно… а будущее между тем стремительно надвигается. С другой стороны, Эллен отнюдь не хотелось, чтобы ее жизнь превратилась в обширное пустое пастбище.
И у себя в комнате она не находила покоя — точь-в-точь та девушка из Джилонга.
Эллен нацарапала записку. «Нам надо поговорить. Твоя несчастная дочь». И просунула ее отцу под дверь.
30
PAPUANA[58]
Вы только представьте, как тяжко пришлось первой белой женщине, родившейся в Новой Гвинее. Те, кому посчастливилось появиться на свет такими, как все, даже вообразить не в состоянии, насколько это изматывает. Сперва — сияющее белизной дитя подрастает на плантации, затем — пансион в Брисбене, после того — всевозможные работы и романы, и наконец — брак с пижонски одетым итальянцем. Незримый психологический груз, ее обременяющий, можно сравнить с ношей всех тех островитянок, что обречены до самой смерти таскать на головах громадные вязанки хвороста либо грозди зеленых бананов.
Живи она в Брисбене, ее бы многие знали.
Дородная (прямо-таки громадина!), она щеголяла в платьях-халатах, веселеньких цветастых размахайках; здоровущие кольца у нее в ушах раскачивались и позвякивали на каждом шагу. Волосы ее из бутылочно-блондинистых сделались грязно-серыми. В силу неведомой причины белая кожа в тропиках — явление инородное. Лицо и руки женщины огрубели от жары и влажности, а вот улыбка — короткая, сдержанная сохранила все свое очарование.
В Брисбене она держала ювелирный магазинчик в одном из городских торговых пассажей. Нежданно-негаданно, едва ей перевалило за пятьдесят, муж бросил ее ради другой. Примерно в то же время у нее диагностировали первые меланомы на щеке и шее. Она подробно проинструктировала сына (у сына было полным-полно своих проблем, как с немногочисленной семьей, так и с собственным розничным магазином в ближайшем пассаже) и заставила его пообещать — даже на Библии поклясться! — что после ее смерти он развеет прах покойной в садике ее ненавистного экс-супруга.
А история о привидениях пусть подождет до другого раза.
31
PATELLARIS[59]
Отец предостерегал ее против мужчин. А отцы, интересно, за таковых считаются?
В остальном мужчины, как известно, слабы, лицемерны и увертливы. На мужчину полагаться нельзя, о нет, ни в коем случае; вечно они где угодно, только не здесь. А еще мужчины постоянно втирают вам очки. Ощущение такое, что только того ради они на земле и живут. Эллен повернулась лицом к кружащимся словно в водовороте обоям. Мужчины травят байки, этак сладкоречиво, а на уме у них только одно: вечно, вечно они пытаются втереть вам очки.
Что до отцов — а как насчет ее собственного? того самого человека, что расхаживает себе взад-вперед в соседней комнате?
Как-то раз он назвал женщин «маленькими моторчиками». То есть назвал в общем и целом, с оттенком обычного раздражения. Представить себе жар, трубки и вибрацию куда проще, нежели попытаться понять прекрасный пол. Эллен давно заметила, что с женщинами из города отец держался равнодушно, зачастую с грубоватой прямотой, а им это даже нравилось.
В своей комнате Холленд, устроившись на корточках, разбирал на полу таблички с названием всех существующих на свете эвкалиптов — те самые, что некогда заказал выгравировать для своей «выставки под открытым небом». Эллен вошла; Холленд не сказал ни слова, и девушка тоже присела.
На то, чтобы привыкнуть к атмосфере отцовской комнаты, требовалось несколько минут. И, как всегда, Эллен с любопытством озиралась по сторонам, отмечая отсутствие подлинной мягкости и цвета — даже зеркала на стене нет. Вместо того взгляду представала бурая нескладица предметов снаряжения, инструментов, запчастей к сельскохозяйственным машинам; и тут же — дождемер, из которого сыпятся карандаши; тяжелые куртки, запасные сапоги, походные носилки первопоселенцев; гроссбухи, бумаги, машинка для скручивания сигарет, чемодан и в углу — дробовик (заряженный, уверял отец: чтобы парней держать на расстоянии); и еще — календарь с изображением громадного красного эвкалипта, разросшегося на весь тротуар в Аделаиде, — подарок, полученный в начале года от мистера Грота.
Комната воплощала в себе безмолвную, хаотическую гармонию, вроде той, что царит на склоне холма среди поваленных деревьев. И однако до чего же она смахивала на пещеру или грот!.. Эллен уважала ее самобытную непохожесть, проявления спорадической отцовской личности — неупорядоченной, давно сложившейся индивидуальности.
— Ну и разор, — сетовал между тем Холленд, — просто светопреставление какое-то! Невесть сколько деревьев повалило. Былого уже не восстановишь.
— Запруды переполнены, я даже к реке подойти не смогла.
Отец кивнул.
В одну сторону он сдвинул таблички с названиями более слабых видов, тех, что ломаются посередке или бывают вырваны с корнем, ежели, например, корневая система неглубоко уходит.
— Наш друг мистер Грот пошел поосмотреться, как оно там. Очень любезно с его стороны.
Эллен уселась на корточки рядом с отцом.
— Погибшие экземпляры всегда можно заменить новыми. Это ведь труда не составит, правда?
— Напротив, весьма непросто. Я ведь вон сколько времени потратил… А тут еще природа только и ждет, чтоб вмешаться. Природа — она всегда глядит вперед да ждет своего часа. Вот на днях была статейка в газете насчет одного эвкалипта, который впервые обнаружили — забыл кто — чуть ли не век назад. Было составлено его описание, вид назвали rameliana — и больше его никто и никогда не видел. Да я тебе наверняка рассказывал. За много лет он превратился в дерево-загадку. Вот и мистер Грот на днях спрашивал, а существовал ли этот эвкалипт на самом деле. А теперь читаю в газете, что какая-то экспедиция случайно наткнулась на сохранившийся экземпляр — в пустыне, к западу от горы Ольга. — Холленд покивал: дескать, бывает же! — Здорово было бы его заполучить!
Эллен неотрывно глядела на отцовский загривок — и понимала, что с этим человеком она говорить не в силах. Деревья всегда служили прибежищем, это она уже видела: просто-таки лес завораживающих, педантски дотошных названий! Шея была загорелая, малость костлявая, слегка искривленная, и неудивительно: сколько лет он в любую погоду приглядывал за необъятным проектом плантации!
— Что-то не так? — полюбопытствовал Холленд. Среди прочего, что собиралась обсудить с отцом Эллен, было и предложение бросить все и в очередной раз поехать в Сидней, в тот же самый отель, что стоит на том же самом скругленном углу в Бонди. Возможно, тогда мистер Грот, послушно бредущий по стопам отца и даже его обгоняющий, поймет намек.
Отец выжидательно умолк, сжимая в руке табличку с надписью Е.sepulcralis, эвкалипт надгробный.
Эллен потянулась и коснулась губами его загрубелой кожи, словно говоря: «Со мной все в порядке, не волнуйся». Мгновенно накатила слабость: отчаяние девушки капля по капле перетекло в печаль об отце.
Если бы отец в ту минуту обернулся и посмотрел на нее — тогда и только тогда! — она «сломалась» бы, встряхнула бы его за плечи, разрыдалась бы.
