Эдмунд Вааль - Заяц с янтарными глазами: скрытое наследие
Рыбак Джек. Рассказ И.Л.Э.
Посвящение. Моей дорогой маме с любовью посвящается этот маленький том.
Предисловие. Я уверен, этот рассказ лишен всякого совершенства, зато одно мне, кажется, удалось неплохо: я очень ясно описал персонажей этой книги.
Глава 1. Джек и его жизнь. Не всю свою короткую жизнь Джек был рыбаком — во всяком случае, он не был им, пока не умер его отец…
В марте «Израэлитише культусгемайнде» обращается к евреям Вены: «Сограждане-евреи! Выполняя свой очевидный долг, наши отцы, братья и сыновья, став смелыми солдатами нашей славной армии, не щадят своей крови и жизни. С сознанием того же долга те из нас, кто остался дома, с радостью пожертвовали свое имущество на алтарь своей любимой родины. Так пусть же снова зов государства отзовется во всех нас патриотическим эхом!» Венские евреи тратят еще пятьсот тысяч крон на облигации военного займа.
Слухи не утихают. Краус: «Что скажете о слухах? — Я встревожен. — В Вене ходят слухи, будто вся Австрия полна слухами. Они передаются из уст в уста, но никто не может сказать, в чем дело».
В апреле группа солдат, уцелевших в бою под Устечком и вернувшихся в Вену на побывку, появляются на сцене венского театра и разыгрывают там битву, в которой им довелось участвовать. Краус, раздраженный таким сведением реальных событий к спектаклю, обрушивается с гневными нападками на войну, приобретающую все более театральный характер. Беда вот в чем: die Sphären fließen ineinander — различные сферы становятся расплывчатыми, сливаются друг с другом. Границы в Вене во время войны теряют свою четкость.
Это означает, что у детей нет недостатка в зрелищах. Их балкон — выигрышная точка обзора.
Одиннадцатого мая Элизабет идет с кузиной в Оперу на «Мейстерзингеров» Вагнера. «Священное немецкое искусство» (Heilige Deutsche Kunst), — помечает она в зеленой книжечке, где ведет записи всех своих посещений концертов и театральных постановок. Слово Deutsche она патриотично подчеркивает.
В июле Виктор водит детей на военную выставку в Пратере. Ее организовали для того, чтобы привлечь внимание горожан к войне: поднять боевой дух и собрать средства. Лучшей оказывается собачья выставка, где армейские доберманы показывают свою выучку. В многочисленных выставочных залах дети видят захваченные у врага артиллерийские орудия. Есть там и реалистичная горная панорама с изображением места битвы, так что легко представить там ребят, сражающихся на рубежах Италии. Солдаты, лишившиеся ног или рук, трубачи на протезах дают концерты. Перед уходом можно зайти в курительную комнату и пожертвовать табак для солдат.
Устраивается и первая выставка точно воспроизведенных окопов. Посетителей, язвительно замечает Краус, завлекают «поразительным реализмом, с каким показана окопная жизнь».
Восьмого августа в Кевечеше Элизабет получает темно-зеленую книжечку — сборник стихов, написанных ее бабушкой по материнской линии, Эвелиной, впервые опубликованных в Вене в 1907 году. Там ее рукой сделана надпись: «Эти старые песни уже поблекли для меня. Если они зазвучат для тебя, значит, они снова зазвучат и для меня».
Виктор исполняет свои обязанности в банке: неблагодарное занятие в военную пору, когда большинство молодых, способных сотрудников ушло на фронт. Он проявляет щедрость и патриотизм, покупая множество правительственных облигаций военного займа. А затем покупает еще. Хотя Гутманы и другие друзья по Винер-клубу советуют ему, по их примеру, перевести капитал в Швейцарию, он не хочет так поступать. Это было бы непатриотично. За ужином он проводит ладонью по лицу, ото лба к подбородку, и говорит, что при каждом кризисе появляются возможности для тех, кто их ищет.
Дома Виктор все больше времени проводит у себя в кабинете. «Библиотека, — цитирует он Гюго, — это акт веры»[60]. По почте ему приходит все меньше книг: больше нет посылок из Петербурга, Парижа, Лондона, Флоренции. Он разочарован качеством книжки, присланной ему из Берлина новым поставщиком. Кто знает, что он читал там, куря сигары? Иногда он забирает в библиотеку обед на подносе. Похоже, у них с Эмми теперь не все гладко, и дети все чаще слышат, как она повышает голос.
До войны каждое лето крышу над внутренним двором мыли, поднимая туда лестницы, ведра с водой и швабры. Но поскольку в доме не осталось мужской прислуги, стеклянная крыша остается немытой два года. Свет, который проникает сквозь нее, делается еще серее прежнего.
Границы размыты. Патриотические чувства детей одновременно и недвусмысленны, и перепутаны. На улицах и в школе только и слышишь: «Британская зависть, французская жажда мести и русская алчность». Мест, куда можно поехать, с каждым месяцем становится все меньше, и семейные связи словно повисли в воздухе. От родственников приходят письма, но теперь уже нельзя повидаться с английской или французской родней, нельзя путешествовать, как раньше.
Летом семья не может поехать в Швейцарию, поэтому они проводят долгие каникулы в Кевечеше. Там они могут хотя бы поесть как следует. Они едят жареного зайца, пироги с дичью, сливовые кнедлики (их подают горячими mit Schlag, со взбитыми сливками). В сентябре устраивается охота: кузены, отдыхающие от стрельбы по людям на фронте, палят по куропаткам.
Двадцать шестого октября премьер-министр Карл фон Штюргк застрелен в ресторане отеля «Мейссль и Шадн» на Кертнерштрассе. Всеобщий интерес вызывают два обстоятельства. Первое — убийцей был радикал-социалист Фриц Адлер, сын лидера социал-демократов Виктора Адлера. И второе — покойный ел на обед грибной суп, отварную говядину с пюре из репы и пудинг. Пил он вино с содовой. И есть еще одно дополнительное обстоятельство, которое будоражит детей: в том самом ресторане летом они ели с родителями Ischler Torte — шоколадные пирожные с миндально-вишневой начинкой.
Двадцать первого ноября 1916 года умирает Франц Иосиф.
Все газеты печатают сообщения в траурных рамках: «Кончина нашего императора», «Умер кайзер Франц Иосиф». Некоторые издания печатают его портреты с характерным недоверчивым выражением лица. «Нойе фрайе прессе» выходит без обычного фельетона. Наиболее лаконичен отклик «Винер цайтунг»: извещение о смерти на пустой белой странице. Этому подражают все еженедельные издания, кроме «Бомбе»: там помещена картинка, изображающая девушку в постели, к которой неожиданно пришел некий господин.
Франц Иосиф прожил восемьдесят шесть лет. Он правил с 1848 года. В холодный по-зимнему день по Вене проходит многочисленный похоронный кортеж. Вдоль улиц выстроились солдаты. Катафалк везут восемь лошадей в черных плюмажах. По обеим сторонам идут престарелые эрцгерцоги, неся коробки с медалями, и представители всех полков императорской гвардии. За гробом идет молодежь: новый император Карл и его жена Зита в вуали до самой земли, между ними — их четырехлетний сын Отто в белом костюме с черным кушаком. Отпевание происходит в соборе в присутствии правителей Болгарии, Баварии, Саксонии и Вюртемберга, а также пятидесяти эрцгерцогов и герцогинь и сорока других принцев и принцесс. Кортеж направляется к церкви капуцинов на Нойе-Маркт, недалеко от Хофбурга, к месту назначения — Kaisergruft, императорскому склепу. Там разыгрывается сцена: гвардейцы трижды стучат в ворота и дважды получают отказ, а затем кортеж впускают, и Франца Иосифа хоронят между его женой Елизаветой и их давно погибшим старшим сыном, самоубийцей Рудольфом.
Детей ведут в «Мейссль и Шадн» на углу Кертнерштрассе, где они когда-то лакомились пирожным, чтобы понаблюдать за кортежем из окон второго этажа. На улице очень холодно.
Виктор вспоминает карнавальное шествие, устроенное Макартом, все эти шляпы с перьями: это было тридцать семь лет назад. Его отец получил дворянское звание сорок шесть лет назад. Прошла жизнь целого поколения с тех пор, как Франц Иосиф велел построить Рингштрассе, Вотивкирхе, Парламент, Оперу, Ратушу и Бургтеатр.
А дети думают обо всех других шествиях с участием императора, о том, как много раз они видели его в карете в Вене или в Бад-Ишле. Они вспоминают, как однажды он ехал вместе со своей любовницей, госпожой Шратт, и как она помахала им: это было чуть заметное движение правой руки, обтянутой перчаткой. Они вспоминают семейную шутку, которая обычно повторялась после визитов хмурой тетки Анны фон Хертенрайд, «ведьмы». Избавившись наконец от нее и ее расспросов, нужно было повторить, опередив всех остальных, старое присловье кайзера: «Это было очень мило, я получил большое удовольствие» (Es war sehr schön, es hat mich sehr gefreut).
В начале декабря в гардеробной происходит важное совещание. Элизабет впервые разрешают самой выбрать фасон будущего платья. Разумеется, ей уже шили раньше множество платьев, но сейчас ей впервые позволяется решать самой. Этого момента давно уже ждали Эмми, Гизела и Игги (они любят наряжаться), а также Анна, которая следит за одеждой. В гардеробной, на туалетном столике, лежит альбом с образцами тканей, и Элизабет, пролистав его, придумывает такое платье, у которого лиф будет сшит из ткани с узором в виде паутины.
