Игорь Малышев - Подменыши
Как-то, следуя за солнцем, они зашли в небольшой проходной дворик, каких много в Москве. Посреди него стояли детские лестницы, турники, горка, деревянный домик. Рядом едва виднелись верхушки вкопанных в землю лысых автомобильных покрышек. Белка остановилась, внимательно посмотрела вокруг. Дворик очень напоминал тот, из которого её когда-то забрал Сатир верхом на Кристалле.
— Знаете, — задумчиво сказала она, — нам кажется, что мы ходим по земле, а ведь под нами полметра снега. Который состоит из снежинок. Представляете под нами полметра снежинок! Сколько их? Сколько их хотя бы в этом дворе? Такие числа в мозгу не помещаются. А сколько снежинок сейчас в России?
Она ошарашено помотала головой.
— Кастанеда писал, что во все стороны от нас лежит бесконечность, — сказал Эльф.
— А я сколько раз снежинки рассматривал! — встрял в разговор Тимофей. — Вы видели какие они красивые? Тонкие и красивые. Правда, видели? Если по одной рассматривать…
— Видели, — заверила его Белка.
— Полметра смятых, никому не нужных снежинок, — прошептал Эльф.
И они пошли дальше.
Когда путешественники встречали палатки, где можно было перекусить, они охотно останавливались, покупали чебуреки, булки, сосиски в тесте и обязательно чай, от которого, словно из паровозной трубы, валили на морозе клубы густого белого пара, в котором, если хорошо присмотреться, можно было различить мельчайшие водяные капельки. Друзья грели руки о пластиковые стаканчики, полоскали в кипятке, держа за ниточку, пакетики с заваркой, шумно отхлёбывали.
— Горячий! — восклицал Тимофей. — Хорошо! Только пить нельзя.
— Подожди, пока остынет, — советовала Белка. — Кстати, юноша, не лижите губы на холоде, а то они у вас уже все потрескались. Вон даже лохмотья какие-то висят.
— Мои губы, не твои. Хочу — лижу, хочу — нет, — глядя исподлобья, с улыбкой отвечал мальчик.
— Нет, вы посмотрите, какие мы самостоятельные! — качала головой Белка. — Лучше бы Ленке сосиску дал, чем огрызаться.
Тимофей послушно угощал собаку сосиской.
Улыбаясь до ушей, Белка вытирала губы и руки салфеткой, шумно выдыхала белёсое облако.
— Я довольна! — заявляла она. — Жизнь удалась! Ну что? — оглядывала она спутников карими камушками глаз. — Готовы, крапивное семя? Тогда вперёд!
И они снова отправлялись в сторону солнца.
— Купите мне очки, а? — просил Тимофей. — Чёрные. А то слишком ярко кругом.
— Никогда не носи чёрных очков, — говорил Эльф, бросая короткие, из-за нестерпимого блеска, взгляды в небо. — Мир стоит того, чтобы видеть его таким, какой он есть. Правда, стоит.
Иди за солнцем следом,Хоть этот путь неведом.Иди, мой друг, всегда идиДорогою добра.
— распевала Белка вполголоса. — Нет, что бы ни говорили о Советском Союзе, достаточно послушать детские песни, сочинённые в те времена, чтобы понять, какие добрые люди его населяли. Ничего более доброго я в жизни не слышала, да, наверное, и не услышу. Это же даже не песни, это то ли проповеди, то ли молитвы.
— Да, такую искренность и доброту не подделаешь, — поддерживал её Эльф. — Чтобы так сочинять и петь, нужно прожить всю жизнь, глядя на мир глазами ребёнка, не познавшего зла. В современном мире это уже невозможно.
Солнце катилось по небу, как весёлый путеводный клубок из сказки, раскидывая по миру яркие тёплые нити. Облака наползали на него, облепляли грязноватой ватой, словно боялись, что ему станет холодно на русском морозе, и оно уныло просвечивало сквозь них бесполезным тусклым кругляшом. Налетал ветер, расшвыривал облачные клочья по бесконечным просторам неба и солнце снова вырывалось на свободу такое же яркое и весёлое, как до пленения.
Белка поднимала нос кверху, делала несколько маленьких вдохов.
— Ты не находишь, что морозный воздух пахнет водкой? — обращалась она к Эльфу.
— Так. Понятно, — говорил тот. — Белка хочет выпить.
— Но ведь пахнет, согласись!
Эльф принюхивался.
— Да, что-то есть.
— Тогда, может, по коньячку? — спрашивала Белка, хитро поглядывая на Эльфа, который в отсутствии Сатира стал заниматься финансами. — Прохладно всё-таки…
— Да, коньяк — это хорошо. Коньяк улучшает жизнь, — мечтательно говорил Эльф. — Но денег мало… — не соглашаясь, но и не отвергая предложения, добавлял он.
Некоторое время они шли молча.
— Нет, определённо, прохладно, — неторопливо повторяла Белка, щурясь от пышущего светом снега.
— Определённо, — эхом отзывался Эльф.
И они снова молчали.
— Ну, так, может, всё-таки купим коньячка?
— Такого солнечного, похожего на гречишный мёд?
— Именно!
— Ну, разве что, совсем чуть-чуть, — с явным удовольствием соглашался Эльф.
— Эх! — восторженно восклицала Белка и толкала Эльфа в сугроб. В воздух летели снежные хлопья, сияющей пылью оседая на одежде людей и спине беспокойно мечущейся Ленки.
Они покупали маленькую тёмно-янтарную бутылочку коньяка, от одного взгляда на которую уже становилось теплее, шоколадку для Тимофея и отправлялись дальше.
Если на пути встречались палатки с музыкой, Белка неизменно останавливалась перед ними и внимательно разглядывала ряды кассет и компактов. Всё их музыкальное собрание осталось в прошлой жизни, до взрыва, и сейчас она приступила к собиранию нового.
— Идите вперёд, я догоню, — говорила она Эльфу и Тимофею. Серафима очень не любила, когда её кто-то ждёт.
Если ей попадалось что-то интересное, она догоняла Эльфа, брала деньги и тут же покупала понравившееся.
— Я понимаю, что деньги нужно расходовать осторожно, — говорил Эльф, копаясь в карманах, — но у тебя, Серафима, безупречный вкус. Я не могу отказать. В конце концов, легче прожить без мяса, чем без музыки.
— Да, кстати, я видела там ещё «Boheme», — сообщала Белка.
— Deep Forest! — радовался Эльф и снова лез в карман.
Так в их коллекции, помимо Deep Forest, заново появились «Вершки-корешки», «Сто лет одиночества» и «Прыг-скок» Гражданской обороны, «Группа крови», «Звезда по имени солнце» и «Чёрный альбом» Кино, а, кроме того, сборники Боба Марли и детских песен советских времён. Каждое приобретение вызывало множество стонов Эльфа по поводу истраченных денег и массу общей радости от хорошей покупки.
— Как же здорово, что в наших залежах хламья был магнитофон и что ты сумел его починить, — болтала Белка, разглядывая купленные кассеты. — Одно плохо, Сатир их слушать не сможет.
— Он сможет, — заверил её Эльф. — Обязательно. Только чуть позже. Куда ж он денется!
Зимние дни коротки. Проходило всего несколько часов после рассвета и запад уже окрашивался в цвета пурпура и крови. Солнце садилось. Мороз становился злее, ветер пронзительнее. Темнота сгущалась над городом, и тот, не желая ей сдаваться, зажигал сонмы огней. Тьма отступала во дворы и подворотни и злой дворнягой затаивалась там, словно ожидая то ли аварии в электросетях, то ли крушения цивилизации, когда можно будет выйти и захватить всё, что в это время суток по праву принадлежит ей.
Друзья искали ближайшую станцию метро и покидали город, над которым, словно огромная багряница, плескалась в небе стылая ткань заката.
Так проходили солнечные дни.
Именно в один из таких дней они и встретили Йона. Йон был большой и чёрный. Лицо его было покрыто глубокими ритуальными шрамами. Три широких вертикальных на лбу и несколько более тонких и волнистых на висках и скулах. Йон был негром и принадлежал к народности эве. Ещё он верил в Христа и был растаманом. А поскольку Боб Марли умер православным, то и Йон тоже был православным. Когда Белка, Эльф, Тимофей и Ленка увидели его, он сидел на гранитном парапете на Новом Арбате возле бывшего магазина «Мелодия», а ныне аптеки. Он был одет в валенки и белый овчинный тулуп. Голову его украшала трёхцветная растаманская шапка. Йон сидел и курил траву, умиротворённо глядя вокруг. Белка, проходя мимо, учуяла знакомый запах и, обернувшись к негру, сказала:
— Не боишься, что менты загребут?
— Джа и Христос сказали нам, чтобы мы не боялись ничего, кроме греха, а в траве нет греха, — ответил Йон, растягивая слова, и добавил. — Меня зовут Йон. Я эвегбе, ну, или эве, как вам угодно. Это такой народ в Африке.
— Мы, в общем-то, сразу заметили в тебе что-то нерусское, — с улыбкой заметил Эльф.
— Да, я не из России, — согласился Йон. — Я — из дальше. Из Африки. Хотите курить?
— Да, — сказала Серафима, — и, причём, уже давно.
Они отошли за угол, Йон снял шапку, достал откуда-то из стога курчавых волос пакетик с травой. Свернул самокрутку, передал Белке. Та с удовольствием затянулась и вручила косяк Эльфу.
— Я вообще-то не курю, — сказал Эльф, — но ради знакомства…
