Александр Проханов - Губернатор
В церкви было много народу. Сослуживцы, главы районов, представители деловых кругов, губернская интеллигенция. Печальной церемонией заправлял вице-губернатор Притченко, который несколько раз с состраданием подходил к Плотникову, словно хотел укрепить и утешить в горе. Пришли школьные товарищи Кирилла, и Плотников увидел среди них девушку, которая прежде любила Кирилла, а потом вышла замуж за немецкого инженера. Девушка была в черном, с заплаканными глазами, положила в гроб малиновую розу.
Жена Плотникова Валентина Григорьевна, в черном платье, в черной прозрачной шали, отяжелевшая, с распухшим голубоватым лицом, стояла по другую сторону гроба, рядом с сестрой, которая поддерживала ее, не давая упасть. Сестра, с крупным носом, волевым подбородком, несколько раз грозно посмотрела на Плотникова, запрещая ему приближаться. Плотников и не приближался к жене, которая, увидев его, стала захлебываться, крутить головой, отталкивать от себя воздух, в котором находился Плотников.
Священник отпевал Кирилла, позванивал кадилом, развешивал над гробом синеватые струйки дыма. И Плотников остановившейся мыслью никак не мог соединить белый лоб сына, перетянутый бумажным пояском, лилию над его мертвой рукой и того милого мальчика, что бежал впереди него по картофельной борозде. Оглядывался, словно боялся, что отец отстанет, не поспеет за ним к синим дубам, под которыми они станут искать золотистые желуди.
На кладбище начинали желтеть деревья. Ветер сдувал листья, и один желтый листок упал на лоб сына. Жена сняла листок, прижалась губами к сыновнему лбу и застыла, содрогаясь в беззвучных рыданиях.
Плотников смотрел на рыдающую жену, на рыжую яму, у которой стояли могильщики, на узорную ручку гроба. И был бессилен понять свою несчастную жизнь, в которой случилось непомерное, необъяснимое горе. Он был в нем повинен, что-то неосторожно колыхнул, что породило чудовищную волну, убившую сына. Ум был не в силах проследить все случившееся с того дивного дня, когда сын, ликуя, протягивал ему золотистый желудь, вплоть до этих минут, когда сын, отчужденный, спокойный, лежал под покровом цветов, и в руке его белела могильная лилия.
Сестра жены нежно и властно оторвала Валентину Григорьевну от гроба. Все стали прощаться. Подходили и кланялись. Девушка, бывшая невеста, погладила голову Кирилла и стала кусать себе губы. Плотников обнял под белым пологом твердое тело сына и поцеловал его в хохолок. Гроб подхватили, подвели под него веревки, стали спускать в могилу. Комок земли, который подобрал Плотников, был холодный, каменный. Было слышно, как он ударил о деревянную крышку. Могильщики в две лопаты стали сыпать в яму грохочущую землю, последний краешек гроба мелькнул и скрылся. И, провожая его страстным, слезным, безумным взглядом, жена перевела этот взгляд на Плотникова. Устремилась к нему с истошным воплем:
– Убийца! Ты, ты убил! Убил моего мальчика! Будь проклят! Навеки! – Она кинулась к нему через груду земли, споткнулась, стала падать. Ее подхватили, она билась, захлебываясь в клекоте, разрывая черную шаль. Ее уводили, и могильщики, прервав на минуту свою работу, ровняли могилу, охлопывали лопатами земляной бугор.
Плотников, ослепнув, убредал в глубину кладбища, мимо мраморных надгробий, деревянных крестов, крашенных алюминиевой краской оград.
Его нагнал Притченко:
– Иван Митрофанович, дорогой!
Этот сердечный, слезный голос вице-губернатора разъял жестокие, сжимавшие грудь крепи. Плотников упал на грудь Притченко и зарыдал:
– За что мне такое!
Притченко прижимал к себе его голову, гладил волосы, как это делают, когда утешают ребенка.
В это же время эколог Лаврентьев отправился с грузовиком на городскую продовольственную базу. Там разморозился холодильник и пришла в негодность большая партия рыбы. Лаврентьев дал денег директору базы, и рабочие перегрузили гниющую рыбу из холодильника в грузовик.
Лаврентьев пригнал грузовик к дому губернатора, открыл борт, и скользкая, в гнилой слизи рыба стекла на проезжую часть перед самым шлагбаумом. Лаврентьев кинул на гору зловонной рыбы плакат: «Природа мстит тебе, Плотников» – и укатил.
Когда Плотников вернулся с кладбища, его машина уткнулась в липкое месиво рыбьей чешуи, плавников и недвижных рыбьих глаз.
Он стоял перед зловонной горой, отрешенно повторяя:
– За что мне такое!
Ночью Плотникову казалось, что чья-то рука в железной перчатке схватила его за сердце и выдавливает из него непрерывную боль.
Сердце, как кусок резины, сжималось и разжималось, и в нем от железных пальцев оставались вмятины.
Он помнил, как на авиационном заводе посетил цех, где самолеты испытывались на прочность. Крылатые машины были заключены в стальные рамы, похожие на дыбы. На их крылья, шасси, фюзеляжи оказывалось непомерное давление. Рычаги гнули шпангоуты, выкручивали стойки, продавливали обшивку. Машины скрипели, стонали, вздрагивали. Их мучили, пытали, и эта пытка продолжалась и днем и ночью. Плотников чувствовал себя таким самолетом, которого выловили из неба, где он совершал вольный полет, поместили в камеру пыток и в тусклом свете ламп мучают, не дают умереть, обрекают на непрерывную боль. Он пытался вырваться из застенка, вернуться туда, где было небо, скорость, работа могучих двигателей. Но стальные скобы держали его на дыбе, и он стонал от нестерпимых страданий.
Глава 22
В Глобал-Сити, в зеркальной мечети, встретились Головинский и пресс-секретарь Луньков. Местом общения была гостиная, украшенная бирюзовыми изразцами, состоящая из нескольких ярусов. На каждом ярусе размещался зимний сад, тропические лианы свисали вдоль стен глянцевитыми космами, напоминая о висячих садах Семирамиды. Головинский и Луньков сидели на мягких табуреточках, изукрашенных резьбой и лазуритом. Головинский просматривал кардиограммы, на которых сердце Плотникова оставило рваный страдающий след.
– Великолепно, Петр Васильевич. Так хороши, что хоть выставляй в Галерее современного искусства!
– Врач говорит, что болезнь приобрела такую динамику, что уже необратима.
– Еще маленький толчок, крохотное усилие, и произойдет взрыв! – Головинский весело всматривался в синусоиду и всплески, и казалось, что его волнистый нос воспроизводит прихотливые линии.
– Это убийство, которое не оставляет следов, – произнес Луньков, сравнивая пробегавшую вдоль носа волну с кардиограммой. – Этот метод нужно преподавать в разведшколах. Нам его не преподавали.
– Он уже преподается, Петр Васильевич. Называется «Метод бесконтактного устранения». Все эти старомодные снайперы, фугасы, яды уступили место методикам, перед которыми бессильны любая охрана, любая служба безопасности. То, что мы проделали с Плотниковым, можно проделать с президентом. Гибель настигнет его за кремлевскими стенами, не поможет тройное кольцо охраны, верные телохранители. Вы исследуете тайный волновод, соединяющий его сердце с внешним миром, и запускаете волну смерти.
– Восхищаюсь вами, Лев Яковлевич. Нас в разведке этому не учили.
Маленький фонтанчик мерцал струйкой воды, которая опадала в бассейн, выложенный агатами и яшмой. В бассейне плавали ленивые красные рыбы с вуалевыми хвостами, смотрели из воды выпуклыми глазами.
– Вы прекрасно поработали, Петр Васильевич. Здесь нам больше делать нечего. Одни гробы. Готовьтесь к переезду в Европу.
– Мне казалось, Лев Яковлевич, что здесь, в губернии, только начинается наша работа. Место, как говорится, расчищено. Теперь вы его займете. Можно начинать компанию по избранию нового губернатора.
– Петр Васильевич, неужели вы могли подумать, что мне интересна эта унылая губерния? Ну, убрали одно ничтожное насекомое, неужели мне ползать вместо него?
– Каковы ваши планы?
– Я забираю вас с собой в Европу. Там работает «Агентство ближневосточных проблем». Это закрытый центр, который участвует в трансформации ближневосточного региона. В этом регионе скоро исчезнут одни границы и будут прочерчены другие. Исчезнут одни страны и появятся другие. Испепелятся одни города и на их месте возникнут небывалые мегаполисы. Там начинаются огромные преобразования.
«Великая шахматная доска», о которой говорил Бжезинский, превращается в «великую гладильную доску». По этому региону пройдется раскаленный утюг, который разгладит все складки. Война, разведка, «цветные революции», «бесконтактные устранения». А в итоге нефть. Хочу, чтобы вы возглавили один из департаментов. Вы прекрасно себя проявили и достойны высокой роли.
– Что это за роль, Лев Яковлевич?
– Расскажу, когда сядем в самолет и забудем об этой губернии.
Красно-золотые рыбы подплывали к поверхности и смотрели на Лунькова выпуклыми глазами. Струйка воды таинственно журчала. Луньков был зачарован колдовскими словами Головинского. Благоговел перед его могуществом. Счастливо подчинялся его воле. Был готов служить ему нераздельно.
