Люциус Шепард - Кольт полковника Резерфорда
– Я знаю, что должно произойти. Разве ты этого не чувствуешь?
– Я чувствую много разных вещей, детка. Все так сразу не перескажешь.
Ди отстранилась и взглянула на нее сердито:
– Зачем ты это делаешь?
– Я сказала тебе, что ухожу.
– Я не об этом! – Ди перекатилась на другой край постели, вскочила и сделала несколько шагов по направлению к двери, попутно зацепив ногой свою майку, валявшуюся на полу. Когда она резко повернулась лицом к Рите, волосы плавной волной сопроводили движение ее головы. Рита взглянула на чистые линии этого тела, и у нее перехватило дыхание.
– Почему ты это отрицаешь?! – крикнула Ди. – Как ты можешь?!
От нее исходил жар, как от раскаленной печи; Рита почувствовала, что слабеет и теряет твердость под наплывом этой энергии.
– Я ничто не отрицаю, – сказала она.
– Лгунья! – Ди стала надевать майку, не сразу найдя рукава, и чуть погодя повторила это слово, высунув голову из ворота.
– Ты считаешь, что я тебя не люблю? – спросила, также поднимаясь с постели, Рита. – Это не так. Просто нам с тобой нельзя быть вместе, милая.
Она шагнула к Ди, но та подняла руку движением, напоминающим запретительный жест полицейского-регулировщика:
– Не притрагивайся ко мне!
– Какое-то время все будет чудесно, но кончиться это может только одним: мы с тобой спалим друг друга дотла. Вот почему нам лучше сразу расстаться.
– Ты воображаешь, будто знаешь все на свете... – произнесла Ди сквозь слезы.
– Может быть, я не... – Рита не договорила, прерванная криком Ди:
– Молчи! Молчи! Молчи!
Она прижала ладони к ушам. Рита молчала. Она была переполнена этим моментом, разрываясь между стоящей перед ней загадочной девушкой и Джимми, ждущим ее на улице, но уже в следующий момент решение было принято.
– Если ты не хочешь, чтобы я тебя трогала, дай мне пройти к двери, – сказала она. – Иначе я просто уберу тебя с дороги.
Ди храбро встретила ее взгляд, но продержалась недолго и отступила в дальний угол комнаты. Там она застыла, обхватив руками свою талию и наблюдая за Ритой сквозь спутанные пряди волос, – казалось, это святой лик взирает на мир из-за тюремной решетки.
Рита повернула ручку, но не спешила открывать дверь.
– Я не хотела, чтоб мы расстались таким образом, – сказала она.
– «Бери и получай», – напомнила Ди. – Разве это не тот самый случай?
– Если ты так считаешь, стало быть, тот самый. Ди продолжила, как будто ее не слыша:
– Все, что ты мне говорила, – полная фигня! – Она взмахнула руками, словно отгоняла осу. Это был розыгрыш, верно? Ты разыграла для меня сценку, совсем как те два чучела, что подкатывали к нам яйца в баре! Так?
– И да, и нет, – сказала Рита.
– Только не надо продолжать! Не продолжай! Не надо... – Она задохнулась, начала жадно хватать ртом воздух, затем разразилась истерическим смехом. Когда она снова заговорила, голос ее опустился до сиплого шепота: – «Да – это нет»... «Всё есть ничто»... Ты рассуждаешь как вонючки типа Тони Робертса и Дипака Чопры[13]...
– Попробуй успокоиться, – сказала Рита. – По ходу дела ты поймешь, что я была права.
– Я спокойна. – Ди запустила пальцы в гущу волос; ее речь, набирая темп, обогатилась театральными интонациями. – Я спокойна, как дохлый верблюд, как сто тысяч дохлых верблюдов! А знаешь почему... знаешь, почему я так спокойна? Потому что я наконец-то врубилась в ситуацию. То есть нет, не совсем так. Я пыталась врубиться до тех пор, пока не врубилась в то, что тут и врубаться-то не во что. Не правда ли? Ты заявила нам в баре... – Она попыталась спародировать позу и голос Риты: – «Я актриса. Я играю мудрых индианок, которые знают все тайны леса». – Она ткнула в Риту обвиняющим перстом и драматически понизила голос. – Это все была игра.
– Ты плохо представляешь себе, что такое настоящая игра, – сказала Рита. – Но... сейчас ты почти угадала.
– Это была пошлая, паскудная игра! – взвизгнула Ди. – Да? Да?!
Рита кивнула – не столько в знак признания, сколько отмечая кивком конец беседы.
– Я провела отличную ночь, детка. Лучшую за многие годы.
Ди бросилась к двери, когда Рита перешагнула порог.
– Мы еще увидимся, – сказала она упрямо и, прежде чем дверь захлопнулась перед ее носом, добавила с отчаянием, словно сию секунду постигла великую и печальную истину: – Ты знаешь не всё на свете.
* * *Уродливый коричневый фургон и ворчал, как старый медведь, когда Рита забиралась в кабину. Внутри пахло горелой проводкой от испорченного обогревателя; кроме того, она уловила флюиды тревоги и злости, обильно испускаемые Джимми. Он даже не повернул к ней голову. Между сиденьями был втиснут ящичек из кедрового дерева, в котором он хранил кольт. Замок дверцы барахлил, и Рита смогла захлопнуть ее лишь со второй попытки.
В молчании они выехали на скоростную полосу автострады, и Джимми затеял идиотскую игру, то без нужды идя на обгон, то снижая скорость и создавая помехи другим машинам. Было видно, что он хочет начать разговор, однако мысль, свернувшаяся кольцом у него в мозгу, не торопилась разворачиваться во вступительную фразу. Искоса он взглянул на Риту. Та привалилась головой к боковому стеклу, созерцая пролетавшую мимо череду низких холмов.
– Выглядишь затраханной в доску, – сказал Джимми. Рита, до того момента предававшаяся горько-сладким воспоминаниям, повела глазом в его сторону:
– Ты, как всегда, попал в яблочко. Да, я затрахана в доску. Доволен?
В раздражении он ударил ладонью по рулевому колесу:
– Я вне себя от восторга!
Стекло подрагивало под головой Риты. Она ощущала тяжесть во всем теле, глаза ныли от серого мертвящего света.
– Когда мы с тобой еще только начинали, – устало произнесла она, – я тебя предупредила, что иногда буду гулять на сторону. Вот и вчера на меня нашло. Это нормально, и нечего психовать.
– Психовать... – повторил он, примеряя к себе это слово. – Я не психую. Я просто сыт по горло.
– Так уж и по горло?
Он бросил на нее еще один злобный взгляд. Рита опустила веки и стала наблюдать за мельтешением световых точек на их внутренней стороне.
– Когда такое было в прошлый раз, Джимми?
– Примерно... – начал он, но так и не смог вспомнить. – Да не важно когда. Все равно меня это достало.
– Почти два года назад. В Такоме.
– Допустим. И что с того?
– А то, – Рита начала оживать, – что, если я буду раз в два года ненадолго съезжать с катушек, а потом приходить в норму, тебя это не должно так уж сильно напрягать. Тем более я честно предупредила.
Он осознавал ее правоту, но был еще не готов отступить.
– У всякого мужчины есть гордость, ему тяжело видеть свою женщину гуляющей на сторону. Но когда она крутит любовь с другой женщиной... Что там катушки – это как прыжок в Большой Каньон!
– Какого хрена! – Рита повернулась к нему всем телом. – Я не намерена выслушивать этот пердёж про мужскую гордость и тому подобное! Тоже мне, нашлись уникальные создания, недоступные женскому уму! Ненавижу эти сраные понты!
– Ладно, оставим «всяких мужчин» и поговорим конкретно обо мне. У меня есть гордость, и я не желаю видеть, как моя женщина трахается с кем-то другим!
– Не желаешь – не смотри, – сказала Рита. – Именно так поступаю я, когда ты клеишься ко всяким Лореттам Сноу!
Воспоминание о мисс Сноу сбило Джимми с мысли; его агрессивный настрой начал улетучиваться. Он сбросил газ и пристроился в дымный кильватер мебельного фургона, тяжело одолевавшего подъем на первый уступ Каскадных гор.
– Все эти базары про мужской-женский порядок вещей не для нас с тобой, – сказала Рита. – Ты сам это понимаешь. У нас своя дорога.
– И тем не менее, я мужчина, а ты женщина. Это факт, и я еще не научился его игнорировать.
– Не упрощай. Ты знаешь, о чем я.
Он проехал молча с полмили, прежде чем задать следующий вопрос:
– Чего она там визжала?
– Ей не понравился мой прощальный совет.
– Разыграла истерику?
– Я не уверена, что она прикидывалась. Хотя, может быть, и так.
– Совет, наверное, был чересчур мудрый.
– Черт, Джимми, тебе-то, что за дело? – Она тронула его за ногу. – Давай поменяемся местами.
– Я в порядке. Когда устану, скажу.
– Ладно тебе, съезжай на обочину. Я буду вести, а ты доскажешь свою историю.
Рассказ занял весь подъем к перевалу и последующий спуск в холмистую долину Палузы. Шоссе было пустынным, и Рита временами выезжала на встречную полосу, стараясь избегать столкновений с кустами перекати-поля, которые под порывами ветра носились по дороге, напоминая ожившие и зараженные бешенством птичьи гнезда. На севере небо начало расчищаться; полоса голубовато-серого, как оружейный металл, цвета растянулась вдоль горизонта. Темные пузатые тучи проносились низко над землей, торопясь примкнуть к еще более темной массе, собиравшейся над горами, откуда только что спустился их фургон. Дорожные выемки с редкими пучками травы на желтых грунтовых скатах сменялись возвышенными участками, с которых открывался вид на новые холмы и новые стаи перекати-поля. Всюду преобладали коричневые и желтые тона, тогда как шоссе казалось уходящей на край света извилистой грязно-белой веревкой, которую в панике бросил великан, спасаясь бегством от надвигающегося апокалипсиса.
