Масако Бандо - Дорога-Мандала
— А какие рабочие принадлежности?
Значит, у него здесь есть какая-то работа. Если он и правда оказался втянутым в конфликт, это объяснило бы, почему он бос. Подумав, что он, может быть, совершенно нормален, Асафуми замедлил шаг.
— Корзины с лекарствами. Я торговец лекарствами. Впервые обхожу здешние места.
Мужчина, так похожий на деда, к тому же, как и дед, оказался торговцем лекарствами! Асафуми охватило странное чувство, будто его затягивает в водоворот. Мужчина, видимо, решивший по выражению лица Асафуми, что тот не верит его истории, проникновенно сказал:
— Не сомневайтесь! Я Нонэдзава Рэнтаро, у меня фармакологическое дело в Тибаси.
В изумлении раскрыв рот, Асафуми таращился на мужчину. Он думал, что вскрикнет от удивления, но только сдавленно пискнул горлом.
«Он смеётся надо мной? Но откуда незнакомцу знать имя моего деда?»
— Я… я знал человека по имени Нонэдзава Рэнтаро, — медленно выговорил Асафуми. — Он… родился в эпоху Мэйдзи, некоторое время пробыл на Малайском полуострове.
Лицо Рэнтаро расплылось в улыбке:
— В Малайе? Так это я! Мы с вами где-то встречались?
— Но этот человек уже умер! — чуть не закричал Асафуми.
Рэнтаро был ошеломлён его словами, но вскоре на его заросших щетиной щеках проступила горькая улыбка.
— Это досужие сплетни. Конечно, после войны ходят разные разговоры. Уж не подумали ли и обо мне, что я погиб при авианалете во время разъездов?
— Вовсе нет! Нонэдзава Рэнтаро умер в восемьдесят пять лет.
Рэнтаро покачал головой:
— Ну, тогда это другой человек. Наверное, в Малайю ездил мой тёзка. Странно. Видно, он, как и я, родился в эпоху Мэйдзи, но сразу после реставрации.[51]
— А в каком году вы родились? — спросил Асафуми.
— Я? Я родился в тридцать третьем году Мэйдзи,[52] сейчас мне сорок семь лет!
Асафуми быстро подсчитал. Он смутно вспомнил, сколько длились эпохи Мэйдзи[53] и Тайсе,[54] если ему сейчас сорок семь лет, значит, этот мужчина считает, что сейчас первая половина эпохи Сева.[55]
— Простите за странный вопрос… Какой сейчас год Сёва?
Рэнтаро подозрительно посмотрел на Асафуми:
— Ну, разумеется, двадцать второй![56]
Точно, сумасшедший! Непонятно каким образом ему удалось присвоить имя деда, во всяком случае он действительно думает, что сейчас двадцать второй год Сёва. Асафуми не улыбалось оказаться наедине с сумасшедшим на заброшенной лесной дороге в горах.
— Простите, я тороплюсь.
Рэнтаро схватил Асафуми за руку:
— Не говорите так, помогите мне. Это здесь, в деревне поселенцев.
Асафуми высвободил руку.
— Мне жаль, но… — начал Асафуми.
И тут заросли вдоль дороги зашевелились, и показались три силуэта. «Обезьяны», — в первое мгновение подумал Асафуми. Но фигуры были гораздо крупнее — это были люди. Волосы у них были всклокочены, лица, руки и ноги перепачканы, бёдра обёрнуты лишь рваными кусками ткани. Это были мужчины. В их глазах не было ни намёка на интеллект. Они были босы, в руках сжимали дубинки.
Дикари зарычали как звери, и один из них бросился вперёд. Возможно, это послужило сигналом, и двое других последовали за ним.
Увернувшись, Рэнтаро бросился бежать. Запоздав на мгновение, Асафуми тоже побежал за ним следом. Через несколько шагов его резко дёрнули назад. Один из мужчин ухватился за сумку, что была у Асафуми в руке. Асафуми изо всех сил рванул её обеими руками, но мужчина тоже дёрнул со страшной силой и завладел добычей. «В сумке ключи от машины, кошелёк, кредитные карточки, тетрадь с реестром», — мгновенно пронеслось У Асафуми в голове. Он машинально протянул руки к сумке и краем глаза заметил мелькнувшую в воздухе Длинную тень. Почти в то же мгновение ему на голову обрушилась ужасная боль. Асафуми рухнул на землю.
28
Добираясь в Тибаси на велосипеде, Сидзука даже взмокла от пота. Заплутав в городе, она наконец-то добралась до ворот дома Нонэдзава.
Переводя дух, она позвонила. В дверях показалась Такико. На ней было красивое трикотажное платье с узорами голубого, жёлтого и зелёного цветов, она была накрашена и даже надела серьги. Видимо, куда-то собиралась.
— Простите, я заблудилась и опоздала, — извинилась Сидзука, приехавшая много позже назначенных трёх часов.
Подходящего по времени автобуса не оказалось, и она приняла опрометчивое решение поехать на велосипеде и заодно размяться. Дорога среди рисовых полей, по которой она думала срезать путь, вывела не туда. Перепутав направление, она исколесила почти весь город.
— Не переживай. Я свободна до пяти. У нас ещё есть время, — спокойно сказала Такико.
Прошло уже два дня, как от Асафуми, отправившегося по Дороге-Мандала, не было никаких вестей. Обеспокоенная Сидзука позвонила его родителям в Тибаси, и Такико пригласила её, чтобы посоветоваться.
Сидзука вошла в прихожую с начищенными до блеска полами.
— Добро пожаловать, Сидзука, — появилась из коридора Михару.
Похоже, она только что вернулась с работы и всё ещё искрилась оживлением.
— От Асафуми никаких вестей? — спросила она, снимая джемпер.
Сидзука отрицательно покачала головой. Такико пригласила их обеих на кухню. Сидзука села за огромный обеденный стол, и Михару принялась заваривать чай в фарфоровом чайнике. Просторная кухня была залита лучами послеполуденного солнца. И расставленные на полках белоснежные тарелки, и чашки, и кофейник, и виниловая скатерть на столе отражали мягкий солнечный свет. За две недели, прошедшие с тех пор, как Кикуо с Коитиро отправились в торговую поездку, дом, в котором остались только женщины, успел пропитаться женской мягкостью.
— Сказал, что его не будет самое большее сутки, но ещё не вернулся, — пытаясь скрыть беспокойство, объявила Сидзука.
— Эта лесная дорога не настолько опасна, чтоб там могла случиться авария, — слегка наклонив голову и наливая кипяток в фарфоровый чайник, сказала Михару.
Доставая из холодильника фасолевую пастилу, Такико сказала с улыбкой:
— Когда торговцы лекарствами отправляются в поездку, от них обычно с неделю не бывает вестей.
— Но это не поездка для продажи лекарств! Он должен был только проверить, сохранились ли дома, внесённые в реестр.
— Может, он подружился с кем-нибудь из внесённых в реестр и задержался у них?
Такико, поставив перед Сидзука блюдце с пастилой, села за стол.
— Это пастила из лавки Кавада. Они нас угостили, попробуй хоть кусочек.
Сидзука терпеть не могла фасолевой пастилы. Тягучему вкусу красной фасоли она предпочитала вкус пирожных, но делать нечего, пришлось взять.
— Ведь вдоль этой дороги стоят несколько деревень, разве он не позвонил бы, если б что-нибудь случилось? — добавила Михару, разливая свежезаваренный чай.
Сидзука была расстроена их беззаботностью. Ладно Михару — для неё Асафуми был чужим человеком, братом мужа, но для Такико речь шла о родном сыне. Удивительно, что она была так спокойна, когда её сын находился неизвестно где. Возможно, заметив растерянность невестки, Такико, запив глотком чая пастилу и легонько стукнув себя в грудь, сказала:
— Сидзука, жена торговца лекарствами не может себе позволить волноваться из-за того, что её мужа нет дома каких-то два дня. Ведь он отсутствует и по двести дней в году!
Если взять за точку отсчёта двести дней, то два дня — это один процент. Пока Сидзука сомневалась, настаивать ли ей на своих гораздо более серьёзных опасениях, Такико, взяв инициативу в свои руки, сердечно спросила её:
— Чем говорить об Асафуми, скажи-ка лучше, как тебе-то живётся одной в этом доме?
Сидзука сразу вспомнила женщину, увиденную позавчера ночью в саду.
— Что-то случилось? — снова спросила Такико, заметив мелькнувшую по лицу Сидзуки тень.
— Этот сад… — колеблясь, начала Сидзука.
— Уж не появлялось ли привидение?
Сидзука заметила, как переглянулись Такико с Михару.
— Два дня назад я видела там похожую на привидение женщину. — Сидзука взглянула на обеих женщин.
Такико потянулась к чашке с чаем и, отхлебнув чаю, сказала как ни в чём ни бывало:
— Жившие там раньше Ядзаки говорили, что в саду кто-то появляется. Но они прожили там пятнадцать лет, так что, похоже, ничего серьёзного.
— Точно, к Ядзаки когда ни зайдёшь, всегда было шумно, не похоже, чтобы они чего-то боялись, — весело поддержала Такико Михару.
«Уж не стараются ли они обе успокоить меня?» — заподозрила Сидзука. Но Такико с Михару, похоже, больше не нашлись, что сказать, и в кухне воцарилось неловкое молчание. Стремясь хоть что-то извлечь из этой неопределённости, Сидзука спросила:
— Вы знаете, что сталось с Саей после смерти Рэнтаро?
