Адель Уолдман - Милый друг Натаниэл П.
Свежий октябрьский ветерок колыхал прозрачные белые занавески на окне. Нейт поднялся. Выглянул на улицу. Легкая шторка коснулась голой груди, и он на миг – вот смех-то – ощутил себя мужчиной, настоящим мачо.
На прикроватном столике высилась стопка книг. «Письма Абеляра и Элоизы», «Воспитание чувств», «Крейцерова соната». Может, ему только кажется, но не вырисовывается ли тут вполне определенная тема? Книги о женщинах с неразделенной любовью и мужчинах, чьи чувства так недолговечны. Или у него уже паранойя? Может, у Ханны просто такой вот, особенный литературный вкус?
Нейт услышал, как повернулся ключ в двери, потом быстрые, решительные шаги – Ханна прошла через соседнюю комнату. Он ждал в спальне, настраиваясь на примирение.
Через минуту она открыла дверь спальни:
– Твоя булочка на столе.
Ответить Нейт не успел – Ханна швырнула чек и несколько монет. Потом повернулась и захлопнула дверь.
Собирая с простыни мелочь, Нейт размышлял, намеренно ли Ханна повела себя вот так: бросила деньги, как клиент, расплачивающийся с проституткой. Если так – а он на это надеялся, – то тогда жест отражал бы некое наличие у нее некоего порочного воображения, которым можно было бы только восхищаться. Эстетически.
Он натянул футболку и осторожно вышел из спальни. На столе лежал белый бумажный пакет с надписью La Bagel-Telle. Ханны видно не было, но из ванной доносился шум воды. Нейт сел за стол и принялся за свой рогалик.
Если честно, он предпочел бы яичницу.
Элайзе потребовался его совет насчет предстоящего собеседования в одном политическом еженедельнике, где открылась вакансия. Когда они встретились, Нейт спросил себя: только ли в этом причина их встречи? Потому что присутствовало кое-что еще…
– У тебя, похоже, все хорошо. Выглядишь счастливой.
– Спасибо.
Элайза посмотрела на него поверх бокала с вином, и Нейт вспомнил, что вот так же она смотрела, когда, склонившись, делала ему минет. В штанах зашевелилось, и он машинально переменил позу.
Поймав себя на этом, Нейт моргнул и потер лоб. Он уже забыл, когда в последний раз реагировал таким образом на Элайзу.
Она поставила бокал и, склонив набок голову, спросила:
– Как Ханна?
Нейт пожал плечами и отпил виски.
– Нормально. – Он помолчал, посасывая кубик льда. – Вообще-то в последнее время как-то не очень…
– Жаль, – сказала Элайза, но по ее кривой усмешке было видно, что именно это она и надеялась услышать. – Бедняжка.
Несмотря на столь откровенное проявление злорадства, Нейт ощутил вдруг прилив рожденных давним знакомством нежных и теплых чувств к сидящей напротив женщине. Облокотившись о стойку бара, он улыбнулся смиренно, как бы говоря: «Ну, что тут поделаешь». А между тем в камере виртуальной реальности его мозга уже разыгрывались откровенные сцены с ее участием.
Засиделись допоздна, почти до полуночи – смеялись, сплетничали, обсуждали коллег Элайзы и других общих знакомых, разбирая по косточкам не только их писания, но и беспорядочную личную жизнь, отвратительные привычки и отталкивающие черты. На какое-то время Нейт выскользнул из-под морального влияния Ханны – в ее присутствии он, несомненно, устыдился бы самого себя за всю эту злобность, язвительность и жестокость. Ценя ее за справедливость, искренность и полное отсутствие мелочности, Нейт в целом уважал Ханну больше, чем Элайзу, но в свете натянутых отношений с первой удовольствие от компании со второй выглядело вполне заслуженным.
Прощаясь с Элайзой у спуска в метро, он ощутил легкое прикосновение грусти и торопливо чмокнул ее в щечку:
– Удачи тебе на собеседовании. Ты достойна этого места.
На следующий день Нейт встретился с Ханной.
– Ну как, повеселился вчера? – спросила она по дороге в бар. – Ты ведь с Элайзой был, да?
Не уловив ноток ревности, Нейт инстинктивно приписал это ее сообразительности, но никак не отсутствию таковой. Он тут же отступил на оборонительные позиции, немного раздраженный необходимостью совершать этот маневр – в конце концов, ничего предосудительного (мысли не в счет) он не совершил.
– Да, – с вызовом ответил он. – С ней.
– Хорошо, – холодно сказала она.
Вообще-то они направлялись на встречу с ее знакомыми по школе журналистики. В баре настроение пошло вверх. Друзья Ханны были, в принципе, простыми, практичными, выпивающими репортерами, большую часть времени проводившими в муниципалитете, с полицейскими патрулями или с персонажами Уолл-Стрита. Ханна вскоре потерялась из виду, но беспокоиться Нейт не стал – компания собралась веселая. Однако через какое-то время он понял, что она имела в виду, когда, в самом начале их знакомства, сказала, что чувствует себя немного одинокой в интеллектуальном плане. Выразить определенные аспекты своей личности в обществе этих ребят ей было трудно. Мысль эта отозвалась в нем приливом нежности…
Оглядевшись, Нейт обнаружил Ханну около игрового автомата с двумя женщинами. Он подошел к ней, положил руку на бедро:
– Привет.
– Привет.
Короткий, как отрезала, ответ. Холодный, почти враждебный тон. А еще через секунду он понял – она же пьяна!
Ее поведение становилось все агрессивнее, брошенные им вскользь замечания воспринимались как критика, удостаивались непропорционально развернутых комментариев и сопровождались «шуточными» тычками, нанесенными с нешуточной силой. Когда Ханна сказала, что выпьет еще, он заметил, что ей, может быть, стоит воздержаться.
– А ты кто такой, чтобы мне указывать?
Нейт пожал плечами, и она направилась к бару.
Позже, уже у него дома, Ханна повела себя открыто враждебно, бормотала что-то не вполне связное, но определенно нелицеприятное в его адрес. Фальшивый тон, грубые, циничные фразы, напускной цинизм вылились в странную, неестественную браваду.
– Ты знаешь, что Айрин, Джей и Мелисса – хорошие люди?!
Прозвучало это вызовом, хотя Нейт и не собирался спорить. Наверное, так оно и было.
– Только это и важно. И ты знаешь, что все остальное – суета, так? Я про писательство.
Она отпустила саркастическую реплику насчет «искусно составленных предложений» Нейта, который «имитирует истинные чувства», не зная, что это такое. Он копирует стилистические приемы писателей, которыми восхищается, не сознавая, что для самих авторов они были не просто приемами, но средствами выражения правды.
Жестоко. Но обижаться Нейт не стал. Ей хотелось отыграться, наказать его за то, что в последнее время у них немного разладилось. Ему было лишь немного неприятно, что она потеряла контроль над собой…
Поскорее бы уснуть.
Пока ложились, Ханна успела сообщить, что с ним носятся, как с большой шишкой, потому что он мужчина и считает себя вправе просить всего, чего только пожелает, да еще ожидать, что его пожелания будут исполнены. Мнит о себе неведомо что!..
Самое смешное – почти все ею сказанное было правдой. Но сама она сносила и большее. Он критиковал ее, главным образом, за недостаток амбициозности. Вместо того чтобы заранее, заняв оборонительную позицию, высмеивать изъяны и упущения, ссылаться на «спешку» и «редактора, который все равно все испортит» или твердить о маловажности публикации («да кто теперь вообще читает такой-то журнал?»), ей следовало бы подходить серьезно к каждому пункту. И вдобавок ко всему она просто слишком мало писала в последнее время, если не считать той рутины, за которую ей платили. Что бы ни говорила Ханна в ту ночь, когда упомянула про плохое настроение, реальная работа над книгой с тех пор не продвинулась. Тем не менее она по-прежнему безоговорочно верила в свой талант. Верила, что заслуживает большего, чем имеет. Это было несправедливо, о чем он и сказал ей теперь. После чего потянулся, чтобы выключить свет.
– Как мило, что ты напомнил мне об этом, – пробормотала Ханна в темноте. – Каждый раз, когда я хочу выставить тебя полным болваном, ты говоришь что-нибудь милое. Меня это убивает.
Темные тени на потолке смешались с пылью. Нейт подумал, что, может быть, им стоит расстаться. Но она нравилась ему, и он не хотел причинять ей боль.
Нейт повернулся на бок. Он слишком устал, чтобы думать об этом сейчас. Лучше подождать, пока в голове прояснится. Отложить на завтра. На потом.
В начале ноября из Мэна приехал Питер. Нейт не сомневался, что ему понравится Ханна, и с нетерпением ожидал возможности представить их друг другу.
В общении с незнакомыми женщинами Питер являл собой образец любезности и обходительности, отвратительный и претенциозный, по мнению некоторых. Но за обедом, куда попал также Джейсон, Питер завоевал симпатии Ханны своим замечанием о том, что это Флобер несет ответственность за то, что несчитанное множество мужчин получили от женщин желаемое.
– Леон устранил последние сомнения Эммы замечанием о том, что «все женщины в Париже делают это». Забудьте любовь, забудьте мораль – воззовите к тщеславию!
