Владимир Кунин - Толчок восемь баллов
— Что-нибудь с Андреем Павловичем?!
Маленький мальчик крепко берет Лиду за руку, поджимает ноги и пробует качаться, держась за руку матери, а второй — за руку Лиды.
— Они уехали вместе на юг. С вашей подругой. С Мариной…
— Нет! Нет! Нет! — в отчаянии кричит Лида. — Это ошибка! Этого не может быть!
Все сильнее раскачивается мальчик.
— Она вылетела вчера. Вслед за ним.
— В Адлер? — зачем-то спрашивает Лида.
— В Ялту. Он в последний момент поменял билет на Симферополь.
Мальчик раскачивается все сильнее и сильнее. Обе женщины уже еле стоят на ногах…
— Лидочка… Вы не могли бы как-нибудь с ней связаться? Попросите ее не делать этого! Двое детей… Второму — десять месяцев. Он с моей мамой сейчас… Костя! Отпусти тетину руку! Ты же видишь, как ей тяжело!
— Ничего, ничего… Он легкий, — говорит Лида.
— Если он от нас уйдет… У меня даже специальности никакой. Помогите мне, Лидочка! Умоляю вас… — плачет Надя.
***За внутренней стеклянной дверью военизированная охранница с булыжным рылом проверяет пропуска. У служебного люда… А за внешней — бежит, торопится, плетется, едет, мчится, тормозит и снова срывается с места осенняя утренняя Москва…
***После курсов Евгений Анатольевич прибегает в свой гостиничный номер переодеться. В руках у него уже поздравительный тортик.
Вместо пожилого туркмена с «Панасониками» соседом его оказывается здоровенный молодой мужик в одних кальсонах.
— О! У меня новый сосед? — радушно говорит Евгений Анатольевич. — Здравствуйте, здравствуйте.
Сосед внимательно смотрит на Евгения Анатольевича:
— Слава Богу! Я-то думал, придет сейчас какой-нибудь старый хрыч — с ним и каши не сваришь. Здоров! — Он протягивает руку. — Дмитрий Иванович! Можно просто — Митя.
— Евгений Анатольевич.
— Порядок! Значит, так… Тебе сколько, Жека?
— Чего?
— Лет.
— А… Пятьдесят четыре.
— Ладно. Скажем — сорок пять. Ты выглядишь — зашибись! Объясняю: заклеил двух телок. Придут к пяти. У меня — две бутылки самогона, баночка килек и… вот твой тортик. Одна, чернявенькая, тебе. Не то евреечка, не то армянка. Они, знаешь, какие заводные? Только туда рукой, а ее уже всю трясет! А вторая, беленькая, мне. Годится? После захочешь — махнемся. Они, по-моему, на что хошь подпишутся! И главное — потом не надо три дня на конец заглядывать. Одна в судомойке, вторая на раздаче в каком-то пищеблоке. А там, сам знаешь, осмотр за осмотром. Так что и тут порядок в танковых войсках! Учись!
— Видите ли, Митя, дело в том, что я вряд ли смогу…
— Главное, не тушуйся, Женька! Я ж с тобой! Сели, по стакану, килечка-шмилечка, две-три дежурные хохмы, гасим свет, и… понеслась по проселочной!
— Вы меня не поняли, Дмитрий Иванович. Я сегодня приглашен в гости. На день рождения.
— Вот так уха из петуха! — растерянно чешет в затылке Митя. — Что ж мне с двумя-то делать?..
Евгений Анатольевич оглядывает здоровенного Митю и говорит:
— Да вы и с двумя справитесь.
— Я не за себя боюсь. Я и трех до мыльной пены загоню. Лишь бы они из-за меня не перецарапались… Мне сейчас эта гласность совершенно ни к чему.
— А вы надолго? — вежливо спрашивает Евгений Анатольевич и начинает переодеваться.
— Да нет! Всего-то на пару дней. Специально на сутки раньше выехал — погулять…
— Командировка?
— На партактив вызвали, будь он неладен! Будто мы там у себя в горкоме все пальцем деланные! Да, Евгений, подвел ты меня. Сильно подвел!
***От холодного ветра Мишка прячется в телефонной будке, стоящей неподалеку от Настиного дома, и неотрывно следит за проездом, откуда должна появиться Настя.
Но вот и Настя. Тащит тяжеленную сумку. С перевязанной головой под «адидасовской» шапочкой Мишка выползает из своего укрытия и неверными шагами идет Насте навстречу.
Увидев Мишку, Настя останавливается у своего подъезда, улыбается и приветливо говорит ему:
— А я уж думаю, куда ты подевался! Хорошо, что встретила…
И тогда Мишка бежит к ней радостно и раскрепощенно.
— Тихо, тихо, тихо, — останавливает его Настя. — Я тут для тебя одну любопытную книжечку достала. Как будущему юристу…
Настя вытаскивает из накладного кармана продуктовой сумки небольшую книжку с бумажной закладкой в середине.
— Называется «Уголовный кодекс РСФСР». Вот слушай… — Настя открывает кодекс в месте закладки и начинает читать вслух: — «Статья сто девятнадцатая. Половое сношение с лицом, не достигшим половой зрелости, наказывается лишением свободы до трех лет. Те же действия, сопряженные с удовлетворением половой страсти в извращенных формах…» На это у тебя, слава Богу, ума не хватило, так что, думаю, трех лет вполне достаточно. Держи!
Она сует Мишке за пазуху кодекс и добавляет без всяких улыбок:
— И учи это наизусть, сволочь. Если еще ко мне хоть один раз приблизишься — сидеть тебе от звонка до звонка! Понял, дерьмо собачье? И вали отсюда, чтобы я тебя больше никогда в жизни не видела! «Малыш»…
И Настя входит в свой подъезд.
***Бабушка лежит под свежим пододеяльником. На ней какой-то пестрый праздничный халатик, головка тщательно причесана.
В комнату входит Нина Елизаровна:
— Мамочка, я хочу прикрыть к тебе дверь. Там на кухне такое! Настя, дуреха, во все чеснок сует. Шурует — просто загляденье! Я ее, по-моему, такой еще в жизни не видела!
Бабушка в упор, не мигая, смотрит в лицо дочери.
— Тебе что-то нужно? — не понимает Нина Елизаровна.
Но старуха отводит глаза, и Нина Елизаровна закрывает дверь.
Теперь взгляд Бабушки скользит по стене с фотографиями и останавливается на старом снимке начала пятидесятых. Бабушка тех лет сидит на гнутом венском стуле, а сзади, обняв ее за плечи, стоит двенадцатилетняя Нина с ровненькой челочкой над бровями.
Бабушка все вглядывается и вглядывается в эту фотографию, и лицо дочери заполняет остатки ее сознания…
***…Плохо и скудно одетая девочка Нина — самая старшая среди полутора десятка маленьких ребятишек, закутанных в какое-то немыслимое тряпье.
Нина учит малышей играть в «классы», сама скачет с ними на одной ноге, кого-то утешает, кому-то вытирает нос, помогает крутить скакалку…
Вокруг ни деревца, ни кустика — только вытоптанный сотнями ног земляной плац… А потом Бабушкино сознание расширяется, и она уже видит за плацем бараки, а впереди — высокий бетонный забор с металлическими штангами, загнутыми внутрь зоны…
И туго натянутую колючую проволоку между этими штангами…
И вышки с часовыми по углам забора… Вот и сама Бабушка… Она стоит в общем сером замершем строе женщин-зечек. А за спиной этого строя играют в «классы», прыгают, смеются и плачут их дети. Дети, живущие в лагере со своими заключенными матерями…
Но вот строй по команде поворачивается и становится колонной.
Конвой берет оружие на изготовку. Распахиваются ворота зоны, и женскую колонну уводят на работы за пределы лагеря. Девочка Нина с челкой из-под платка смотрит вслед колонне — ждет, оглянется мать или нет…
Оглянулась! Да еще и рукой помахала!.. И счастливая улыбка озаряет лицо голодной одиннадцатилетней Нины.
Остаются на плацу только Нина да десятка полтора заключенных ребятишек — от трех до восьми лет…
***На Ленинградском проспекте, в аэровокзале, Лида протаптывается к кассовому окошку и робко спрашивает:
— Вы знаете, у меня на завтра, шесть десять утра, билет «Москва — Адлер»… Я не могла бы его поменять?
— На что? — слегка раздраженно спрашивает кассирша.
Лида вздыхает, проглатывает комок, собирается с силами и говорит:
— На деньги…
***Она открывает дверь квартиры, когда Нина Елизаровна и Настя уже вовсю готовят на кухне разную еду к Бабушкиному дню рождения.
— Ой, как здорово! — в восторге кричит Настя. — Лидуня пришла!
— Тебя пораньше отпустили? — радуется Нина Елизаровна.
— Да, мои родные! Да, мои хорошие! — Лида выгружает из сумки бутылку водки, бутылку коньяка, роскошную яркую бутылку «Чинзано». — Оказывается, меня еще вчера отпустили и вообще заменили!
Несмотря на то что последнюю фразу Лида произносит с очаровательной ироничной непосредственностью, Настя и Нина Елизаровна успевают тревожно переглянуться.
— Откуда это, Лидочка? — осторожно спрашивает Нина Елизаровна.
Но Лида пропускает вопрос матери мимо ушей и звонко, чуточку излишне нервно предлагает:
— Девушки вы мои любимые! Давайте, пока никого нет, шлепнем по разминочному рюмашу просто так — друг за друга! Я — водку.
— Я — коньяк, — говорит Нина Елизаровна.
— Я — капельку этой штуки… — Настя показывает на «Чинзано».
— Это «Чинзано», дурашка! — кричит Лида. — Италия! Напиток богов!
Каждая открывает «свою» бутылку, наливает, чокаются, и Лида одним махом выпивает полную рюмку водки, Нина Елизаровна — половину рюмки коньяку, Настя отпивает самую малость.
