Паоло Джордано - Человеческое тело
Видимость хорошая, поэтому почти все вылезают из «Линче» и поначалу в душе благодарят того, по чьей вине они остановились. Ребята пользуются остановкой, чтобы размяться, нагибаются, доставая до щиколоток, покачиваются вперед-назад. Нужно максимально уменьшить вес, поэтому из «Линче» выходят все пассажиры, затем выгружают грузы и боеприпасы. Чедерна и Ди Сальво демонтируют «браунинг» с пулеметной башни. Больше ничего поделать нельзя, разве что снять сиденья, как предлагает кто-то.
Все бесполезно. Даже когда шесть, а потом двенадцать пар сильных рук пытаются приподнять «Линче», машина не двигается с места. Рене вне себя от злости, и не он один: капитан Мазьеро по радио высказал, вернее, выкрикнул все, что он о них думает, и заявил, что не намерен останавливаться из-за того, что Златовласка не умеет водить. Капитан объявил, что колонна временно разбивается на две части, а у сержанта не хватило духу возразить, что это чрезвычайно опасно. Рене знал, что все равно капитан на него наедет, а потом поступит, как сочтет нужным.
Вместе с артиллеристами и большей частью военной техники Мазьеро продолжил движение, чтобы расчищать путь. Как только «Линче» вытащат, оставшаяся часть конвоя догонит их, следуя на более высокой скорости. Ребята из третьего взвода и водители грузовиков стояли и смотрели, как идущая перед ними техника исчезает за горой. Теперь они осиротели. Ситуация неприятная и вместе с тем донельзя простая: чем дольше они будут возиться, тем больший путь им потом придется пройти без прикрытия саперов — внезапно они оказались на передовой, босиком, с завязанными глазами, на земле, где полным-полно мин. Чем больше времени они потеряют, тем выше вероятность того, что приключившееся с ними дурацкое происшествие обернется куда более страшным несчастьем.
Поэтому они стараются изо всех сил — каждый, как умеет. Тщетные попытки поднять «Линче» уже стоили им порванных бицепцев и порезов на ладонях. Они считают «раз, два, три…» и сдаются, только когда кончается дыхание. Даже афганцы поняли, что дело пахнет керосином, собрались вокруг «Линче» и дают советы, которые никто не в состоянии уразуметь.
Лишь старший капрал Дзампьери стоит в сторонке. Она чуть не сожгла сцепление, пытаясь заставить железную глыбу сдвинуться с места, и теперь изо всех старается не разрыдаться. Что на нее нашло? Почему она не заметила воронку? Видимо, она чуть не уснула. Уже больше часа ей с трудом удавалось не закрывать глаза, так и тянуло опустить лицо прямо на руль и поспать, а она, вместо того чтобы выплеснуть на лицо бутылку воды, погружалась в дрему.
Идиотка! Могла бы — отхлестала бы сама себя по щекам. Вместо этого она безжалостно грызет большой палец правой руки, ноготь уже полностью обкусан. Принимается за фаланги пальцев, и это ее внезапно успокаивает. Во время медосмотров врачи всегда говорят что-то язвительное об этой ее привычке, но ей наплевать. Переходя от истерзанного большого пальца к среднему (грызть его не так приятно, дело спасает лишь ощущение, что портишь нечто, что до этого было нетронутым), она переживает все чувства, которые обычно испытывает в похожих ситуациях, то есть когда серьезно прокалывается: стыд, желание провалиться сквозь землю, злость, стремление все исправить и показать, чего она стоит.
К ней подходит Чедерна. Обнимает за плечи — не ласково, а по-дружески. Вчера вечером Дзампьери поверила, что на самом деле ему нравится, но теперь понимает: виной всему возбуждение, охватившее ребят накануне похода, а теперь все позади. Когда они входили в палатку, ей уже показалось, что Чедерна решил поразвлечься с ней просто потому, что лучших вариантов у него не предвиделось. Всю жизнь мужчины только развлекаются с Джулией Дзампьери. Никому и никогда она не нравилась всерьез. Они берут ее тело, а голову словно не замечают. Дзампьери все понимает, и внешне ей от этого ни жарко ни холодно.
Она решила попытаться получить удовольствие, но потом, когда никак не могла уснуть, лежала и оценивала Чедерну с бесстрастием, с которым, как ей кажется, мужчины оценивают в постели своих подружек. Ничего выдающегося — суетливо и однообразно. Она попыталась заглушить в себе недовольный голос, требовавший чего-то еще, чего-то получше, — и дело было не только в сексе. Она заснула, мучаясь от мысли, что давно влюблена в него, слишком давно, и теперь боится, что после этого дня все, что так долго копилось у нее в душе, прорвется наружу.
— Со всяким могло случиться, — говорит Чедерна. — Конечно, вляпались мы капитально. Но такое могло случиться со всяким. Ну, почти со всяким. Со мной-то, конечно, нет.
Дзампьери молчит. Сбрасывает его руку с плеча.
— Когда не видишь, что за препятствием, надо его объезжать, — продолжает Чедерна. — Как узнать, есть за ним обрыв или нет?
— Ты что, водить меня учишь? Дурак.
— Эй, не кипятись! Я просто даю тебе совет.
— Не нужны мне твои советы. Убирайся откуда пришел и оставь меня в покое!
Чедерна подмигивает. Ну и задавака! Как он может ей нравиться?
Он наклоняется прямо к ее уху и шепчет:
— Наверное, ты просто устала. Вчера в койке ты очень старалась.
Приехали. Вот что думает о ней Чедерна. Что она из тех женщин, с кем не надо церемониться, кому можно заявить: «В койке ты очень старалась» — и спокойно поделиться любой, самой грязной фантазией — тем, о чем мужики и думать не смеют.
Она отталкивает Чедерну.
— Не устала я, понял? Если хочешь знать, ты так быстро сломался, что я даже не начала уставать, — говорит она громко, чтобы всем вокруг было слышно. Так и есть: все оборачиваются с заинтересованным видом.
Чедерна хватает ее за руку.
— Ты чего, сбрендила? А?
— Может, пора всем рассказать, чего ты стоишь, Франческо Чедерна? Пусть уж все знают!
— Заткнись! — Чедерна заносит руку, чтобы влепить ей пощечину, но хватит ли у него смелости, понять не удается, потому что из ниоткуда возникает Йетри и встает между ними.
— Что происходит?
— Не лезь, целочка!
— Я тебя спрашиваю, что здесь происходит?
Чедерна подходит к нему совсем близко и задирает нос. Задирает, потому что Йетри выше его на целую голову.
— Я сказал тебе, не лезь!
— Нет уж, Чедерна, никуда я не уйду. Сам уходи. — Голос Йетри чуть слышно дрожит от волнения.
Справа краем глаза Дзампьери видит застрявшую «Линче», вокруг копошатся ребята, прямо перед ней злобный профиль Чедерны, справа нечетко виднеется профиль Йетри. Дзампьери словно здесь и не здесь. Вместо сердца — бесцветная пустота, руки дрожат, щеки пылают. Мужчины всегда точно знают, что с ней делать, но теперь и она знает, что делать с мужчинами.
Дзампьери медленно поворачивается. Кладет ладонь на затылок Йетри, притягивает его голову к себе. За страстным поцелуем в губы, которым она его награждает, не скрыто никаких чувств: это просто месть, самозащита, сигнал угрозы, который подает дикое, готовое к нападению животное.
С громким звуком она отрывает губы, искоса следя за побледневшим Чедерной.
— Попроси Йетри, пусть он тебя научит! Какая там целочка! Вот он на самом деле знает, как и что надо делать.
Шестой час, солнце спускается к горизонту. Сержант Рене решает пойти ва-банк.
— Попробуем прицепить к «скорой помощи»!
— Тогда обе машины сломаются.
— Я сказал: цепляем к «скорой помощи».
Они берут двойной трос, за руль садится сам Рене. Он не хочет, чтобы ответственность за ошибку легла на плечи одного из его людей. В душе он надеется, что ребята ему благодарны за подобное великодушие, но они недоверчиво следят за тем, как он готовится выполнить маневр. Некоторые считают, что он просто хочет прослыть героем. Рене старается не обращать внимания. Он уже четко усвоил: главное качество командира — не ждать благодарности.
Рене выжимает газ. Колеса «скорой помощи» быстро вращаются, поднимая столбы пыли. Шесть тысяч оборотов, резкий вой — солдаты затыкают уши. «Линче» раскачивается, того и гляди завалится на бок, но вот еще один мощный рывок, и машина выбирается из ямы. На днище и внизу на дверце в память об аварии остается серебристый шрам.
Рене приказывает машинам выстроиться в прежнем порядке, остаток конвоя отправляется, но далеко уехать им не удается. Солнце уже село. К тому же в бинокль Рене видит населенный пункт. Лартай. Он и сам не знает, хорошо это или нет. Капитан Мазьеро с остальными уже проехал Лартай и теперь ожидает отставших дальше — там, где видимость лучше, за группой селений. Они не планировали оторваться друг от друга на такое расстояние: капитан, сделав вид, что не ошибся, оценивая дистанцию, и забыв извиниться, пробурчал по рации, что до перевала Буджи подходящего места для ночлега им не попалось, поэтому он и прошел дальше. Вот так. Рене хочется догнать его, но он не может рисковать оказаться в ловушке, в какой-нибудь деревне, в полной темноте.
