Хербьёрг Вассму - Наследство Карны
— Сколько ему лет? — поинтересовалась Дина.
— Тридцать пять, — ответила Анна.
— Дело он знает, — кисло вставил Вениамин.
Анна промолчала, а Дина сделала вид, что не заметила недовольства Вениамина.
— Тридцать пять лет — прекрасный возраст для такого механизма, — сказала она.
Андерс и Вениамин вопросительно взглянули на нее, словно пытаясь понять скрытый смысл ее слов. Но Анна не стала дожидаться объяснений.
— Что ты имеешь в виду? — спросила она.
— Вы еще не поняли? А ведь вы его знаете лучше, чем я. Этот человек добьется всего, чего захочет.
— Разве это плохо? — удивилась Анна.
— Нет, это прекрасно для всех. Но нам придется смириться с его методами, чтобы извлечь пользу и для себя.
Теперь уже и Андерсу надоел интерес Дины к Олаисену. Он пожелал всем доброй ночи.
Молодые ушли вскоре после него.
Дина задержалась ненадолго, а потом взяла рюмку и, как в старые времена, ушла в беседку. Однако, когда ее рюмка опустела, она не пошла за бутылкой, а лишний раз прогулялась вокруг бугра, на котором стоял флагшток.
— Почему тебе не нравится Вилфред Олаисен? — спросила Анна.
Вениамин снимал жилетку.
— Кто сказал, что он мне не нравится?
— Я. Это все видят. И это обижает Ханну.
— Не знаю. — Он угрюмо зевнул.
— Это из-за Ханны?
Вениамин быстро поднял на нее глаза:
— При чем тут Ханна?
— Ты хотел бы, чтобы она вышла замуж за другого?
— Может быть.
— Вилфред в этом не виноват.
— Конечно, нет.
— Почему ты держишься высокомерно?
— С Олаисеном?
— Со мной.
Вениамин сбросил оставшуюся одежду и остановился перед окном, залитым июньским светом.
— Прости, я не хотел. — Он обнял Анну.
— Иногда ты бываешь просто невыносим!
— Но ведь с тобой я так себя не веду.
— Случается. Вспомни, как ты вел себя вечером, когда мы говорили про Олаисена. Мне это не нравится!
— Я исправлюсь, — прошептал он, зарывшись лицом в ее волосы.
— Ты раскаиваешься?
— Да! И обещаю исправиться.
— Тогда давай ложиться.
Анна была так прекрасна. В ней почти не было недостатков. Ни вздорных прихотей, ни злобы. Она была хорошим товарищем. Но разговаривать с ней, как когда-то с Акселем, Вениамин не мог. Она не возражала ему, но обижалась. Достойным противником Анна была только в спорах об искусстве и музыке.
Глядя, как она расчесывает щеткой свои каштановые волосы и они волнами струятся у нее по плечам, Вениамин был счастлив, что она рядом. Но когда ее большие голубые глаза требовали от него ответа, ему становилось не по себе. Он даже сердился. Потому что она часто бывала права и ему приходилось оправдываться.
Но в тот вечер все было иначе. Вениамин был готов во всем согласиться с ней. Он стоял и проводил руками по изгибам ее тела. Губы Анны явственно выдавали ее чувства. Они бывали то узкими и бескровными, как занесенный снегом розовый лепесток, то красными и полными, как вожделенный бокал вина. Нынче вечером они были узкие и решительные.
— Тебя изваял гений! С помощью математических формул он рассчитал твои пропорции так, что они находятся в гармонии с планетами мироздания. Тебя не много и не мало. Ты звезда, Анна, живая звезда, — шептал он, гладя ее голову. — Твои мысли похожи на звездный дождь. А слова ранят лунатика-волка в самое сердце. Ты приручаешь его.
Анна откинула голову, закрыла глаза и засмеялась.
— И если нынче вечером волк обидел тебя, то лишь потому, что разозлился, слушая, как Дина превозносит Вилфреда Олаисена. Ты сразу раскусила его и могла бы высмеять. Но опасная комета обернулась богиней, которая не унижает, а защищает! Которая скорее ранит себя, чем высмеет глупого волка. Ведь она знает, что, если будет над ним смеяться, он вцепится ей в горло. Вот так!
Анна, в тонкой ночной сорочке, прижалась к нему и позволила осторожно себя укусить. Вениамину было приятно, что она уступила ему.
Спустя какое-то время, когда Вениамин думал, что Анна уже спит, она вдруг сказала:
— Как ты думаешь, у нас так и не будет детей?
Он повернулся и крепко обнял ее.
— Прошло еще слишком мало времени, чтобы так говорить.
— Два года — достаточный срок.
— Допустим. А ты сама как думаешь?
— Думаю, что тебе следовало жениться на женщине, которая могла бы родить тебе ребенка.
— И что бы мы с ней делали такого, чего не делаем с тобой? — Он засмеялся.
— Не говори глупостей.
Он отпустил ее и закинул руки за голову.
— Я только хотел сказать, что причина может быть во мне.
— В тебе? Не думаю.
— А ты подумай на досуге.
— Но ведь у тебя есть Карна!
— С тех пор я изменился. Может, и в этом отношении тоже?
— Ты просто меня жалеешь… хочешь взять вину на себя.
— Во всяком случае, ты не боишься забеременеть, как… — вырвалось у него.
Слышала ли она это маленькое «как»? Связала его с матерью Карны? Или с другой?
Почему она вдруг заговорила о ребенке именно сегодня, после того как в Рейнснес приезжала Ханна?
Во всяком случае, если она и слышала это «как», то вряд ли отнесла его к Ханне.
Или отнесла? Может, он просто не знает Анну? Перестал понимать ее с тех пор, как она приехала к нему?
Анна никогда не уговаривала его, чтобы он принял помощь ее отца и продолжил занятия медициной, занялся научными исследованиями. Они не говорили об этом, если он сам не заводил такой разговор.
Наверное, она лучше, чем он, понимала, что все это несерьезно? И потому не заводила сама таких разговоров? Может, он садит в Нурланде, чтобы у Карны был надежный дом, где ее припадки не пугают людей, заставляя их держаться на расстоянии или жалеть ее? Или он не уезжает отсюда только потому, что боится потерпеть поражение перед неизвестным?
Он прижал Анну к себе:
— Спасибо, что ты прямо говоришь мне все, что думаешь! До тебя в Рейнснесе это было не принято.
— Нет…
— Скажи… Неужели любовь — это только что-то, о чем пишут в письмах и что разбивается и исчезает, столкнувшись с жизнью?
— Ты не можешь так думать!
По ее голосу он понял, что опять невольно обидел ее.
— Нет, но я боялся, что так думаешь ты, убедившись, что я не тот, за кого ты меня принимала. Только ты слишком поздно обнаружила это.
Кажется, Анна заколебалась? Словно он коснулся больного места. Вениамину стало не по себе.
— У меня не было выбора. Я просто не могла жить без тебя. Ты знаешь, что я пыталась, но у меня ничего не получилось.
Вениамин вздохнул с облегчением. Но может, она только утешает его? Лжет? Кто знает? Однако он нуждался в этом утешении. Он вдруг понял, что не решался спросить у нее, как ей с ним живется. Особенно после первой весны, когда все знали, что ей хотелось уехать.
— Но ты приняла решение и приехала сюда. А я только писал письма и мечтал о любви, — сказал он.
— Эти письма все и решили. — Анна улыбнулась.
— Но письма — это еще не жизнь. Они не говорят всей правды.
— Правды? Правда — это мгновение, Вениамин! Одно мгновение. Не позволяй прошлому или своим мечтам о будущем руководить собой. Правда — это настоящее! Это то, что я лежу здесь рядом с тобой и для нас важно одно и то же. Что ты единственный человек, которого я люблю не потому, что мне так велели. Правда — это настоящее.
Глава 4
Однажды утром Дина объявила, что собирается одна сплавать в Страндстедет. Посмотреть, сможет ли она после стольких лет сама управиться с парусом. Карна захотела поехать с ней.
— Сначала я должна убедиться, что смогу отвезти себя, а потом уже буду брать с собой пассажиров, — твердо сказала Дина.
— Если ты не уверена, что сможешь, тебе нельзя ехать одной, ты утонешь, — возразила Карна.
— Я справлюсь. Но у меня хватит ума, чтобы в первый раз никого не брать с собой. Вениамина я тоже не возьму. А ты поедешь со мной в следующий раз.
Для Карны, с самого начала ходившей за Диной по пятам, это был плохой день. Но она понимала, хотя никто ей этого не объяснял, что бабушку капризами не проймешь.
Страндстедет расползся по берегу мыса и глубокой бухты, спустившись по склонам к самой воде. Так отлив отмечает свою территорию бревнами, досками, водорослями и обломками погибших судов.
Каменная церковь стояла с внутренней стороны мыса, на некотором расстоянии от мирской суеты, порта и лавок.
Поля раскинулись в основном по западной стороне мыса, глядя на пролив, и на моренах, не занятых купцами.
Страндстедет был уютно отгорожен от открытого моря островами и шхерами и укрыт от дующих оттуда ветров.
Несколько морских пакгаузов разного состояния и величины обступили пристань с причалами. Жилые дома, дровяные сараи, конюшни и хлева беспорядочно выстроились вдоль дорог. За причалами и пакгаузами стояли дома купцов, почта, извозная станция и телеграф.
