Алекс Тарн - Боснийская спираль (Они всегда возвращаются)
Выслушав колькину историю, Саша долго молчал. Сначала он думал о Вике, вспоминая последние письма, где она и словом не обмолвилась о своих фантастических планах. Впрочем, нет, сейчас он припоминал мелкие детали, дальние намеки, которые тогда, не зная истинного положения вещей, невозможно было истолковать иначе как беспочвенные мечты о близкой встрече. Наверняка хотела сделать ему сюрприз, бедная девочка, оттого и рвалась так в недоступную заграницу. Тем более что этот торговец «живым товаром», Рашид, наверняка наплел им с три короба про транзит через Сараево. Мечтала небось, строила радостные планы, как заявится к нему на порог прямо из аэропорта: «Привет, Сашуля! Узнаешь старую подружку?» А вместо этого… Сашу передернуло.
Как их теперь сыскать, эту восьмерку несчастных русских девчонок, восемь крошечных капелек в мощном потоке вольных и невольных проституток, как распознать их слезы в горестной реке современных рабынь, пронесшейся через Боснию за последний год? Куда она их вынесла, эта река? В бордель или на кладбище? И где — в Париже или в Каире? В Стамбуле или в Гамбурге? В Марселе или в Тель-Авиве? Саша безнадежно покачал головой. Колька терпеливо ждал, дымя сигаретой и поглядывая на него голубыми, горящими тусклым огнем глазами.
А что ему сказать, Кольке? Что поиски безнадежны? Но это он, скорее всего, и сам понимает… Что ищет он не там, не в тех местах? Ведь если этот подонок Рашид уехал делать джихад, то логичнее будет искать его не в Сербской республике, а в мусульманских районах, к западу от Сараево? Нет, как раз этого говорить Кольке не стоит: сорвется ведь туда, недолго думая, да и погибнет ни за грош.
— Ну что ты молчишь? — Колька тщательно раздавил окурок, посмотрел в упор. — Надо что-то делать, Сашок. Тебе ведь Вика тоже… не совсем чужая.
— Коля, дорогой, — сказал Саша, глядя в пол. — Я тут журналистом работал и работаю, так что с предметом знаком… более-менее. Эта страна в последние годы — мафиозный рай. Мировой транзит наркоты, сигарет, девочек и оружия. А сейчас еще и война — лучшего прикрытия не придумаешь. У них тут баз — десятки.
— Десятки — не сотни, — упрямо возразил Колька. — Десятки обойти можно, одну за другой.
— И что?.. Придешь на базу и спросишь, не видали ли местные братья-разбойники торговца девочками по имени Рашид, потому что тебе ужас как хочется открутить ему голову?
— Мне нужна Геля, — твердо сказал Колька. — Хотя Рашид тоже пригодится.
Саша вздохнул.
— Глупости, Коля. Нам нужен именно Рашид. Потому что девушек тут уже давно нет. Их ведь сюда везут не на постоянное жительство. Товар не должен залеживаться. Неделя, максимум — две, и — вперед, к заказчику. А заказчик этот может быть везде, в любом борделе, в любой европейской стране. И их уже не десятки, а десятки тысяч — жизни не хватит обойти. Вот и выходит, что эта гнида Рашид — наш единственный шанс. Так мне кажется.
— Хорошо, — пожал плечами Колька. — Согласен. Что ты предлагаешь конкретно?
«Что я тебе могу предложить, да еще и конкретно? — подумал Саша. — Девушек уже не вернешь… тебя бы, дурака, от глупостей удержать…»
— Я вот что думаю, — осторожно сказал он вслух. — От тебя здесь все равно никакой пользы. Пока, на этой стадии. Языка ты не знаешь, босняка от серба отличить не можешь. Давай так: я тут поищу, разнюхаю, а ты поезжай пока домой, в Волгоград…
— Это еще зачем? — перебил его Колька. — Я сюда три месяца добирался, а теперь возвращаться? Ну уж нет… Да и потом — какая разница, где ждать? Там мне все равно не жизнь… На каждом шагу ее вспоминаю — вот в этом кафе сидели, по этим улицам гуляли, в этот дом заходили. Не-ет, там я совсем с катушек слечу, это точно. Лучше уж здесь.
— Ладно, — согласился Саша. — Здесь так здесь, тебе виднее. Главное, не делай глупостей, советуйся, ладно? Договорились?
Колька устало кивнул.
Саша уехал, оставив номера своих телефонов и адреса. Сначала Колька звонил часто, потом все реже и реже. Встречались они обычно три-четыре раза в году. Не то чтобы Саша не прилагал никаких усилий для того, чтобы обнаружить следы девушек или хотя бы Рашида — конечно, прилагал, даже временами порядочно при этом рискуя, но веры в успех у него не было никакой. Единственным оправданием этих безнадежных и бессмысленных поисков служило для него сознание того, что тем самым он удерживает друга от нелепых действий, с большой степенью вероятности ведущих к гибели. Соответственно и интенсивность поисков находилась в прямой зависимости от колькиного состояния.
Тогда, после первой их встречи, Саша был уверен, что позднее Колька и сам поймет бесперспективность своих поисков, успокоится и вернется домой, к нормальной жизни — ну не через год, так через два.
«Ничего, ничего. Время — лучшее лекарство; подождем еще немного, и все образуется,» — повторял про себя во время последующих разговоров, глядя на немеркнущий тусклый огонек в голубизне невеселых колькиных глаз. Но, похоже, даже лучшее лекарство не очень-то действовало на упрямого сашиного друга. Скорее, наоборот — наблюдалась даже своего рода лекарственная аллергия. Колька все глубже и глубже уходил в себя, замыкался, оставаясь наедине со своим горем; они и пили по-черному вдвоем — он и горе, понуро сидя друг напротив друга и уважающе кивая своему смутному отражению в глазах собутыльника. Пили, не пьянея: Колька — водку, а горе — колькину душу.
Через три года война закончилась, но Колька и не думал возвращаться в Россию. Видимо, он даже не рассматривал такой вариант, настолько дикой казалась ему возможность оказаться там, где каждая пылинка напоминает о Гельке, где самый воздух пропитан гелькиным дыханием, в местах, которые все — Гелька… Только вот самой-то Гельки нет, и вряд ли она вернется. Здесь же, на этой чужой земле, напротив, не существовало ничего, связанного с их общим прошлым, и это избавляло Кольку от лишних мучений. С другой стороны, именно эта земля хранила последний известный ему гелькин след, а потому открывала неограниченные возможности для построения всевозможных фантастических планов и сновидений, неизменно завершающихся счастливым концом. Собственно говоря, безвыходная странность ситуации заключалась в том, что, при всем разнообразии земных стран и континентов, только здесь, на этом балканском пятачке, Колька и мог получить хоть немного радости, хоть как-то, хоть в мечтах, хотя бы во сне. И он продолжал жить здесь, уже как лабораторная крыса, опытным путем нашедшая под ударами электрического тока какой-то один уголок, где хотя и продолжает бить, но, по крайней мере, не так сильно.
Он жил, пробавляясь случайными заработками, существуя у самого дна, как морская трава, безразлично колышущаяся в такт любому течению, но неизменно привязанная к одному и тому же месту. Время от времени Колька попадал в переделки, связанные со старыми знакомствами по добровольческому отряду. В основном это были пьяные дебоши, заканчивающиеся дракой с битьем морд и посуды, появлением полиции, несколькими месяцами тюрьмы и последующей попыткой депортации. Полицейские загружали безропотного Кольку в поезд или автобус и везли в сторону сербской границы, до которой, впрочем, Колька никогда не доезжал, сбегая с поразительной легкостью и даже изяществом.
Случались у него и контакты с теми из бывших дружков, которые, оставшись в Боснии, присоединились к местному криминалу. Но со временем Кольки стали сторониться — он задавал слишком много вопросов. А потом еще случилось так, что, посидев с ним в ресторане, исчезли два запорожских авторитета, занимавшиеся экспортом девушек с Украины. Исчезли тихо, не оставив следов, вместе со своим роскошным лимузином и джипом охраны, замаскированным для удобства передвижения под машину натовских миротворческих сил. И хотя прямо Кольку никто не обвинял — в самом деле, может ли алкаш-одиночка справиться с шестью профессионалами? — слухи ходили разные. Так или иначе, после этого случая его начали открыто избегать — от греха подальше.
В последние годы Колька работал ночным охранником на большой автомобильной стоянке в Вышеграде. Ночами он подобно псу сидел возле своей сторожевой будки, и щурился на луну, будто собираясь завыть. Луна появлялась со стороны России, крупная и желтая, как жирный карась, и медленно плыла вверх, белея и уменьшаясь. Колька задумчиво курил, прихлебывая крепкий кофе, и представлял себе встречу с Нею. Его фантазии могли начинаться самым невероятным образом, как кассета с кинобоевиком, запущенная с произвольного места, — например, с автомобильной погони, с ожесточенной перестрелки или с подводной схватки, но заканчивались они всегда одинаково: Гелька, с ленивой улыбкой на лице, идет навстречу, покачивая при этом бедрами с особым, только им двоим известным, смыслом.
Она шла долго-долго, через все небо, пятнистое от звезд, и луна сопровождала ее почетным эскортом, шевеля белыми плавниками, а Колька сидел, смотрел на свою любимую, и душа его радовалась. Потом светлело, и Гелька исчезала, растворяясь в небесном утреннем молоке — до завтрашней ночи. Сдав смену, Колька пешком отправлялся домой, в небольшой сарайчик недалеко от стоянки, выпивал припасенные с вечера полбутылки и ложился спать, твердо зная, что во сне Гелька обязательно вернется, хотя и без луны. Просыпался он уже в сумерках, приносил из соседней лавки продукты, включая новую бутылку, и готовил, как мог, особо не заботясь о разнообразии.
