Алан Глинн - Области тьмы
Вскоре у меня на глаза навернулись слёзы, и я чувствовал комок в горле. Потом руки начали дрожать. Что со мной происходит? Прошло всего двадцать четыре часа с тех пор, как я в последний раз принял МДТ, и химическая оболочка, наросшая вокруг меня за последние недели, уже дала трещину. И из этой трещины потекли сильные переживания, и я не знал, как буду с ними справляться. Представил, как я катаюсь по полу, плачу, всхлипываю, лезу на стену, и всё это покажется мне осмысленным, лишь бы наступило облегчение. Но когда в следующий момент из туалета пришла Мелисса, я приложил усилие и успокоился.
Она села напротив меня и спросила:
— Ты в порядке? Я кивнул:
— Всё хорошо.
— Не слишком хорошо ты выглядишь.
— Ну… Я рад снова видеть тебя, Мелисса. Очень рад. Но мне так жаль… понимаешь… не могу поверить, что ты…
В этот момент я таки не сдержал слёз. Я стиснул кулаки и уставился в стол.
— Извини, — сказал я через мгновение и улыбнулся — но выражение лица у меня было таким безумным, что на улыбку вышло совсем непохоже. Я ещё раз извинился и, одной рукой вытирая слёзы, костяшками второй опёрся на стул.
Даже не глядя на Мелиссу, я мог сказать, что она сейчас сама занята упражнениями по уменьшению повреждений, в которые входили глубокие вдохи-выдохи и бурчание слова «бля» себе под нос каждые пару секунд.
— Знаешь, Эдди, — сказала она в конце концов, — речь уже не обо мне, и не о нас — речь идёт о тебе.
Это заявление меня успокоило, и я попытался сосредоточиться на том, что из него следует.
Она продолжала:
— Я тебе позвонила, потому что подумала… не знаю, подумала, если ты принимаешь МДТ, или принимал раньше, то должен хотя бы знать, что со мной случилось. Но я понятия не имела, что ты… — она покачала головой, — …так глубоко в этом погряз. А потом, когда я прочитала статью в «Post»…
Я уставился на стакан с пивом. Я к нему не притронулся, и даже не собирался.
— Ну представь, дневная торговля? Игра на понижение биотехнологических акций? Да я поверить не могла. Ты наверняка принимаешь уйму МДТ.
Я кивнул, молчаливо соглашаясь.
— Но что будет, когда у тебя кончится запас? Тут-то и начнутся твои неприятности.
Лочти думая вслух, я сказал:
— Может, теперь я смогу перестать их принимать. Или потихоньку уменьшу дозу. — Я ненадолго замолчал, обдумывая этот вариант, а потом сказал: — Конечно, нет гарантий, что любой из этих шагов ведёт в правильном направлении?
— Нет, — сказала она, побледнев и как будто сдувшись, — но я не стала бы прекращать. Не сразу. Я же так и бросила. Знаешь, всё дело в дозе — сколько ты принимаешь за раз. Вот что они выяснили, когда мне поплохело, и тот парень умер.
— Так что нельзя бросать? Надо потихоньку завязывать?
— Не знаю. Наверно, так. Господи, не могу поверить, что Вернон ничего тебе не объяснил.
Я видел, что она озадачена. Моя история — то, что она знала, — явно не выглядела осмысленной.
— Мелисса, Вернон никогда ничего мне не говорил.
На этих словах я понял, чтобы придать истории смысл — и не сказать всей правды — я должен ей соврать, и весьма тщательно. На этом месте полезут очевидные и весьма неудобные вопросы, и боялся, что она их задаст — такие вопросы как «Сколько раз ты встречался с Верноном? Как у тебя оказался такой большой запас МДТ? Почему ты не разузнал о нём поподробней?» Но, к моему удивлению, Мелисса не задала ни один из этих вопросов, да и другие тоже, мы просто оба помолчали.
Пока она прикуривала очередную сигарету, я изучал её лицо. Я ждал, что Мелисса, которую я знал десять лет назад, будет меня ловить на каждой мелочи, чтобы добиться ясности, чтобы я сложил перед ней всю картину. Но в женщине, сидящей напротив меня, этот пыл давно выгорел. Я видел, что ей любопытно, она хочет знать, почему я сразу всё ей не рассказал, но на другом уровне было видно, что у неё на такие позывы больше нет ни времени, ни сил. Вер-нон погиб. Она рассказала мне, что знала об МДТ. Она явно переживала за меня.
Но что ещё она могла сказать или сделать? У неё двое детей дома и жизнь, какую она раньше не могла увидеть и в кошмаре. Она устала.
В моей борьбе она мне не помощник.
Мелисса подняла на меня взгляд:
— Эдди, прости.
— Один вопрос, — сказал я, — ты упоминала про клиента Вернона. Который работал на фармацевтической фабрике. Наверно, мне стоит поговорить с ним? Может, из этого что-нибудь получится? — Но тут же увидел по выражению её лица, что и тут она мне ничем не поможет.
— Эдди, я видела его один раз в жизни — четыре года назад. Имени не помню. Вроде какой-то Том — или Тодд. Больше ничего не знаю. Мне, правда, очень жаль.
Я снова начал паниковать.
— А как идёт расследование убийства? — спросил я. — С первого дня они у меня больше не появлялись. С тобой связывались? Они выяснили, кто убил Вернона и зачем?
— Нет, но они знали, что он когда-то торговал кокаином, так что готова спорить, они отрабатывают версию, что это… кокаиновое дело.
Тут я замолчал, придавленный фразой «кокаиновое дело». Через мгновение размышлений и с лёгким налётом сарказма в голосе я повторил: «кокаиновое дело». Этим выражением Мелисса однажды описала наш брак. Она сразу же уловила отсылку и ещё сильнее сдулась.
— До сих пор мучаешься?
— Да не то чтобы, но… это было не кокаиновое дело.
— Знаю. Я шутила.
Я мог бы в ответ сказать сотню вещей, но выдавил из себя только:
— Странное было время.
— Есть такое дело.
— Каждый раз, когда вспоминаю, мне кажется… — Что?
— Бесполезно об этом думать, но столько всего я сделал бы по-другому.
Очевидный вопрос — что именно? — повис в воздухе между нами. Потом Мелисса сказала:
— Пожалуй, я тоже.
Она явно выдохлась, а у меня всё сильнее болела голова, так что я решил: пора обоих нас избавить от трудного и мучительного продолжения разговора, в который мы так беспечно углубились, и который, если не присмотреть, грозил завести нас на ненадёжную и очень сложную территорию.
Собираясь с духом, я спросил её, как дети. Выяснилось, что у неё две дочери, Элей, восемь лет, и Джейн, шесть. У них всё отлично, сказала она, мол, люблю их очень — смышлёные и решительные тираны, которые своего не упустят.
И всё, подумал я, хватит — пора убираться.
Мы ещё пару минут болтали, а потом свернули разговор. Я обещал Мелиссе, что не буду пропадать, свяжусь с ней и сообщу, как идут дела, может, даже как-нибудь приеду в гости, в Махопак, повидать её с дочками. Она записала на клочке бумаги свой адрес, я прочитал его и убрал в карман рубашки.
Собравшись с остатками сил, Мелисса поймала мой взгляд и сказала:
— Эдди, что ты решил делать?
Я ответил, что пока не знаю, но как-нибудь справлюсь, у меня ещё полно МДТ, и пока хватает пространства для манёвра. Я буду постепенно уменьшать дозу и посмотрю, что выйдет. Разберусь как-нибудь. Поскольку я ничего не говорил об отключках, это всё-таки была ложь. Но не думаю, что в тех обстоятельствах Мелисса могла её заметить.
Она кивнула. Может, что-нибудь и заметила — но опять же, даже если так, что она могла поделать?
Снаружи на Спринг — стрит мы попрощались и обнялись. Мелисса поймала такси до Гранд-Централ, а я пошёл назад на Десятую улицу.
Глава 18
Вернувшись домой, я первым делом принял пару таблеток сверхсильного экседрина от головной боли. Потом лёг на диван и уставился в потолок в надежде, что боль — сосредоточившаяся по ту сторону глаз и плотно навалившаяся на меня по дороге до дома — быстро утихнет, а потом и совсем пройдёт. У меня редко болела голова, так что я не знал, что пожинаю сейчас — плоды разговора с Мелиссой или внезапного отказа от МДТ. В любом случае — да и обе причины могли наложиться друг на друга — это был тревожный симптом.
Вдобавок трещины, появившиеся с утра, теперь разошлись ещё сильнее, и обнажились, как открытые раны. Снова и снова я прокручивал в голове историю Мелиссы, мысли мои колебались между ужасом от того, что случилось с ней, и страхом того, что это может случиться со мной. Меня мучила идея, насколько легко и безвозвратно одно беспечное решение, настроение или причуда может поменять жизнь человека. Я думал о Донателле Альварез и понял, что теперь мне труднее, чем прежде, считать, что я ни в чём не виноват — не виноват в том, что её жизнь тоже легко и безвозвратно изменилась. Думал о временах, когда мы с Мелиссой были вместе, и изводился, что многое сделал бы по-другому. Это была уже совсем невыносимая ситуация. Мне скоро придётся что-нибудь предпринять, иначе оглянуться не успею, как мне поплохеет — я утону в больничном болоте, стану невероятной клинической картиной, пройду ужасную точку невозвращения. Так что при первых же следах облегчения от экседрина — который лишь чуть притупил боль — я встал с дивана и начал ходить по квартире, яростно, словно в буквальном смысле надеялся пойти на поправку.
