София Ларич - Анталия от 300 у.е., или Все включено
На возвышении у лестницы появляется ди-джей, и музыка сразу становится громче. Толпа со стаканами и сигаретами в руках начинает ритмично покачиваться, охранники уносят столы и стулья. Кафе превращается в танцпол. Я встаю, неловко прижимая к боку свою раздутую сумку, подхожу к бару за очередным бокалом вина и слышу:
— Эй, привет! Тамара!
09.07, СРЕДА
Я вздрагиваю от неожиданности, сумка соскальзывает с плеча.
— Саня, ну что девушку совсем затолкал! — восклицает голос у моего уха, и чья-то рука подхватывает меня под локоть.
Я поворачиваюсь.
Мне улыбается молодой мужчина с мелкими морщинками в уголках глаз, которого я сразу узнаю. Он отдыхал в «Голден Бич» с девушкой, выглядевшей гораздо моложе его, и мы с Ильхамом сначала меняли им номер, а потом продавали траву. Еще я вспоминаю, что эту траву мы потом все вместе курили на «Дисколенде», обсуждая фильм «Полночный экспресс».
— Привет, — осторожно улыбаюсь я в ответ. — Саша, да?
— Да! Ты в Турции уже не работаешь, что ли?
— Я приехала к вам по путевке, — улыбаюсь я.
— Ну, давай я тебя угощу! Что ты пьешь?
Он обхватывает меня за плечи и подталкивает к бару.
— «Кровавую Мэри», — говорю я.
Со стаканами в руках мы отходим от бара к обложенной кирпичами колонне. Кинув сумку под ноги, я размешиваю стеблем сельдерея льдинки в своем коктейле, поглядывая то на толпу у бара, то на Сашу, отпивающего что-то бесцветное из высокого и широкого стакана.
— Знаешь, — неловко начинаю я разговор, — я слышала легенду о том, как был изобретен этот коктейль — «Bloody Mary».
Саша вопросительно наклоняет голову.
— Якобы произошло все это в парижском «Ритце». Когда-то там останавливался Хемингуэй со своей невестой, которая стала его четвертой женой. Фамилии ее я не помню, но звали ее Мэри. И вот этой самой Мэри жутко не нравилось постоянное пьянство Хемингуэя, и он жаловался бармену в отельном баре, что она всегда унюхивает, что он пил спиртное, и не дает ему покоя своей руганью.
Я отпиваю глоток коктейля. Саша наклоняется ближе к моему рту, потому что музыка становится громче. Я чувствую джин в его дыхании.
— И тогда бармен изобрел вот такую, якобы не обладающую запахом комбинацию водки с томатным соком, специями и так далее. А на следующее после дегустации утро Хемингуэй похвалил бармена, который изобрел эту смесь: «Well done, bloody Mary never smelt a thing».[44] Вот так и стали называть коктейль Bloody Mary.
Саша смеется, а я добавляю с усмешкой:
— Возникает только вопрос: если он свою Мэри считал bloody, когда она была невестой, то зачем он вообще на ней женился?
— Ну, это же легенда. А я, например, другую версию слышал. Что этот коктейль назвали в честь Марии Тюдор, которая протестантов гоняла. И наверное, еще сотня-другая барменов приписывали себе авторство. Ну, так ты чего в Москве-то? Уволилась, что ли?
— Нет. Почему? Я по делам заехала ненадолго.
— Скоро обратно, значит?
Я киваю.
— Ну и как тебе Москва? — Он обводит взглядом зал и указывает на танцпол рукой с зажатым в ней стаканом, словно это и есть Москва.
— Курорт! Сегодня же понедельник, да?
— Вторник уже.
— Ну, неважно. Смотри, сколько людей развлекается, как будто у них не бывает рабочих дней с подъемом в шесть утра и совещаниями в первой половине дня.
— Да, точно! — восклицает он. — Но Москва этим и хороша. Никогда не спит. Еще выпьешь?
Я украдкой бросаю взгляд на часы — успею ли протрезветь к своему рейсу? — и соглашаюсь. Вытащив из кармана несколько купюр, я протягиваю Саше деньги:
— Мне все ту же «Мэри», пожалуйста.
Он негодующе выставляет вперед ладони:
— Не надо! Я угощаю.
— Надо, — твердо отвечаю я. — Мы еще не настолько близко знакомы.
Он берет деньги, и по выражению его лица я понимаю, что он отметил про себя это мое «еще».
Пока он добывает напитки, я лениво, без особого желания курю, думая о том, что может и, вправду, стоит познакомиться с ним этой ночью поближе: выходной — так выходной! А в Анталию полететь завтра. Сказать, что не успела на самолет. Может, там и мест сегодня не будет, говорили же в офисе…
Я вижу, как Саша проталкивается от бара, держа стаканы высоко над головой. Он кому-то улыбается, кивает, целуется в щеки с девушкой, низко наклонившись к ней. Похоже, он здесь завсегдатай.
— Держи, — говорит он, вкладывая в мою ладонь холодный влажный стакан.
Я делаю маленький глоток и ставлю стакан на узкий выступ колонны.
— Слушай, а как ты вообще попала на эту работу? — спрашивает Саша, протягивая мне раскрытую пачку сигарет.
— Нет, спасибо, — отказываюсь я. — Знаешь, как это ни банально, по объявлению в газете.
— Серьезно, что ли?
— Да. Я сидела в офисе и от нечего делать читала объявления. Все подряд. Прочитала и это, позвонила — тоже от нечего делать, а они предложили приехать к ним в тот же вечер. На следующий день я уволилась, купила учебник турецкого и большой чемодан, — и уже через несколько дней сидела на берегу моря вместе с другими гидами, слушала, как надо обслуживать туристов. В начале сезона там очень здорово…
Я замолкаю, вспоминая весеннее море. Апрель, туристов единицы, многие магазины и отели еще закрыты, пахнет постепенно нагревающимся морем, влажной землей и стройкой, солнце уже припекает, но его тепло еще легко сдувает ветерок… Полное надежд пробуждение каждое утро.
— До сих пор больше всего люблю начало сезона, — добавляю я, качнув головой, чтобы стряхнуть картинку, сложившуюся в ней, как в калейдоскопе. Я чувствую, что начинаю пьянеть.
— Здорово. А я никогда еще не ездил к морю в начале сезона.
— А у каких морей ты бывал?
— Черное, Средиземное, Красное. В конце августа опять собираемся к Средиземному — на Ибицу.
Тут я вспоминаю, что до сих пор не получила ответа от британской компании, которой отправила анкету с галочкой напротив Ибицы, включенной в вопрос о предпочтительных местах работы. Надо найти в аэропорту Найджела и расспросить его, можно ли устроиться в их компанию без британского паспорта.
— Дорогой, наверное, курорт? — спрашиваю я.
— Ну, не дороже Москвы, — усмехается он. — Тут столько спускаешь! В общем, все, что зарабатываешь.
— А если зарабатывать больше?
— Ну, больше спускать буду. Очевидно!
— А чем ты занимаешься? Я не помню, говорил ты или нет.
— Я консультант.
— Понятно, — киваю я, по его тону поняв лишь, что не стоит уточнять, кого и по каким вопросам он консультирует.
Я вытираю повлажневший лоб — мне вдруг становится невыносимо душно после всего съеденного и выпитого. Я поднимаю сумку с пола, на что сразу отзывается болью спина.
— Слушай, я пойду. Прогуляюсь. Душно, — говорю я, глядя в сторону выхода.
— Пойдем вместе? — оживляется он и отставляет опустевший лишь наполовину стакан.
Я оказываюсь на улице первой и, отойдя от охранников, с удовольствием вдыхаю прохладный темный воздух. Скоро рядом появляется Саша. Он убирает в задний карман брюк телефон и протягивает руку к моей сумке:
— Понести?
— Не откажусь.
— Ох, я думал у тебя там только косметичка, — говорит он, принимая сумку. — Что это такое тяжелое?
— Привезла туристам вещи, которые они позабывали в автобусах.
— Что, правда, что ли?
— Нет, конечно. Что упало — то пропало.
— Ну вот, а я подумал, что там могут быть мои очки.
— Нет, в них уже щеголяет сын какого-нибудь водителя, — усмехаюсь я. — Теперь они в надежных руках.
Мы молча идем по Мясницкой, навстречу нам попадаются компании, парочки и одиночки, в основном нетрезвые и шумные. У тротуаров по обеим сторонам улицы то и дело притормаживают машины, все больше рыдваны-«шестерки», высаживая и подбирая пассажиров. Мы обходим толпу у очередного клуба, и я отмечаю, что в ней гораздо больше девушек, чем мужчин. Многие из них разодеты и тревожно стреляют глазами по сторонам.
— Хорошо, что в Москве хотя бы зима холодная, а то люди умирали бы от круглогодичных и круглосуточных тусовок, — говорю я.
— Ты знаешь, мне кажется, что зимой здесь тусуются не меньше, — отзывается Саша. — Да не так уж и холодно. Эта зима вообще никакая была.
— Ну, вот мы и заговорили о погоде. Какой ужас!
Он смеется, выставив перед собой ладони:
— Все молчу! Пойдем на бульваре посидим?
— Давай. Там можно чай где-нибудь попить?
— Естественно. В Москве можно все!
Дождавшись, пока машины остановятся на красный свет, мы переходим дорогу, и перед нами появляется большая, залитая светом и заполненная людьми кофейня. Я касаюсь его руки, и меня обжигает возбуждение.
— Давай не пойдем туда.
— А куда ты хочешь?
— Может, лучше возьмем чай здесь, — я указываю подбородком на киоск, — и посидим на скамейке на бульваре?
