Эльфрида Елинек - Похоть
Директор подобно колоколу звонит над сидящими, к которым он добрался по лесенке. На улице стоят и ждут темные деревья. Семья пребывает в умиротворении, тяжело и бесцеремонно свисает мошонка, облаченная в самые лучшие одеяния, свисает в шкафах, проложенных бумагой, в пузырях трусов и спортивных костюмов. Однако достаточно маленького вмешательства, и все снова выпрастывается наружу. Пол, к которому мы принадлежим, каждый к своему, эластично выпрыгивает на свет, словно резиновая лента, которой обвязаны бедные кучки людей (ведь по отдельности они не в счет), появляется наружу из мешочка, когда Одинокий обращается к своей собственности как к своей тени, которая среди прочих существ единственная подогнана по его размеру. Кусочек жизни, да, этот кусочек выпирает из подбрюшья, и дела у нас обстоят прекрасно. Тому, кто пожелает многого, придется раскошелиться. И ребенку тоже: он уже сияет, словно полновесный мужчина, который подминает одних и гнет шею перед другими. Ребенок переходит от одного родителя к другому, показывает на свою фигуру, которую невозможно исправить, и становится на завистливую лыжню, чтобы со свистом пронестись мимо нас. Одно уже впечатление от него достаточно глубокое. Да, этот ребенок еще мал, но он, как я считаю, специально спроектирован как настоящий мужчина.
Пока он совсем еще заморыш, такой крохотный, но он с такой силой воздействует на наши барабанные перепонки, что мы отлетаем в сторону, к бедным соседям, которые уже разок на него пожаловались, набравшись смелости. Мать любовно опускает губы на его волосы. Отец уже совершенно неисчерпаем, он едва себя сдерживает. Обычно он не показывает виду перед своими подчиненными, теперь же ему не удержаться от того, чтобы не давить вовсю на рычаги своих желаний. Он пододвигается к жене сзади. Женщина презрительно наклоняется вперед, чтобы в ее глубине заиграла жизнь. Ребенок, которого щекочут, от смеха выпускает газы прямо в лицо матери. Ничего страшного. Мы дурачимся, мы просто срыгнули. Женщина старается держать ухо востро, однако слишком поздно, сзади ее уже наполовину оголили, пока она спереди присосалась к ребенку, увещевая его, чтобы он убрал свои игрушки. На большее муж не отваживается, и все-таки он выигрывает. Подобно штурмовику в бреющем полете, он пластается на ягодицах своей жены, словно птица, взмывающая к свету. Нынче отец чувствует, как в нем клокочет здоровье, выигрывая все призы. Прикрывшись широким халатом, он прикладывает свою набухшую боеголовку к дорожке, разделяющей женщину пополам, и как следует обследует все, чем он располагает. Ему нужно лишь провести глубокую борозду, словно крестьянину, который помогает земле. Никто из нас не должен нести на своих плечах жизнь в одиночку. Но почему же никто не помогает ему во время покупки автомобиля, чтобы попутчик разделил с ним ношу? Посмотрим на половые органы друг друга широко раскрытыми глазами, чтобы предстать довольными и стройными, какими мы стараемся стать при помощи медикаментов и диеты. В усердной конкуренции с другими, которые пришли, чтобы проложить свой след. Даже стоя перед открытой дверью, директор размышляет, каким входом ему воспользоваться, чтобы въехать внутрь, какая честь быть принесенными в дар, словно сноп на празднике урожая! О, Боже мой, как прекрасно быть тяжелым грузом на повозке, которая с удовольствием застревает в грязи и идет юзом. Люди дерзко посбивали все дорожные знаки!
Семья продолжает расточать поцелуи и источать газы. Счастливое ожидание закончилось. Счастливое выражение заполняет комнату. Князь этого дома подает голос, голос его взывает к битве, которую он выиграет. Его неудержимо несет вперед, небо едва не позабыло о его рабочих и служащих, которых обводит вокруг пальца их верховный шеф вместе со святой церковью и которым за это положено благообразно и благопристойно стоять в своих стойлах, где они нетерпеливо позвякивают колокольчиками и натирают себе шею веревкой. Что вы сказали? Они не берегут даже свое единственное помещение, колотя в него копытами?
Женщина знает, в каком месте у мужа жмет башмак, которым он наступит на ее изгородь. Иногда муж не выдерживает до вечера и заказывает ее прямо в директорский кабинет на фабрике, где этот дневной пернатый хищник не в состоянии более сдержаться и яростно жаждет освоить привычные помещения. Он роется в облаке своего паха, и оттуда быстро растет и распространяется нечто, подобное пожару. Маленького победителя тащат на свет божий из тесной каморки, в которой он притаился до тех пор, пока ему не выдадут особый бонус для волшебного путешествия, чтобы он пролился золотым дождем ей под юбку. Какая радость для владельца, что собаки чуют его по запаху издали и набрасываются друг на друга. Каждый день как праздник. Удастся ли нам дождаться, когда нас посетит сон? Мы его заслужили, тихо и терпеливо ожидая его на вершинах под нашими теплыми оболочками, чтобы не истоптать снежного покрова. Вспомните хотя бы о многочисленных складках на мужских сорочках, словно на горных склонах, из которых мужчины выплескивают свои священные ручейки.
В элегантной одежде Герти сегодня в который раз пробивают брешь. Ах, эти господа и их раздутые мехи, с помощью которых они так громко звучат. Летом веет так приятно, а зимой мы сами должны переводить дух. Ребенок почти не замечает, что он затесался между нами и что мы на него наступаем. А ужин скоро будет? Придется ли директору еще разок ненадолго выпустить жену из когтей? Разве он хочет, чтобы она совсем протрезвела? Животное и его узда молча смотрят друг на друга. Директору хочется большего: замешать бесформенное тело жены на кухонном столе словно тесто, которое поднимется, если его хорошо укрыть. Так семья добывает себе пропитание, а земля создает живущих на ней существ, так прощаются на пороге гости, хотя их хорошо накормили. Уважаемые господа!
Вы хоть и чужие мне, но вы рветесь во все стороны, так что сети трещат. Тарелки с нарезкой с грохотом ставят на стол, семья усаживается вокруг, на тарелках с золотой каемочкой лежат ломти хлеба с крупными зернами, крупными и дорогими. Они собрались за одним столом, чтобы все было, как хочет отец. Сначала он мажет жену толстым слоем, а потом, улыбаясь этому дню — ведь, в конце концов, он заработал свой хлеб — раздает этот хлеб семье. Да, а потом тяжелый молоток обрушится на глухо звенящий таз этой женщины. Я верю себе, но я не верю в себя! На всякий случай не станем занимать праздничные дни и попросим точильщика наточить инструменты! Ребенку нужно жить, так уж сложилось. Неожиданно и без всяких предупреждений, словно солнце, которое вдруг обжигает быстрыми лучами. Там, на высоких вершинах, оно снова распаляет себя, готовясь к завтрашнему дню, но мы, весомые, мы, внесенные в ведомости на зарплату бумажных тигров, мы сегодня уже горели потрескивающим огнем и держали в нем наши тела, пока они не растворились в ярком свете и в небытии. Могу вам посоветовать только одно: позаботьтесь о напитках, тогда у вас не будет больше причин для других забот!
С улицы доносится слегка приглушенный шум, в конце концов, уже довольно поздно, и все приватное ограждает себя, чтобы развлекаться самостоятельно. Те, кто должен позаботиться о пище и зрелищах там, в маленьких домишках над шумящим ручьем, там, где они звенят своей сбруей, эти вечно недоделанные, дурно воспитанные: да-да, мы, женщины! Мы тоже наедине с собой (наедине с безутешностью). Чтобы добиться от наших мужчин чего-то большего, мы должны набивать их доверху. Семья выгоняет за порог животных, чтобы те не могли проникнуть к нам из окружающей темноты. И в деревне теперь повсюду прячут глаза, и, будьте добры, не суйте свои глазки в чужие салазки! Завтра все вместе они будут делать из деревьев, растущих в округе, бумагу, словно для них это большой праздник. Директор между тем вытесняет их даже из союза, который он заключил с ними и с профсоюзом. Лишь у того, кто хорошо поет, в конверте с зарплатой все сходится. Бесформенные залы трактиров в окружном городе сотрясаются от аплодисментов, когда они там выступают, давно заявленные как соответствующее блюдо и пугающиеся звуков, которые сами испекли, словно желая пожрать друг друга. Очередная порция мужчины беспрестанно заползает на принадлежащую ему и покорную женщину, чтобы как следует на ней обессилеть. Они, словно выступы скал, свисают со своего потомства и с грудей своей супруги. Они к этому привыкли. Их гладит рука, которая порой выныривает из темноты, касается их бегло, словно ветка, вооруженная плодами. Если бы они хоть на секунду дольше могли полежать пустыми (они бы тогда почувствовали это движение воздуха)! Никому не позволено сразу убирать пустые бутылки! Женщины лебезят, чтобы получить что-нибудь в подарок — новое платье для своей несущественности. Они нравятся благодаря своей способности терпеть, но они нравятся немногим. А потом на свет нарождается подгорелый гуляш.
