Александр Проханов - Последний солдат империи. Роман
— Хорошо сработал «грач»! — бодро похвалил Главком, радуясь простору и воздуху, где вместо малопонятных электронных иероглифов и мертвенных бестелесных экранов было живое пространство, еще трепетавшее от пролетевшей машины. — По времени точно укладываются! — И он посмотрел на часы, сверкнувшие золотым циферблатом.
Мерный металлический звук приближался, выстилая небо дребезжащей фольгой. В металлическом небе, горизонтально летящий, возник самолет. Проплыл, оставив выгнутое, оседавшее небо, из которого сыпались крохотные черные точки. Над каждой распустился голубоватый цветок парашюта. Из подвешенных крохотных кубиков негромко застучало, бледно заискрило. Кубики поворачивались, вращались, как огненные фонтанчики, равномерно поливая долину.
— А это что такое? — Главком изумленно воздел седые брови, словно увидал нечто несусветное.
— Товарищ Главнокомандующий, это наши умельцы из ВДВ придумали, — полковник в тельняшке, с парашютиком десантных войск в петлице, с готовностью подступил, поясняя Главкому. — Сварная рама из уголков. В ней крест-накрест закреплены пулеметы. Работают по кругу. Снижаясь, они сужают сектор обстрела, выстригая круг радиусом до километра. Зачистка территории!
— Молодцы!.. — похвалил Главком.
Парашюты снижались, вращая брызгающими пулеметами, которые пронзали свинцом болотные цветы, птичьи гнезда, не успевших ускакать зайцев. Словно стелили на луга «свинцовую скатерть» на которую принесут и поставит неведомые блюда и яства.
И снова была пустота, тишь простреленных безлюдных пространств» Синела вода в пруду. Слышалось в сарае негромкое тревожное ржание.
— Идут!.. Эшелон две тысячи! — десантник, прикрывая ладонью глаза, смотрел в небеса.
Там, в алюминиевом небе, высокие, прозрачные, полные воздушной синены, появились тяжелые транспорты. Влекли в небесах разбухшие, отвисшие туловища, едва поддерживая себя короткими усталыми крыльями. В хвостах открывались щели, выпадали темные сгустки, быстро устремлялись к земле. Все небо было в падающих комках. Из них вырывалось рыжее пламя, упиралось в землю тугой метлой. Раскрывался белоснежный надутый купол. Тормозные сопла замедляли падение, ветряной шелк останавливал свободный полет. На землю опускались боевые машины, мягко плюхались на гусеницы, начинали двигаться, оставляя позади пузырящиеся купола. Стреляли на ходу из пулеметов и пушек, выстраиваясь в боевые порядки.
Самолеты продолжали лететь, издавая унылый металлический звук, от которого пространство наполнялось белесой алюминиевой пылью. Полупрозрачный темный сор оседал к земле, отставая от самолетов, и в этом облаке, состоящем из точек и запятых, вдруг взрывался белый цветок. Над ним другой, третий. Все небо превратилось в огромную клумбу, на которой раскрывались белоснежные соцветья, трепетали прозрачные лепестки, плескались шелковистые драгоценные крылья.
Десант опускался на равнину. Солдаты сбрасывали шелковое оперенье. Начинали бежать, выставив вперед автоматы, вслед за боевыми машинами.
Вот так же, смотрите, было во время Великой Отечественной! — Главком разволновался, помолодел. В его стариковские бесцветные щеки брызнул румянец. Он обращался к Белосельцеву, желая, чтобы тот ощутил этот размах и силу, пережил сходство этой атаки с давнишним наступлением победоносной атакующей армии. — Вот только тогда кричали «ура»!
Солдаты бежали неуклюже и молча, толстоголовые, мешковатые, среди гулких орудийных стуков, долбящих очередей, автоматной трескотни. Они были в противогазах, в неловких комбинезонах, преодолевали зараженную местность. Поблескивали издалека стекла защитных очков.
Вал наступления катился по болотцам и зарослям, оставляя после себя лохматую зелень и взбаламученную воду. Две боевых машины отделились от атакующих. Стали взбираться на увал, приближаясь, елозя в траве зубчатой сталью, выбрасывая из кормы голубые хвосты дыма. Приблизились, надсадно рыкнули, замерли, воздев тонкие пушки, окруженные оседающей росой и травяным соком. Люк головной машины открылся. Оттуда вырос зеленый, в глазастом противогазе человек. Спрыгнул на землю. Держа на весу автомат, стал подходить к командному пункту. Не доходя до Главкома, за несколько метров, стянул противогаз, открывая потное, красное от нехватки воздуха лицо. Оно состояло из грубых углов, плоскостей и вмятин, словно помидор, выращенный в квадратной банке. Стал неловко печатать шаг, подымая зеленые пупырчатые бахилы. Поднес к виску перчатку, похожую на лягушачью лапу.
— Товарищ Главнокомандующий, дивизия в составе двух полков десантировалась на заданный плацдарм!.. Плацдарм удерживается до подхода основных сил!.. Потерь и происшествий нет!.. Командир дивизии — полковник Птица!.. — голос десантника был глух, но глаза из-под тяжелых бровей смотрели смело и ярко.
— Правильная фамилия, воздушно-десантная! — Главком посмотрел на комдива, любуясь его сильным, зачехленным в прорезиненную ткань телом. — Благодарю за службу!.. На память! — Главком засучил рукав, сняв тяжелые, в золоченом корпусе часы. Протянул офицеру. Обращаясь к Белосельцеву, произнес: — Вот она, наша элита! Гроссмейстеры победы!..
Офицер принял подарок, собираясь ответить. Но в сарае раздалось истошное ржание, дикий храп, взбрык, удары о ветхое дерево. Ворота взломались, и сквозь гнилые щепы, отряхивая ломаную труху, вынесся конь. Он был не красный, как ожидал Белосельцев, а бледно-седой. Не исполнен солнечной жаркой силы, а худой, с провалившимися тощими ребрами. На нем не сидел золотой ясноликий отрок, а качалась чья-то вялая мерклая тень. Конь затравленно рванулся в сторону. Натолкнулся на стальную машину откуда глянули на него очкастые чудища. Шарахнулся к пруду, врываясь в мелкую воду. И она была не бирюзовой, как на картине художника, не цвета иконописной ангельской синевы, а черной, как смола. Белый, словно известь, конь, мчался по черной воде, и на его костистой спине трясся мучнистый, состоящий из костей, из глазастого черепа всадник. Уносился, как бред, не касаясь земли, в горячее, насыщенное гарью пространство.
— Эго еще что такое? — изумленно воскликнул Главком, обращаясь к десантнику. И тот, не дрогнув квадратным, камневидным лицом, а только моргнув засмеявшимися глазами, ответил:
— Ход конем, товарищ Главнокомандующий, — и оба, оценив шутку, засмеялись вслед исчезающему видению. Порученец нес на маленьком подносике стакан парного молока.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Следующим этапом была поездка с Прибалтом, министром и крупным партийным лидером, в пустыню, в атомный город, где Прибалт в преддверии великих событий желал повстречаться с научной интеллигенцией. Сосредоточенный, бодрый, отбросив сомнения, Белосельцев сидел в самолете, глядя, как Прибалт, статный, вальяжный, с благородным лицом, читает свежий номер газеты «Правда».
Самолет поставил в вираж белый бивень крыла с красной надписью «СССР», и начал снижение. Внизу мерцал ослепительно синий, как застывшее стекло, рассол Каспия. Огненно-ржавое, раскаленное пекло каменистой пустыни. Пустое бесцветное небо, сожженное слепящим солнцем. Три мертвых, неодушевленных стихии, не соединяясь, как три огромных недвижных осколка, существовали отдельно, ненужные друг другу в распавшемся на куски мироздании. Город, как драгоценный кристалл, возник на кромке пустыни и моря. Белый купол атомной станции казался прекрасным храмом. Опреснитель из яркой стали сверкал, словно звезда. Нежная зелень, окруженная влажным туманом, не скрывала хрустальных пирамид и дворцов, напоминавших мираж. Как удар божественного перста, как волна творящего взрыва, во все стороны летели трассы, водоводы, высоковольтные линии, и там, куда они вонзались, пустыня начинала дышать, зеленеть, окутывалась нежным туманом. Планета, сгоревшая, покрытая коростой мертвой материи, оживала, возвращала себе атмосферу, прозрачную влагу. Белосельцев жадно всматривался в этот рисунок. Шептал: «Это и есть долгожданный ответ... Победа над энтропией... Заветы Вернадского, Федорова... Философия красного смысла... Мы созданы, чтобы оживлять безвременно умершие планеты... Воскрешать погибшие души... Возжигать погасшие звезды...»
На аэродроме их встречали. Прибалт был приветлив, прост. И очевидно нравился встречавшим своей статью, прибалтийским лицом, отсутствием вельможного высокомерия.
В небольшом актовом зале, напоминавшем стеклянный куб, не пропускавший жар солнца, Прибалт встретился с городским активом и сделал краткое сообщение. Рассказал о переживаемых страной трудностях. О возникших нехватках и диспропорциях. О программе фундаментальных перемен, затеянных партией. О желании раскрепостить общество от устаревших догм, выявить творческую энергию, дать простор молодым талантам.
― Мы нуждаемся в вас, товарищи. Ждем от вас новых научных и общественно значимых идей. Чтобы их услышать, я и приехал к вам по заданию Политбюро! — Белосельцеву нравилась эти простоя неамбициозная речь. Нравился стеклянный куб, сквозь стену которого но синеве моря белел великолепный корабль. Сквозь другую краснела пустыня с розовым, как фламинго, идущим на посадку самолетом. Сквозь третью виднелся купол реактора, похожий на храм Святой Софии.
