Вильхельм Муберг - Мужняя жена
Нет, он не станет сгоряча делать то, в чем после придется каяться. Делать все надо втихую.
Повель — человек разумный: мертвого тела в доме ему не надо. Выдастся удобный случай — тогда и выстрелит. Повель боится натворить дел сгоряча. А Хокан стоит себе, словно идол какой… Нет сил на него глядеть… Хоть бы с места двинулся, дьявол!.. Коли он останется стоять на месте, быть все же мертвяку в этом углу. Можно выпустить заряд ему в ноги, так все одно он будет лежать здесь покалеченный. Что же ему делать с ним! Повелю нужно время все обмозговать, и потому он хочет, чтоб Хокан ушел. Что он стоит здесь и таращит зенки! Повель расправится с ним в другой раз, коли он не побережется и не уберется подальше.
Повель поносит Хокана на чем свет стоит. И от этого ему становится легче. Он грозит выпустить ему в ноги заряд свинца — мол, не будет ли тогда ему легче бежать?
Хокан стоит спокойно и молчит. Он знает, что сумеет защититься. Пусть себе Повель поносит его, он его почти не слышит. Хуже всего, что он уже давно винит сам себя. Что о нем думает Повель, ему все равно, — важно, что он сам о себе думает. А в своих глазах он трусливый вор, что повадился ходить крадучись к чужой жене. И теперь его застали на месте и стыдят. Что бы сейчас ни случилось, поделом ему. Ведь он не сказал в свое время Повелю: «Знай, я беру ее!» Потому он и стоит у этой двери, а его бесчестят. На все слова Повеля он отвечает: «Правда твоя, как есть правда!» И все эти слова ему знакомы, он сам говорил их себе не один, а сотни раз.
— Хозяин дома! Тебе нечего боле караулить дом, козел блудливый!
Отчего он не уходит? Видно, Повель не смеет учинять насилие в своем доме, он хочет выдворить его отсюда. Да больше ему здесь и делать нечего. Ведь он пришел сюда, чтоб сказать Мэрит: «Прощай». Только что он слышал, как'она задыхалась от страха за его жизнь. Но отчего она ухватилась за ружье Повеля? Отчего не за его ружье, повернутое на Повеля? Зачем ей страшиться за его жизнь? Ей надобно печалиться о Повеле, ведь она с ним остается, так ей его жизнь должна быть дороже.
Хокан делает шаг и глядит, что скажут ему глаза Мэрит, широко раскрытые, испуганные. Глаза говорят, чтоб он ушел, вот ее ответ. Она не раскаялась, не пойдет с ним. Тогда он уйдет и оставит ее наедине с мужем — пусть живет как прежде, до того, как он пришел.
— И не смей больше показываться в деревне!
Хокан делает еще несколько шагов с ружьем в руке. До чего же широкие половицы в этом доме, до чего же долго и тяжко идти к двери. Он говорит себе: ты идешь по своей воле! Но Повель стоит и шипит ему вслед угрозы. Его выгнали, хоть он и уходит по своей воле.
— Только покажись мне еще на глаза, застрелю!
Видно, Повель боится, что Хокан вернется, и принужден угрожать всерьез.
Вот раздается голос Хокана:
— Не бойся. Больше не увидишь меня!
Эти слова немного успокаивают Повеля. Он хочет, чтобы Хокан убрался подальше от него. Но, может, слова эти сказаны не для его ушей. Когда он говорил, глаза его глядели на жену Повеля: «Не бойся! Больше не увидишь меня!» «Проваливай отсюда», — думает Повель. Все же Хокан, видно, ему говорил эти слова.
Хокан уходит, и за порогом дома ему вдруг становится легко. Окончен позорный путь до двери в доме Повеля. И если сосед велит ему уйти из деревни навсегда, ему легко это сделать — ведь он давно требовал от себя того же самого.
усадьбы и свалит его там. Не надо будет отвечать — труп найдут на чужой земле. Хокан несколько раз оборачивается. Но Повель не идет за ним. Бережет пулю до поры.
Хокан Ингельссон идет ночью домой. Вдруг он снова останавливается, в груди его словно огнем полыхнуло, обожгло: он ушел и оставил свою суженую одну с Повелем. Что он сейчас делает с нею? Она его, он должен вернуться, защитить ее… увести с собой…
Нет, ведь он позабыл, что Мэрит больше не его. Теперь ею владеет один Повель. Так она сама захотела. А то, что ему не принадлежит, он не должен защищать. Она осталась у Повеля и отдалась на милость ему, его мести. С этим он ничего не может поделать.
Так-то оно так. И все же ему хочется повернуть, идти назад, защитить Мэрит от мужа. Невмоготу ему, всей душой он стремится назад. В нем полыхает горячая ненависть к ее мужу. Он теперь один владеет ею. Может, сейчас он задумал мстить ей. Что он сейчас делает с нею? Если муж посмеет дотронуться до нее, ударить ее, это над ним он учинит насилие. Ведь она здесь, у него в душе, ему становится больно при одной только мысли: не обидит ли Повель ее?
Но она хотела, чтоб он ушел и оставил ее одну с мужем. И он не может воротиться назад против воли мужа и жены. Он не властен указывать им. Он не может взять ее с собой. Не станет же он принуждать женщину силой?
* * *И Хокан идет дальше к своему дому. Ключ от двери не лежит под расшатанной Половицей крыльца, как всегда, когда его ночью нет дома, а вставлен в замок. Что бы это означало? Дверь в кухню открыта. Он зажигает свечу и видит, что постель работницы пуста. Крышка ее сундука открыта и прислонена к стене, сундук пуст.
Элин ушла, покуда его не было. Он сказал, что она может уходить в любой день, ведь она ему больше не нужна. Но она сильно торопилась, уходя, и оставила свой сундук. И почему она ушла, не сказав ему ни слова?
Элин… «Она правду сказала…» — ясное дело! Он вспоминает слова Повеля. Он до того еще не спрашивал себя, кто предал их. Стало быть, Элин. Она ходила здесь, подслушивала, подкарауливала, высматривала, вынюхивала, все время совала нос в его дела. И не смогла умолчать о том, что узнала. Неужто хотела отомстить ему за то, что ей не пришлось здесь остаться? Иначе что ей за дело? Она пошла к Повелю, а после не осмелилась показаться ему на глаза. Чудная была она в последнее время, он никак не мог ее понять.
В сердце у Хокана нет к ней гнева. Он ей отказал от места, плату ей выдал сполна, как положено. Так оно и лучше. Теперь, уходя из деревни, он может вставить ключ в замок и запереть пустой дом.
Дом Хокаца становился все более пустым день ото дня. Теперь он ходит по нему один. Как странно здесь пахнет запустением. Этот запах ударит в нос и ленсману, когда тот придет, чтобы забрать его имущество за долги. Останутся дом и земля, у них скоро будет новый владелец. Верно, он лучше распорядится усадьбой. Хокан никогда не позволял этому наделу властвовать над собой, он не терпит хозяев и господ. Он был свободным от своей земли, оттого и не был хорошим крестьянином, он не из тех, кто сгибается в рабстве перед землею вместо того, чтобы быть ее хозяином.
И ни капельки не защемит у него сердце, когда его вычеркнут из списка податных Хэгербека. Он лишь боролся со своим имуществом, податями, налогами и всеми законами, какие придумали люди, земля не приносила ему радости. Он не хочет больше быть рабом, уйдет в лес, чтобы стать свободным. Разве он не из рода свободных? Разве он не потомок Ингеля Силача? Разве в нем не течет кровь свободных вирдов?
Ингель Силач ступил в бездонную трясину, и его засосало. Но он спасся, бы, кабы закричал, позвал людей на помощь. Но он не закричал, слишком гордый был, не хотел никому быть обязанным за спасение своей жизни, ведь прожил он ее свободно, по своей воле, а воля у него была железная. Ингель Силач ушел в лес в другое время: тогда люди, жившие в деревнях, не имели такой власти над каждым человеком, как теперь. Нынче не так-то легко ходить по лесам и не затронуть чужого права. Честный человек не может водиться с отпетым ворьем. Его смелость будет стоить ему тяжких трудов и лишений. Но ведь есть же воздух, чтобы дышать, солнце, что светит, есть никем не припрятанный валежник, что горит и греет, откормленные в лесах тяжелые тетерева еще играют в ветвях. Да ведь и надо чем-то платить за самое большое и святое право человека: быть хозяином самому себе и своей жизни.
Человек покидает деревенскую огороженную и тесную жизнь, чтобы бродить по лесам. Он не хочет жить, как ему указывают другие, ему не по душе их свычаи и обычаи и вся их жизнь, унаследованная от дедов и отцов, он не хочет слушать, что ему велит хор голосов всей деревни.
Такие люди бывали и прежде, в любые времена рождался на свет подобный человек.
* * *И вот Хокан собирает последние пожитки, что остались в доме. Он проголодался, нашарил корку хлеба и стал есть. То и дело подходит он к окну и смотрит на тот самый дом. В окнах все еще горит свет. Что-то там творится? Что он с ней делает?
Ну не дурак ли он, не вовсе ли ополоумел? Повель победил его, и жена осталась с ним. Теперь Мэрит владеет один, но не он. А какое ему дело до того, чем владеет другой?
Свершилось, прощай — вот как она кончилась, его радость! Тяжко будет ему думать о том, нет ничего тяжелее: он потерял ее. Как ему снять эти оковы и забыть о том? Пусто все вокруг него, пусто и у него в душе, пуста его жизнь. Завтра ее с ним не будет, не будет и послезавтра, на третий, на четвертый день. И на тысячный день после завтрашнего дня. А он все будет думать о ней. И никогда не наступит тот светлый день, когда он скажет: завтра она будет с тобой! Все дни будут лишь твердить ему: без нее! Без нее! Все дни, проклятые заранее, будут твердить ему одно и то же: один. Без нее.
