Константин Сергиенко - Самый счастливый день
Полилась длинная вступительная речь. О том, что мы живём в особый период. Ответственный и решающий. О судьбах страны. О тружениках и пятилетках. О надвигающемся съезде. О молодой смене. О роли учителей. Об успехах школы. Но и о недостатках.
— О них мы не можем молчать. — Наполеон поправил бордовый галстук. — Недостатки имеются. За первую четверть успеваемость в старших классах упала… — Наполеон глянул в блокнот, — на ноль целых семь десятых процента. Посещаемость также…
— Но это из-за болезни, — робко возразил кто-то, — был грипп.
— Товарищи! — Наполеон повысил голос. — Комиссия нас не спросит! Цифры есть цифры. А кроме того, много случаев поведения. В школу проникает чуждая идеология. Я знаю, что в десятых классах кое-кто стал одеваться вызывающе. Появились причёски с коками. Мало нам иллюстраций в «Крокодиле»? Мы хотим иметь у себя? На вечера проникают какие-то типы. Были дебоши и драки. Нет, товарищи, надо пресекать строжайше. Вплоть до исключения!
Наполеон снова посмотрел на часы.
— Есть и назревшие вопросы…
В этот момент приотворилась дверь, и появилась физиономия Котика.
— А, Константин Витальевич! — воскликнул Наполеон. — Проходите. Занимайте места.
— Угу, — буркнул Котик, проскользнул в дверь, споткнулся о туфельку Лилечки, чуть не упал и как-то неловко плюхнулся рядом на стул.
— Разные есть вопросы, — продолжил завуч, — вопросы тревожные… — он заворошил бумажки, — требующие безотлагательного…
Розалия трагически вздохнула и уткнулась в платок.
— Например, драка в девятом «А», — сказал Наполеон.
В учительской установилась особая тишина.
— Представьте себе, товарищи, настоящая драка, прямо в классе. Кстати, кто у нас классный? — Наполеон поднял задумчивый взгляд в потолок.
— Я, — тихо сказал Конышев.
— Что же у вас приключилось, Павел Андреевич? — мягко вопросил завуч.
— Не знаю, я не был. Не присутствовал, — испуганно ответил Конышев.
— Болели? — участливо спросил Наполеон.
— Недомогал…
— Так, так… И может, присутствовал кто-то из учителей?
Розалия всхлипнула.
— Вы что-то хотели сказать? — спросил завуч.
— Да, я была, я видела. — Розалия сморкнулась в свой голубой платочек. — Это было ужасно, ужасно…
— Что же там происходило? — мягко настаивал завуч.
— Побоище. Ужас, ужас. Мальчики подрались.
— Из-за чего? — тревога в голосе Наполеона росла.
— Если б я знала! — всхлипнула Розалия. — Но разве школа место для таких нехороших вещей?
— Может быть, кто-то знает? — спросил Наполеон.
— Причины выясняются! — неожиданно бодро выкрикнул Котик. Наполеон подозрительно посмотрел на него.
— Может быть, вы, Эмилия Германовна? — Завуч вперился в Леммерман.
— Я? Но я… — опешила старушка.
— Ах да. Вы преподаёте в другом классе, — недовольно признал Наполеон.
На меня он намеренно не глядел. Как на охоте, он аккуратно расставлял вокруг красные флажки и ждал, когда я ринусь в прорыв. Но я помалкивал.
Наполеон обратился к Химозе:
— Анна Григорьевна, что вы могли бы сказать?
— На моих уроках всегда порядок, — твёрдо и строго ответила та, — на моих уроках драк не бывает.
— А вы, Лия Аркадьевна?
— Я там не веду, — живо парировала Лилечка.
— Хм… — Наполеон нахмурился. — Нас вообще беспокоит положение в этом классе. Фадей Поликанович подтвердит. Что случилось? Передовой в прошлом класс скатился до массовой драки. Драк просто так не бывает. Если в коллективе присутствует дружба, коллектив не дерётся. А в девятом «А» всегда была дружба. Это мы знаем! Класс до сих пор удерживает переходящее знамя. Но я сомневаюсь… — Наполеон помолчал и повторил с нажимом: — Я сомневаюсь, чтобы после всего знамя осталось у них. На положение в классе мы должны посмотреть серьёзно. Там творятся необъяснимые вещи…
Тут Наполеон пустил в ход свой коронный номер с графином. Если директор Фадей Поликапович хватался за стакан, так сказать, вполне «искренне», то завуч Иван Иванович поглощал кипячёную воду с мастерством актёра. Паузу он умел держать. Буль-буль. Стакан пуст. Взгляд Рагулькина ясен, и речь тверда.
— Ученики посещают церковь, незаконно проникают в ряды комсомола. И мы смотрим на это сквозь пальцы! Более того, стараемся скрыть от общественности, попустительствуем, защищаем неправое дело!
Новая пауза. Голос Розалии:
— Но не все же так делают!
Рагулькин строго:
— Не все. Опытный педагог понимает, как надо вести. Только неопытный, молодой способен допустить ошибку.
Последний флажок поставлен. Сейчас назовут моё имя. Сейчас закричат «ату!». Но Рагулькин тянет, смакует.
— Товарищи, вспомним. Ещё в прошлом году это был замечательный класс. Ему присудили переходящее знамя. Что же случилось с начала года?
— Повзрослели! — снова бодро и довольно некстати выкрикнул Котик.
Я посмотрел на него. На щеках румянец, глаза блестят. Вид беспечный и бравый. Да не иначе, как Котик прямиком из «метро»! Вот так штука!
— Это не объяснение, — возразил Рагулькин, ещё более подозрительно глянув на Котика. — Люди взрослеют и становятся серьёзней. Они всё более осознают. Дружат, а не дерутся. Не ходят в церковь и не обманывают товарищей. Дело, я полагаю, не в этом… — Наполеон смотрит в блокнот. — Товарищи! Посещаемость в девятом «А» упала с начала года… значительно. Успеваемость тоже. Такое впечатление, что класс подменили. Что-то расстроило жизнь класса. Но что? Мы задаём вопрос: какие факторы изменили обстановку? Новые ученики? Но их не прибавилось. Даже убавилось учеников. Новые предметы? Предметы в основном всё те же. Может, новое преподавание? Может, кто-то по-новому преподаёт?.. Анна Григорьевна, вы как?
— Я преподаю по-прежнему, как умею, — отрезала Химоза.
— А вы, Павел Андреевич?
— Что я? — Конышев развёл руками.
— Но кто? Товарищи, у нас есть новые учителя? — Наполеон оглядывает учительскую.
Чёрт возьми! Тошнотворная тягомотина. Произношу отчётливо, громко:
— Я! Я новый учитель!
— Ах да! — Наполеон встрепенулся. — В самом деле. Именно вы, Николай Николаевич.
— Именно я.
Молчанье. Наполеон листает бумажки. Что-то шепчет на ухо директору. Тот устало кивает головой.
— Николай Николаевич, кстати. Вы тут сказали неловкое слово… — Розалия мгновенно приложила к глазам платочек. — Мы понимаем, молодые народ горячий, неосторожный. Но… вы не хотели бы извиниться перед Розалией Марковной?
— За что?
— Ну, сами знаете.
— Я не знаю. Возможно, Розалии Марковне что-то послышалось?
Розалия громко всхлипнула.
— Да извинитесь, и всё! — грянул директор.
— Хорошо, — сказал я, — могу извиниться. Но не за то, что сказал, а за то, что послышалось. Если это уж так необходимо.
— Значит, извиняетесь? — спросил Наполеон.
— Я уже объяснил.
— Да извинился он! — развязно сказал Котик.
— Ну что ж, — Наполеон посуровел. — Этот инцидент будем считать исчерпанным. Но есть и другие, Николай Николаевич. Вы как-то не очень хотите влиться в наш коллектив. Смотрите сверху вниз. Конечно, вы из столицы. Но вы не один из столицы. Таких у нас вы не один. И не надо смотреть сверху вниз. Зачем вы, например, организовали карикатуру у школьного сторожа?
— Какую карикатуру?
— Большую карикатуру в виде картины. Кажется, она называется «Корабль дураков»? Кого это вы считаете здесь дураками?
Я усмехнулся. Вероятно, криво.
— Если вы имеете в виду картину, которую завершал Михаил Егорович, то это копия с полотна голландского мастера.
— И зря вы смеётесь! — возвысил голос Наполеон. — Мы здесь не дураки, хоть вы и считаете! Мы видим глазами! Это была карикатура на коллектив!
— Во-первых, надо различать живопись и карикатуру, — ответил я, — это разные жанры. Во-вторых, при чём здесь я?
— А кто надоумил сторожа? Кто принёс зарубежную книгу? И не волнуйтесь, мы различаем жанры!
— По-моему, не очень, — сказал я.
— Вот видите! — Наполеон обратился к учителям. — Я же говорил. Николай Николаевич не уважает наш коллектив. С программой он не считается, преподаёт ненужных поэтов. Я уж не говорю о другом.
— О чём? — спросил я.
— О том, что вы пьёте в пивной на глазах у всего города! Вас видят ученики и родители! Хорошенькое мнение складывается о педсовете. Учителя просиживают в пивной! Уж этого вы не можете отрицать? Вот Константин Витальевич может нам подтвердить.
— А я и не отрицаю, — сказал я.
— И я не отрицаю! — выкрикнул Котик.
— Поэтому… — начал Наполеон.
— А кто не сидит? — перебил Котик. — Кто пива не любит? Все мы сидим!
— Хорошо, хорошо, — поморщился Наполеон, — это не самое главное. Можно пить пиво, даже рюмочку коньяка. Но нельзя же… — пауза, — нельзя же так запросто с ученицами…
