Джеффри Евгенидис - А порою очень грустны

Форма помощника официанта включала в себя коричневые брюки клеш из полиэстера, коричневую, с чудовищными отворотами на груди рубашку из полиэстера и оранжевый жилет из полиэстера, по цвету сочетавшийся с обивкой в помещении ресторана. Каждый вечер его жилет и рубашка были покрыты жиром, и матери приходилось их стирать, чтобы он мог надеть их на следующий день.

Как-то вечером пришел Коулмен Янг, мэр города, с группой бандитов. Один из них, озверевший от выпивки, направил свой издерганный взгляд на Митчелла:

— Эй ты, мудила. Поди-ка сюда.

Митчелл подошел.

— Воды мне налей, мудила.

Митчелл налил.

Человек уронил на пол салфетку.

— Я салфетку уронил, мудила. А ну подними.

У мэра, сидевшего с этой компанией, вид был несчастный. Но подобные ужины входили в его обязанности.

Дома Митчелл пересчитывал чаевые, рассказывая родителям, какая дешевая жизнь в Индии.

— Там можно на пять долларов в день жить. А может, и меньше.

— И чего вам Европа не нравится? — спросил Дин.

— Мы едем в Европу.

— Лондон хорошее место. Или Франция. Могли бы во Францию поехать.

— Мы и едем во Францию.

— Не знаю, что вам эта Индия далась, — покачала головой Лилиан. — Обязательно что-нибудь подцепите там.

— Тебе наверняка известно, — сказал Дин, — что Индия — одна из так называемых неприсоединившихся стран. Знаешь, что это означает? Это означает, что они не хотят делать выбор между США и Россией. Считают, что Россия и Америка эквивалентны в моральном плане.

— Как нам с тобой там связываться? — спросила Лилиан.

— Можете посылать письма в «Американ-экспресс». Там не пропадут.

— Англия хорошее место, — сказал Дин. — Помнишь тот раз, когда мы в Англию ездили? Сколько тебе лет было?

— Восемь, — ответил Митчелл. — Значит, в Англии я уже был. Мы с Ларри хотим еще куда-нибудь съездить. Куда-нибудь не на Западе.

— Не на Западе, значит? Ага, понял. Так, может, вам в Сибирь съездить? Может, посетить какой-нибудь гулаг? У них там, в империи зла, такие имеются!

— Вообще-то Сибирь было бы довольно интересно посмотреть.

— А если заболеешь, тогда что? — спросила Лилиан.

— Не заболею.

— Откуда ты знаешь, что не заболеешь?

— Я тебя вот что спрошу, — сказал Дин. — Вы сколько времени собираетесь путешествовать? Месяца два-три?

— Скорее восемь, — ответил Митчелл. — Зависит от того, на сколько денег хватит.

— А потом ты что делать собираешься? Со своим дипломом по истории религии?

— Думаю поступить в богословскую школу.

— В богословскую школу?

— У них там два отделения. Люди поступают, чтобы стать священниками или теологами. Я хочу по научной линии пойти.

— А потом что? Будешь преподавать где-нибудь?

— Может быть.

— Сколько преподаватель по истории религии зарабатывает?

— Понятия не имею.

Дин повернулся к Лилиан:

— Он думает, это пустяки. Зарплата. Пустяки, так он думает.

— Мне кажется, преподаватель из тебя вышел бы замечательный.

— Ну? — Дин обдумал эту идею. — Сын-профессор. Наверное, так и постоянную работу можно получить.

— Если повезет.

— Постоянная работа — дело хорошее. Для Америки нетипичное. Но если получишь, то можно неплохо устроиться.

— Мне пора, — сказал Митчелл. — На работу опаздываю.

На самом деле он опаздывал на беседу со священником. Втайне от всех, по секрету, словно покупал наркотики или посещал массажный салон, Митчелл ходил на еженедельные встречи с отцом Маруччи в церкви Св. Мери, католической, той, что в конце Монро-стрит. Когда Митчелл впервые позвонил в дверь дома священника и объяснил, что ему нужно, коренастый падре взглянул на него с подозрением. Митчелл пояснил, что собирается принять католичество. Он говорил о своем интересе к Мертону, особенно к истории его собственного обращения, описанной в «Семиярусной горе». Он рассказал отцу Маруччи примерно то же, что рассказывал профессору Рихтеру. Но отец Маруччи то ли не особенно рвался обращать в свою веру, то ли уже видел таких, как Митчелл, и не стал на него сильно давить. Дав Митчеллу кое-что почитать, он отправил его восвояси, пригласив зайти в другой раз, если будет желание побеседовать.

Отец Маруччи был вылитый персонаж из фильма «Город мальчиков» — такой же угрюмый, как Спенсер Трейси. Митчелл сидел у него в кабинете, замирая от благоговения перед большим распятием на стене и полотном «Священное сердце Иисуса» над притолокой. На старомодных батареях были ажурные украшения. Мебель была тяжелая, прочная, кольца на шторах напоминали миниатюрные спасательные круги.

Священник пристально вглядывался в него узкими голубыми глазами:

— Прочли книги, которые я вам дал?

— Да, прочел.

— Вопросы есть?

— У меня скорее загвоздка, чем вопрос.

— Выкладывайте.

— Знаете, я тут все думаю, если я стану католиком, то надо бы мне как-то научиться соблюдать правила.

— Мысль неплохая.

— С большинством из них у меня проблем не будет. Но я не женат. Мне только двадцать два года. Не знаю, когда я вообще женюсь. Может, еще не скоро. Словом, правило, насчет которого я переживаю, в основном касается добрачного секса.

— К сожалению, тут выбирать по желанию не разрешается.

— Это мне известно.

— Послушайте, девушка — это вам не арбуз. Вам что, обязательно надо в ней дырку сделать на пробу?

Это Митчеллу понравилось. Именно на такое серьезное духовное наставление он и надеялся. И все-таки он не понимал, как это может облегчить муки безбрачия.

— Идите подумайте, — сказал отец Маруччи.

На улице только-только загорались неоновые вывески Гриктауна. Если не считать этого небольшого освещенного квартала, да еще вечернего матча, который начинался за Вудвордом, на стадионе «Тайгер», в центре Детройта было пусто. Теплый летний бриз донес до Митчелла запах реки. Сунув брошюру по катехизису в карман жилета, он отправился в ресторан и приступил к работе.

Следующие восемь часов он провел, убирая со столов грязные тарелки. Он помогал людям, когда они принимали пищу. Посетители оставляли на тарелках недожеванные куски мяса, жилы. Если Митчелл находил в куче плова детскую зубную пластинку, он возвращал ее в коробочке для еды навынос, чтобы никого не смущать. Убрав со столов, он снова накрывал их. Столик на четверых он способен был убрать в один заход, захватив сложенные горкой тарелки.

Вопрос. Что означает слово «плоть» в применении к человеку как единому целому?

Ответ. В применении к человеку как единому целому слово «плоть» означает человека смертного, подверженного слабости.

Джери, жена владельца, любила обосноваться за столиком в глубине. Это была крупная неряшливая женщина, похожая на детский рисунок, вылезший за пределы рамки. Официанты бесперебойно снабжали ее виски с содовой. Каждый вечер у Джери начинался в приподнятом от выпивки настроении, словно в ожидании праздника. Позже она мрачнела. Как-то вечером она сказала Митчеллу:

— И зачем я только вышла за грека! Знаешь, какие они, греки? Я тебе скажу. Они как арабы черномазые. Никакой разницы. Ты сам грек?

— Наполовину.

— Жалко мне тебя.

Вопрос. В каком обличье восстанут мертвые?

Ответ. Мертвые восстанут в собственных телах.

Джери это не понравилось. В прошлом Митчелл, устраиваясь на работу, всегда находил возможность похалтурить. В ресторане это было невозможно. У него был всего один пятнадцатиминутный перерыв, во время которого он наскоро проглатывал свой ужин. Гиросы Митчелл заказывал редко. Их делали не из баранины, а из смеси говядины со свининой, похожей на консервы «спам» из восьмидесятифунтовой банки. В окне, выходящем на улицу, вращались три вертела, а повара потыкивали их, отрезали куски. У одного из поваров, Ставроса, жена страдала сердечной болезнью. Два года назад она впала в кому. Каждый день перед работой он заходил в больницу посидеть у ее постели. Иллюзий относительно ее выздоровления он не питал.

Вопрос. Кто говорит, что молиться возможно всегда, даже во время приготовления еды?

Ответ. Святой Иоанн Златоуст (род. ок. 400 г. н. э.) говорит, что молиться возможно всегда, даже во время приготовления еды.

Так и тянулись летние дни. Митчелл работал по семь смен в неделю — убирал со столов, счищал с тарелок недоеденное, кости и жир, салфетки, в которые высморкались, сваливал все в огромный мусорный бак с полиэтиленовым пакетом внутри, добавлял жирные тарелки к вечной горе, рядом с которой судомой из Йемена (единственный, у которого работа была еще хуже) казался карликом, — пока не заработал денег на билет до Парижа плюс $3280 в дорожных чеках «Американ-экспресс». На той же неделе он уехал, сначала в Нью-Йорк, а потом, три дня спустя, в Париж, где теперь оказался без крыши над головой и шагал под дождем по авеню Рапп.