Джон Грин - В поисках Аляски

— Что? — еле выдавил он.

— Мы целовались.

Он разинул рот, словно собираясь что-то ответить, но промолчал. Какое-то время мы смотрели друг на друга без слов, я был зол на себя — я же буквально хвастался этим — и наконец прервал молчание:

— Слушай, я… ты же знаешь, какой она была. Делала все, что взбредет в голову. Я, наверное, просто под руку подвернулся.

— Да уж. А я никогда никому не подворачиваюсь, — сказал Такуми. — Я… Толстячок, видит бог, я не вправе тебя винить.

— Ларе только не говори.

Он кивнул, и вдруг в дверь трижды постучали. Орел. Я подумал: Черт, второй раз за неделю поймали. Такуми показал на душевую кабину, и мы оба запрыгнули в нее и задернули занавеску, и низенький краник залил нас с груди до ног. Нам пришлось жаться друг к другу, это была нежеланная близость, но мы все же несколько долгих минут стояли, молчали и мокли, ожидая, когда пар унесет весь дым. Но в дверь душа Орел так и не постучал, так что через какое-то время Такуми выключил воду. Я приоткрыл дверь и выглянул — на диване сидел Полковник, положив ноги на «ЖУРНАЛЬНЫЙ СТОЛИК», и доигрывал заезд за Такуми. Я открыл дверь, и мы вышли — мокрые насквозь.

— М-да… не каждый день такое увидишь, — бесстрастно констатировал Полковник.

— Какого хрена? — спросил я.

— Я постучал, как Орел, чтобы вас попугать. — Он улыбнулся. — Но, блин, если вы хотели уединиться, вешайте в следующий раз записку на дверь.

Мы с Такуми расхохотались, а потом он сказал:

— Да, у нас в последнее время напряг какой-то в отношениях, но после того, как мы приняли душ вместе, я теперь ощущаю с тобой особую близость, Толстячок.

— Ну, так как все прошло? — спросил я.

Я сел прямо на «ЖУРНАЛЬНЫЙ СТОЛИК», а Такуми плюхнулся на диван рядом с Полковником. Мы оба были мокрые и слегка мерзли, но нам важнее было услышать, что рассказал Полковнику Джейк, чем переодеться.

— Это было интересно. Вот что вам надо знать: он подарил ей те цветы, как мы и думали. Они не ругались. Он позвонил, потому что обещал — ровно через восемь месяцев после того, как начались их отношения, то есть в три часа две минуты утра, что, согласимся, несколько смешно. Аляска, я так понимаю, каким-то образом услышала телефонный звонок. Они минут пять говорили ни о чем, а потом она вдруг психанула ни с того ни с сего.

— То есть совсем ни с того ни с сего? — удивился Такуми.

— Дай я проконсультируюсь со своими записями. — Полковник принялся листать страницы блокнота. — Так. Джейк говорит: «Ты хорошо отпраздновала нашу круглую дату?», а Аляска отвечает: «Просто изумительно!». — И в голосе Полковника я услышал ее бурные эмоции, она точно так же выделяла интонацией некоторые слова, вроде «изумительно», «прекрасно», «совершенно». — Потом тишина, потом Джейк спрашивает: «Что ты там делаешь?», а Аляска отвечает: «Да ничего, просто рисую», а потом вдруг: «О боже!» И еще через некоторое время: «Черт, черт, черт!» — и начинает рыдать, говорит, что ей надо идти, что они поговорят потом, но она не сказала, что направляется к нему, и Джейк думает, что она к нему не собиралась. Он сказал, что не знает, куда она могла поехать, но что она всегда предупреждала о своем желании навестить его, а в этот раз не предупредила, значит, она вряд ли сорвалась к нему. Погодите, дайте я точную цитату найду. — Полковник перевернул страницу. — Ага, вот: «Она сказала: „поговорим потом“, а не „увидимся“».

— Мне она обещала, что мы «продолжим потом», а ему — что они «поговорят потом», — отметил я.

— Да. Есть. Планирование будущего. С версией о самоубийстве не сходится. Потом Аляска возвращается в комнату, крича, что она что-то забыла. А потом ее безудержная гонка подходит к концу. То есть, по сути, ответов никаких мы так и не нашли.

— Ну, мы узнали, куда она не собиралась.

— Разве что это был какой-то совсем странный импульс, — вставил Такуми. Он посмотрел на меня. — Судя по всему, в ту ночь она была склонна к особо импульсивным поступкам.

Полковник с любопытством посмотрел на меня, и я кивнул.

— Да, — подтвердил Такуми, — я в курсе.

— Ладно. Ты разозлился, но потом вы вместе приняли душ, и теперь все хорошо. Отлично. Так вот, той ночью… — продолжал Полковник.

Мы попытались восстановить для Такуми наш последний разговор, но оба помнили его не особо хорошо, отчасти потому, что Полковник был страшно пьян, а отчасти потому, что я его почти и не слушал, пока мы не начали играть в «Правду или действие». И мы ведь не знали, насколько это потом окажется важно. Последние слова всегда труднее запомнить, если не знаешь, что человек умрет.

— Ну, — говорил Полковник, — вроде бы мы с ней говорили о том, как я люблю играть на компе в скейтбордистов, но мне и в голову не придет встать на скейт в реале, а потом она вдруг предложила поиграть в «Правду или действие», и вы начали трахаться.

— Погоди, ты что, трахнул ее? Прямо на глазах у Полковника? — воскликнул Такуми.

— Нет.

— Ребята, угомонитесь, — призвал Полковник, вскидывая руки. — Это всего лишь эвфемизм.

— Эвфемизм чего же это был? — удивился Такуми.

— Поцелуев.

— Прекрасный эвфемизм. — Такуми закатил глаза. — Я один считаю, что это может быть важно?

— Да, мне это в голову не приходило, — сказал я с каменным лицом. — Но теперь не знаю, что и думать. Джейку она не сказала. Наверное, не так-то уж и важно.

— Может, ее терзало чувство вины, — предположил он.

— Джейк сказал, что сначала все было нормально, психанула она только под конец, — напомнил Полковник. — Но наверное, дело все же в этом разговоре. Случилось что-то, чего мы не понимаем. — Полковник в отчаянии провел рукой по волосам. — Господи, было же что-то. Что-то у нее там внутри. Нам надо лишь понять что.

— Да, осталось лишь прочитать мысли мертвого человека, — согласился Такуми. — Ничего сложного.

— Точно. Как насчет надраться?

— Я пить не хочу, — отказался я.

Полковник сунул руку в углубление дивана и извлек бутылку Такуми. Но тот тоже не захотел составить ему компанию, так что Полковник ухмыльнулся:

— Мне больше достанется. — И залпом выпил.

через тридцать семь дней

В СЛЕДУЮЩУЮ СРЕДУ ПОСЛЕ религиоведения я наткнулся на Лару. В буквальном смысле. Я ее и раньше видел конечно же. Почти каждый день — на английском, в библиотеке, когда она перешептывалась со своей соседкой Кэти. В обед и ужин в столовке, за завтраком, наверное, тоже видел бы, если бы вставал к завтраку. Она меня, естественно, тоже замечала, но только сегодня так получилось, что мы посмотрели друг на друга одновременно.

Я предполагал, что она к этому времени меня уже забыла. В конце концов, мы и встречались-то всего один день, хотя он и был очень насыщен событиями. Но когда я, спеша на математику, врезался в ее левое плечо, она повернулась и посмотрела на меня. Она была зла, и не потому, что я на нее налетел.

— Извини, — выпалил я, а Лара посмотрела на меня искоса, как будто сейчас либо расплачется, либо начнет на меня ругаться, но потом молча ушла в класс. Это было первое, что я сказал ей за месяц.

Мне хотелось бы, чтобы мне хотелось с ней поговорить. Я понимаю, что вел себя отвратительно. Представь себя на месте Лары, говорил себе я, подруга умерла, а бывший парень словно дар речи утратил. Но в моей душе хватало места только на одно искреннее желание, и объект этого желания умер, и мне теперь были нужны хотя бы ответы на вопросы «как» и «почему», а Лара не могла мне их дать, а больше для меня ничего значения не имело.

через сорок пять дней

НЕДЕЛЯМИ МЫ с Полковником жили на благотворительность в плане курева: сигареты нам либо отдавали за так, либо продавали задешево буквально все — от Молли Тэн до недавно остриженного Лонгвелла Чейза. Казалось, что все эти люди хотят нас поддержать, но другого способа выразить свое сочувствие не придумали. Но к концу февраля благотворительность закончилась. Да и к лучшему. Мне было довольно-таки неловко принимать подарки у людей — они же не знали, что это мы вложили Аляске в руку заряженный пистолет.

Так что после уроков Такуми повез нас в «Куса ликорс». В тот день мы с Такуми получили безрадостные результаты первого серьезного теста по математике за этот семестр. Может, это случилось из-за того, что кончились наши собрания с горами картошки из «Макнесъедобнальдса», на которых Аляска объясняла нам то, чего мы не поняли сами, может, из-за того, что мы вообще учебу запустили, но мы оба шли к тому, что и нашим родителям скоро отправят отчеты о неуспеваемости.

— Дело в том, что мне математика просто неинтересна, — прозаично констатировал Такуми.

— Приемной комиссии в Гарварде это будет довольно трудно объяснить, — ответил Полковник.