Элисон Лури - Иностранные связи
Больную Винни тоже пока никто не навещал, хотя она, собственно, никого и не звала. Когда Винни в плохом настроении или неважно себя чувствует, она всегда старается затаиться, пока ей не станет лучше. Даже совсем молодая, очаровательная женщина при сильной простуде кажется не такой хорошенькой, а Винни зеркало в ванной говорит, что сейчас она особенно некрасива; да и настроение у нее хуже некуда. И хотя в Лондоне у нее много знакомых, чутье подсказывает ей, что в основном это не друзья, а всего лишь добрые приятели (кроме разве что Эдвина Фрэнсиса, да и тот сейчас в Японии). Винни, конечно, любит их, но ей кажется — быть может, и несправедливо, — что их ответная дружба идет от природной доброты и человеколюбия, а не от глубокой сердечной привязанности. Винни боится подвергать эту дружбу суровым испытаниям. Если друзья и не испугаются, увидев ее такой, как сейчас, то наверняка станут жалеть, а Винни, хотя иногда и жалеет себя сама, вовсе не хочет, чтобы ее жалели другие, — даже мысль об этом ей ненавистна.
Чтобы защититься от такой опасности, Винни обычно начинает думать о невзгодах ближних и от души им сочувствует. Если бы она заболела в подходящую для простуд погоду — скажем, в начале апреля, — то с пользой поразмышляла бы о несчастьях Чака Мампсона: безработице, духовной нищете, недостатке образования, тоске, одиночестве, нелюбви к Лондону и печальном открытии, что его мудрый и благородный английский предок на деле оказался безграмотным попрошайкой. А заболей она пару недель спустя, добавила бы к списку несчастий Чака трудное детство и уголовную юность.
«Папаша» и «мамаша», рассказывал Чак, когда они с Винни в первый раз ужинали вместе, были люди темные, «без гроша в кармане» и не в ладах с законом. «Папаша был человек вовсе пропащий. Если хотите знать, полжизни просидел по тюрьмам. И на нас на всех ему было плевать».
Как поняла Винни, Чак и его многочисленные братья и сестры росли в какой-то загородной трущобе, а мать их надрывалась на работе и выпивала.
— Женщина-то она была неплохая, — объяснял Чак, накалывая на вилку непомерной величины кусок камбалы с виноградом и заедая картофелем с петрушкой (совершенно не умеет вести себя за столом), — только дома бывала редко, не могла за нами присматривать. А когда дела у нее шли плохо, злилась, и тогда нам доставалось будь здоров!
Чак и его братья росли как трава, и едва повзрослели немного, у них начались неприятности.
— Я спутался с плохой компанией. К девятому классу мы уже вовсю сбегали с уроков, ошивались в бильярдных или устраивали покатушки.
— Что? — переспросила Винни, изумляясь, насколько не к месту Чак и его история в изысканном, старомодном ресторане Уилера.
— Покатушки-то? Ну, это… Находите тачку, в которой оставили ключи, или заводите ее от другой машины и всей шайкой едете кататься. Выводите драндулет на большую дорогу и смотрите, чего он выжать способен, или берете девчонок — и айда с ними в соседний город. Если бензин кончается или за вами хвост, то бросаете на дороге. А еще, бывало, брали не машину, а пару лошадей. Потом нам эти забавы надоели. Стали вламываться в пустые дома. Просто так, чтобы поразвлечься, но если что-нибудь из вещей нравилось, брали себе. Лично я прихватывал фотоаппараты. Как-то раз в доме оказались люди и нам пришлось удирать. А потом никто не хотел сознаваться, что струсил, и мы давай выхваляться друг перед другом. Мол, в следующий раз возьмем пушку, и попадись кто на пути — всех перестреляем к чертовой матери. Один из наших знал, где его отец прячет пистолет. Можно считать, нам повезло. Нас поймали раньше, чем мы успели кого-то пристрелить, — и раньше, чем пристрелили кого-то из нас. Почти всех ребят взяли на поруки, а меня — как узнали, что у меня за семейка, — отправили в тюрьму для малолеток.
— Нет же, не тюрьма меня перевоспитала, — продолжал Чак свой рассказ, сидя рядом с Винни в партере «Ковент-Гардена», где они ждали начала «Фиделио». — Шутите? Вы были хоть раз в таком месте?.. Война перевоспитала! Меня призвали и отправили на Тихий океан, в инженерные войска. Если б не война, шел бы, наверное, и дальше по кривой дорожке и кончил бы, как отец. Только после войны перестало казаться, что убивать людей так уж весело, даже какого-нибудь япошку, который только и ждал, чтобы пристрелить тебя первым. А уж дома… Мне как-то прежний дружок рассказывал, как он пошел на ночную автозаправку с револьвером, а там малый дежурит. Не хотел никого трогать, просто услыхал шум в дальней комнате, испугался. И вот он лежит мертвый, мой дружок его лишил жизни. За что, спрашивается? Из-за каких-то пары сотен долларов. Это, знаете ли, не для меня.
— Понимаю. — Винни окинула взглядом огромный зал — сияние ламп, малиновый бархат, ярусы позолоченных лепных балконов — и снова взглянула на Чака и его кожаный галстук-ленточку. Ей показалось, будто столкнулись два мира. — И вы, значит, встали на путь истинный?
— Можно и так сказать. — Чак неловко хохотнул. — Короче, вернулся я из армии, но дома надолго не задержался. У меня были льготы для поступления в университет, экзамены в инженерный колледж я сдал хорошо, ну и подумал — черт возьми, почему бы и нет?
— Почему бы и нет? — повторила Винни, думая о том, какими неисповедимыми путями этот несчастный безработный, бывший преступник из оклахомской глуши очутился рядом с ней в «Ковент-Гардене», и о том, как ей повезло родиться в образованной, любящей, непьющей и состоятельной семье.
После вечера в опере Чак мало-помалу перестал казаться таким жалким. Ему было скучно и грустно, а потому он готов был идти куда угодно, есть что угодно и смотреть какие угодно достопримечательности. Кое-что ему нравилось, кое на что просто любопытно было взглянуть. К примеру, после «Фиделио» он сказал: «Здесь все, конечно, не так, как в жизни, но если б можно было, когда дела плохи, постоять и покричать, то всем пошло бы на пользу. Мой дед так и делал. Бывало, если его разозлить не на шутку — бросит все дела и ну крыть всех без разбору. Минут десять-пятнадцать бранится, пока не задохнется».
Винни слегка смущало, что Чак каждый раз платил за их развлечения, да еще и благодарил ее. С самого начала он по ошибке решил, что Винни добрая и отзывчивая. Это заблуждение родилось, когда они летели в Лондон (хотя на самом деле Винни всего лишь пыталась избежать разговора с ним), и укоренилось, когда Винни дала пару нехитрых советов насчет родословной. «Вам только кажется, что я добрая», — хочет иногда сказать Винни, но сдерживается.
Пусть Чак в ней ошибся, но Винни со временем поняла, что он не так уж глуп, просто недостаточно образован, а в ее понимании — вовсе невежествен. Зато хотя бы готов учиться. Чак почти ничего не читал, и Винни решила начать с азов, с детской классики — Стивенсона, Грэма, Барри, Толкиена, Уайта. Стала покупать ему книги, чтобы у него были приличные издания, а заодно в благодарность Чаку за ужин и за билеты в театр, которые он исправно покупал.
Появляясь с Чаком на самых интересных спектаклях, фильмах, концертах и выставках, Винни, конечно, рисковала наткнуться на кого-нибудь из лондонских знакомых. И в самом деле, уже во время третьего их выхода в свет — в Национальный театр — они встретили Розмари Рэдли. Винни с тяжелым сердцем представила ей Чака и увела его, как только позволили приличия. Как и следовало ожидать, Чак сказал потом: «Ни дать ни взять настоящая леди. Хоть одну аристократку встретил в Англии! Надо же, еще и красотка».
Винни была крайне удивлена, когда через несколько дней, на праздничном обеде, Розмари без тени насмешки посетовала, что Винни так быстро увела своего «забавного друга-ковбоя», и попросила во что бы то ни стало на следующей неделе привести его к ней. Винни обещала постараться, но для себя поначалу решила, что лучше не надо. Чак ей, конечно, никакой не друг и значит для нее не так уж много, но к чему брать его на вечеринку в Челси и делать из него посмешище? С другой стороны, Чак, скорее всего, не догадается, что Розмари и ее друзья над ним смеются, и если уж показывать ему Лондон, то пусть увидит не одни достопримечательности с открыток.
Итак, Винни снова нарушила свое правило держать подальше друг от друга своих английских и американских знакомых и взяла Чака с собой на вечеринку к Розмари, надеясь, что в большой пестрой компании он будет не слишком заметен. Как ни странно, его западный костюм и выговор имели небывалый успех. И хотя Чак объяснил, что на ранчо работал только в далеком детстве, англичане обступили его и забросали вопросами в невидимых кавычках о том, как заарканивают и клеймят скот и много ли в прериях краснокожих. «Что за прелесть ваш мистер Мампсон, — сказала Винни актриса Дафна Вэйн. — Американец до мозга костей, правда?» А Пози Биллингс нашла Чака «ужасно забавным» и стала настойчиво звать его и Винни к себе в Оксфордшир. Винни поняла, что здесь, в Англии, Чак не обычный американец, каких тысячи, а своеобразная, даже диковинная личность. Точно так же воспринимали бы в Америке, допустим, шотландского инженера-сантехника в юбке.
