Михаил Веллер - Короткая проза (сборник)

– На-ка, хватани, – протянул Третьяк.

Сиверин закурил, подув отхлебнул и передал Кольке.

Стригали уже кончили работу, там было темно. Еще несколько костерков горели среди палаток.

– По всему Уймону сейчас костерки наши… – пустился в задумчивость Третьяк. – Тыща километров, почитай, по горам; кто эти километры мерил… Где несколько километров ходу, где боле тридцати. Чик-Атаман в снегу уж, поди, под ним в снегу стоят. Дежурят у костерков. Чай варят, скот смотрят. Утром – ломать лагерь, седлаться – погнали. Как-то дойдем?..

– А сверху б глянуть, – запредставлял Милосердов. – Вот спутник от нас видно, когда запускают, с него видать можно, конешно. Ночь, понял, темно – и только костры наши цепочкой до Бийска, – он головой даже закрутил от впечатления. – Это сколько же… – стал считать: – восемь связок ушло, по три гурта, первые три – по четыре пошли, это… двадцать семь костров.

– Да косари от Тюнгура и дальше, – прибавил Третьяк. – Да колхозный, цыгане пасут…

Чифир уменьшил притупленность чувств. Следы дня давали знать себя все сильнее; Сиверин старался не шевелиться. Колька заварил вторяк. Он без надобности поправил на шее монету в пять монго, где всадник с арканом скакал за солнцем.

– Коня ничо ты сделал, – подпустил он сдержанное мужски-лестное уважение.

– Эх, мучений-то сколько. – сказал Третьяк. – Ну, теперь он тебя признал.

– Монгол, – рассудил Милосердов. – Ты его по Уймону не жалей. Нам – дойти только. А там все одно – на мясокомбинат.

– Что – на мясокомбинат? – не понял Сиверин.

– На тушенку, – с каким-то весельем предвкусил

Третьяк.

– Чего это?

– Так монгол же, – объяснил Милосердов. – Они нам что поставляют – это мы по фактурам на комбинат сдаем. На тушенку пойдет.

– Своим ходом, – добавил Третьяк.

– Так что отыграется ему твоя шкура, – посмеялись.

– Так он чо, не в табун пойдет? – все пытался уразуметь Сиверин.

– Нет конечно. В табуне скотоимпортские. А это – монгол, по фактуре принят. Да чо те, – все равно только дойти. На-ка, хватани!..

Сиверин ощутил, как он устал. «Раскатись оно все…»

– Устал ты сегодня, – ласково сказал Третьяк. – Пошли отдыхать, ребятки.

Лежа рядом на кочме под одеялом, закурили перед сном. В затяжках выделялись красновато лица и низкий тент.

– А-ахх… – поворочался Третьяк. – Ты не жалей…

– Да я такого зверя в рот и уши, – сказал Милосердов. – Может, Юрка-конюх заместо него другого сдаст, похуже, – предположил, помолчав.

– Может, – согласился Третьяк. – Клеймо только…

– Кто смотрит? Переклеймит… Да он с Яшкой грызться будет, – не станет.

– Это точно… Яшка у него табун держит.

Все отходило, тасовалось… «сам убью…» – поплыло неотчетливо… Сиверин понял, что засыпает, загасил окурок сбоку кочмы о землю и натянул одеяло на голову.

А вот те шиш

Осенняя набережная курортного города.

– Приветствую!

– Виноват?..

– Багулин? Я не ошибся.

– Решительно не могу припомнить…

– Вы изменились меньше, чем я. Тридцать шестой, Москва, а?

– А-а!.. да-да… но все же?..

– А избушка под Тулой, зима?

– Так-так-так-так… ну же!

Багулин , около 70 лет, хорошо сохранившийся, рослый, седина малозаметна в густых русых волосах. Одет тщательно, с учетом моды; манера держаться добродушно-покровительственная. Чувствуется, что человек этот себя уважает и собой доволен, к тому имея основания. Арсентий , того же возраста, но выглядит старше. Худощавый, нервный; некоторую неуверенность в себе прикрывает иронией и порывистой решительностью. Новая одежда топорщится на нем, вызывая сходство с манекеном в провинциальном универмаге. Впечатление производит неопределенное: не знаешь, чего ожидать от такого человека.

Обозначим их для краткости просто Б. и А. Чуть отодвинувшись, они оценивают друг друга.

А. Вот – встреча…

Б. Вот встреча! Через века, а!

А. Какими судьбами здесь?

Б. (хозяйски поведя рукой) . Живу.

А. Здесь? Давно?

Б. Четвертый год. Вышел на отдых – и осел на берегу теплого моря.

А. (завистливо вздыхает) . Королевский вариант. Хорошо обосновался? Как квартира?..

Б. (с естественностью) . Купил дом. Сад. Аркадия, понимаешь, и идиллия!..

А. Мечта. Мм. Мечта. Большой?

Б. (скромная улыбка) . Не слишком. Шестьдесят пять метров. Четыре комнаты, кухня, веранда. Но уютно, знаешь. Жизнь мечтал пожить в своем доме. Купил кресло-качалку! Вечером сядешь в нем на веранде, пледом накроешься, книжку возьмешь, цикады стрекочут, море шумит… Винцо домашнее свое – чистый виноград…

Слушай! Едем ко мне! Мигом. Я на машине. Посидим… Ты-то как?

А. У тебя машина?

Б. Да вот же – синие «Жигули». Ну, едем. Приглашаю. Мы с женой вдвоем, дочка в Киеве, сын в Ленинграде, попробуешь вино…

А. (сглатывает, покачивает головой, смотрит на часы) . У меня самолет через три часа.

Б. Куда?

А. В Москву.

Б. Ты там?

А. Да…

Б. Так и прожил?

А. Да…

Б. И откуда сейчас?

А. Из Ставрополя. Впереди гроза, вот посадили, торчим здесь.

Б. Э, так еще сто раз вылет отложат. Едем! От меня позвоним в аэропорт, справимся, – телефон я себе поставил, я тут у них как-никак депутат горсовета.

А. (мнется) . Не могу… У меня там встреча назначена…

Б. (шутливо грозит) . Небось какая-нибудь дама?.. Ох, ты старый жук!..

А. (смущенно) . Что ты, ну… Может, если хочешь, там посидим в ресторане, а?..

Б. Зря. Точно не можешь?

А. (вздыхает) . Точно.

Б. (напористо) . Ну!

Машину Багулин ведет элегантно и со вкусом – он все делает элегантно и со вкусом. На лице Арсентия удовольствие от комфорта, в позе некоторая напряженность.

Б. Работаешь еще?

А. На пенсии…

Б. Какая?

А. Девяносто четыре.

Б. Что ж… Кем ушел?

А. Инженером.

Б. Старшим?

А. Просто инженером.

Б. (сочувствует со своего высока, уяснив социальный статус старого знакомого) . Эх, Сенька!… Как был ты добрым с юных лет – так, небось, и ехали всю жизнь на твоем горбу, кому не лень. Да…

Семья есть?

А. Нет, знаешь.

Б. Женат хоть был?

А. Да как-то все так…

Б. Да. Ясно… Сейчас-то – что делал в Ставрополе?

А. С похорон…

Б. Вот как… Кто?..

А. Сестра.

Б. (соболезнуя барственным лицом) . Годы наши… Крепись, старина. Мы мужчины, дело такое…

Полупустой по дневному времени ресторан, жизнь аэропорта за стеклянной стеной. Столик в углу; распоряжается за ним, безусловно, Багулин.

Б. Не «Реми Мартен», но коньячок сносный.

А. (причмокивает) . Напиток!.. Дорог, слушай, дьявол.

Б. (полагая, что уловил смысл) . Ты – мой гость сегодня. Да, да, дискуссия закрыта.

А. (кротко подчиняясь) . Завидую людям, умеющим жить. Всегда завидовал.

Б. (принимая на свой счет должное; с самодовольством как нормой поведения) . Умение зависит от тебя самого. Вот ты так и остался в Москве. Зачем? Чего всю жизнь цеплялся? Вот – я подался на Восток. Надо было решиться? – надо. Непросто? – ничего страшного. Результат? – налицо. Кандидатская? – пожалуйста. Докторская? – просим. Директор института? – будьте любезны. Трудом? – трудом. Но без этого дикого столичного суетливого напряжения и дворцовой грызни.

А. Я всегда знал, что ты развернешься в жизни. Не сомневался… Ты всегда умел поступать по-крупному. Не боялся резко класть руля… Не всем это дано. Я рад, что ты добился многого. Состоялся. Ты и должен был.

Б. (учит) . А чего, чего бояться? Осмотрелся, оценил – и давай!

А. (прислушиваясь к трансляции объявления рейса на Гамбург) . За границей, вероятно, бывать приходилось…

Б. (небрежно) . Случалось. Англия, Индия, Алжир. Работа, конечно, график жесткий, но присутствовали, прямо скажем, возможности и для удовлетворения любопытства. Такова логика – не боишься медвежьих углов – так видишь мир.

А. (он уже под хмельком) . Помню давние разговоры. Помнишь!.. Да! Брать судьбу за глотку. Старость… гм… вторая молодость… Молодец. Завидую. Прожил.

Б. (великодушно) . Ну, и у меня не совсем все по планам выходило. Жизнь, как известно, вносит коррективы.

А. (с мгновенным проблеском глаз) . Это точно. Вносит.