Алексей Серов - Обеднённый уран. Рассказы и повесть

Мужчина с ребёнком на руках огляделся и присел на лавку. Странно, он выглядел теперь утомлённым и даже каким-то растерянным, но не забыл надвинуть малышу на лицо тень от козырька. Солнце пекло неприлично, и, глядя на них, я захотела пить. Подошла к остановочному ларьку. Передо мной какой-то парень брал пиво, долго пересчитывал деньги. Я ещё раз взглянула на мужчину, сидящего на лавке под солнцем.

Он глядел куда-то в сторону, на большую круглую клумбу позади ларька. Потом посмотрел мне прямо в глаза. Тогда я решилась и подошла к нему.

— Извините, я могу вам чем-то помочь? Может, купить ребёнку воды? жарко…

— Спасибо, — сказал он. — А вы можете посидеть немного с мальчиком, буквально две минуты? Я сам чего-нибудь куплю. — И, видимо, чтобы я не передумала, он спросил мальчика: — Илюша, ты посидишь с девушкой? Смотри, какая хорошая, милая девушка.

— Меня Света зовут, — сказала я. — Давайте мне его, не бойтесь, меня дети любят.

— Побудешь со Светой?

Илюша протянул ко мне руки, продолжая смотреть всё так же серьёзно. Я взяла его и села с ним на лавку. Мужчина встал.

— Спасибо вам, Светлана, вы очень хороший, отзывчивый человек.

— Да ничего особенного. Я мелких люблю.

— Спасибо вам, — повторил он, как-то по-особенному глядя мне прямо в глаза. — Илюша — хороший мальчик, с ним легко. Он не доставит лишних хлопот.

— Ну, какие тут хлопоты. Ерунда. А где же мама-то его?..

— Мама его умерла, — просто сказал он. — Болела.

Надо же, угадала, смотри ты.

— Извините.

— Ничего.

Мужчина пошел к ларьку, и я крикнула ему вслед:

— А вас-то как зовут?

Что такое, ведь я представилась сама, и даже знаю, как зовут ребенка…

— Николай, — сказал он, обернувшись с улыбкой.

— Очень приятно.

Он кивнул и пошел не к ларьку, а чуть дальше, к остановке. Теперь он был от меня метрах в пятидесяти, среди людей, но я постоянно могла его видеть. Там он вытащил из кармана телефон и снова приложил его к уху. Заговорил с кем-то. Долго говорил, минуты три, наверное. Я знаю, для мужчин это длинный разговор. Лично я-то могу хоть три часа болтать с подругой по телефону, и не надоест. Однажды проговорила целый день, с утра до вечера. О чём?..

Николай ещё продолжал говорить по телефону, когда к нему подъехала легковая машина. Такая серая, неприметная. Из неё вышли три человека с крепко сжатыми губами. Молча обступили Николая. Тот убрал телефон в карман и огляделся. Люди с обезьяньими складками кожи вдоль щёк сказали ему что-то. Он помотал головой. Эти ему ещё что-то сказали, и один из троицы вытащил стальные, хищно взблеснувшие наручники.

Я следила за ситуацией с напряжённым, но отстранённым интересом. Клянусь, я совершенно забыла, что у меня на руках ребёнок Николая. Может быть, я ждала, что Николай сейчас, как в киношном боевике, разбросает своих врагов несколькими мощными ударами. Но он не стал этого делать. Я поймала последний его взгляд, адресованный мне — васильковый проблеск на серой пустоши. Эти люди, легонько подталкивая, заставили его сесть в машину, потом машина спокойно тронулась и уехала. В никуда. И никто даже не обратил на это внимания.

Илюша вздохнул и привалился щекой к моему правому локтю. Он ничего не знал о происшествии с его отцом и через несколько минут уже безмятежно спал. Ещё и по этой причине я не стала ничего делать, ребёнок-то не виноват. Я просидела так с ним около часа. Разные мысли приходили мне в голову за это время. Конечно, я ждала, что Николай вернётся за ребёнком, если и не один, так хоть с теми людьми, которые увезли его. Не мог ведь он оставить здесь Илюшу с совершенно незнакомым человеком? Не мог. Значит, должен вернуться.

Но к тому времени, когда Илюша проснулся, я поняла: Николай не вернётся. Видимо, он считал, что Илюше лучше быть со мной, незнакомой двадцатитрёхлетий девицей, чем в компании с теми серыми людьми. Видимо, я внушала ему некоторое доверие, а они — совсем никакого.

Что делать? Что делать? Надо бы идти в общагу, я живу одна в комнате, места для ребёнка хватит. Не в милицию же его нести. Но вдруг Николай и в самом деле вернётся? Как он нас тогда найдёт?

И странно, я вдруг шестым чутьём, пропустив первые пять, поняла, что, если Николай действительно сможет уйти от тех людей, он обязательно найдёт нас, беспокоиться об этом не следует. Тогда я встала, поморщившись от боли в затёкших ногах, и, крепко прижимая Илюшу к себе, пошла в общагу. Илюша сидел у меня на руках спокойно, как маленький Будда. Лишь бы охранник нас пропустил. В крайнем случае, скажу, что ребёнок не мой, а подруги, я только посижу с ним. Кстати, это правда…

— Когда это ты, оглашенная, успела так быстро и залететь, и родить, да ещё без мужика? — вот каким приветствием встретила меня мама на пороге родного деревенского дома, когда после почти суточного путешествия на поезде мы с Илюшей явились пред её светлые очи. — Прошлым летом живота у тебя ещё не было, а сейчас, как погляжу, мальчику твоему почти годик.

— Да, мамочка, жизнь ускоряется. Ходить с пузом девять месяцев — не по нутру современной молодёжи. Готовых детей мы покупаем в супермаркетах, сразу оптовыми партиями на несколько человек. И они уже умеют говорить: «Мама»…

— А где же у них батарейка?

— Разумеется, в попе.

Мы обнялись. Человечище моя мамочка, таких больше нет. Хоть и говорят, что я вся в неё, но мне до неё ещё расти и расти. Проработала всю жизнь школьной учительницей русского и литературы, и при этом сумела остаться лёгким, светлым человеком.

Мы с Илюшей расположились в большой комнате, за столом. Как всегда, мальчик был спокоен, оглядывался вокруг так, словно это был его привычный дом. То же было и у меня в общежитии. Правду сказал внезапно исчезнувший Николай: с этим ребёнком никогда не было никаких хлопот. Единственная проблема — комендант. Обещал выселить меня. Поэтому и пришлось везти Илюшу к маме. Надо ведь заканчивать своё высшее образование, которое, чувствую, вряд ли будет так уж полезно, так уж пригодится мне в жизни. Да заканчивать — это ещё сильно сказано, большая часть впереди, три года кошмара…

— Как тебя зовут, парень? — спросила мама.

Илюша негромко пролепетал свое имя.

— О, говорить может, — мама и этим была удовлетворена, но решила всё-таки поинтересоваться у меня: — А отчество?..

— Думаю, Николаевич, — сказала я. — Скорее всего.

— Отлично, отлично, узнаю свою непутёвую дочь. — Наконец мы уселись за столом, мама налила всем чаю, взяла свою чашку и аккуратно подула в неё. — Ну, а теперь расскажи мне, как было дело.

Я рассказала.

— И сколько времени ребёнок живет с тобой?

— Больше месяца. Он очень хороший мальчик. Спокойный, умный, наблюдательный. Всё понимает. Мне с ним легко. Вот только из общаги грозятся выселить.

— А что с ним не так?

— Ноги. Не знаю, можно ли будет это вылечить. Ноги у него не действуют. Как деревянные. Я делаю ему массаж утром и вечером, зарядку, сгибания-разгибания. И контрастный душ. Но пока безрезультатно.

— Понятно, — сказала мама. — Я попрошу Германовну посмотреть его. Пусть займётся делом, старая болтушка. Надо же иметь хотя бы какой-то диагноз.

В это время прибежал с улицы Дик, наш огромный пёс. Где-то гулял, вернулся домой пожрать, а тут я сижу. Он ещё в сенях учуял мой запах и ворвался в комнату, как большая лохматая торпеда, уткнулся мордой в мои колени, шумно задышал, трудно сглотнул, заплакал. Я схватила его за уши и принялась трепать, но он почти сразу вырвался и повернул свою башку к Илюше. Слезы его мгновенно пересохли. Чужих в доме Дик не терпел и лаял даже на людей, которых знал всю свою длинную собачью жизнь, если они приходили к нам в гости. Мог и тяпнуть иногда кого-нибудь для острастки. Потому гости у нас бывали нечасто, и обычно на такой случай мы загоняли Дика в сарай.

— Дика, нельзя, — сказала я, — это свой. Это Илюша. Тихо, Дика, тихо.

Пёс мотнул башкой и придвинулся ближе к ребёнку. Шерсть на загривке у него вздыбилась, но он не рычал, рычать ему тут было почти не на что. Мелкота микроскопическая.

Пёс обнюхал ноги мальчика, поглядел на меня — и вдруг положил свою морду Илюше на колени. А Илюша осторожно погладил его между маленьких острых ушей и вдруг внятно сказал: Дика.

Пёс слегка вильнул толстым тяжёлым хвостом.

— А жрать ты все равно не получишь, наглая морда, — сказала мама Дику. — И не подлизывайся. Утром целую кастрюлю овсянки спорол, сэр — всё, теперь до вечера сиди…

Истории своего происхождения я не знаю.

Семейная легенда гласит, что мама Света подобрала меня, беспризорного младенца, на улице большого города, где училась тогда в институте, и привезла сюда, в эти благословенные края, на вечное жительство. Каким образом, совсем маленький, оказался я на улице, кто могли быть настоящие мои родители, что за беда случилась с ними — всё это покрыто туманом неизвестности; зато оставляет широкий простор фантазиям… Конечно, может быть, мне и хотелось бы встретиться с настоящим отцом или матерью, поговорить с ними, узнать какие-то подробности. Но мне и здесь, со своими родными, хорошо.