Екатерина Репина - Те самые люди, февраль и кофеин
Взрослые успокоились. Диск правда был найден Афанасием. Их сын не врал. Кота никто не убивал.
— А кто отравил его? — спросил напоследок Афанасий.
— Он сам. Съел яд для крыс. В подвале.
— А, понятно.
— Еле-еле проглотил. Я уже устал ждать… — пробормотал Антон себе под нос. Никто его не услышал.
№ 28. Начало
Когда приходил Новый год, все оставалось по-прежнему. Сначала наступало утро, потом время близилось к вечеру, и город засыпал. Засыпала вся планета. Не сразу, а постепенно. Сначала — одно полушарие, потом — другое. Пока одни люди спали, другие работали. Некоторые из них писали музыку, и почти все эту музыку слушали.
Музыка жила вместе с людьми. Когда город просыпался поутру, то первым делом включал одну за другой несколько любимых мелодий и охотнее пробуждался от сна. Музыки порой было так много, что она вырывалась из окон, наушников, автомобилей, оставалась в памяти прохожих, непроизвольно радовала даже тех, кто считал музыку всего лишь прихотью молодых граждан.
Одна и та же мелодия звучала по-разному в разной обстановке. В шумном прокуренном баре она воспринималась как должный фон, а на рынке с помощью звучания всего нескольких аккордов могла спровоцировать покупку лишнего пучка укропа. Музыка была волшебной. Одна она решала, каким будет день у того или иного жителя планеты.
В начале февраля музыка теряла торжественность и становилась более плавной, а голоса, исполняющие слова песни, казалось, походили на ангельские. Влюбленные всего мира и их потребности диктовали новые правила. Впрочем, год от года эти правила менялись совсем незаметно.
Между тем, влюбленным казалось, что с каждым годом музыка становилась более выразительной и искренней — как и их чувства.
Настоящая история произошла именно в феврале. Накануне февраля родилась песня, о которой вскоре заговорил на разных языках весь мир. Это была просто красивая песня о неразделенной любви, исполненная на русском языке. Совершенно бесполезно описывать ее достоинства. Музыку необходимо слушать.
О любви в ней было сказано не так много, всего одна строчка: мужчина пел о любви к прелестной девушке, которая не стала отвечать на его чувства. Все остальные слова песни — три куплета и три припева — были посвящены одиночеству, красоте природы, чудесным образом исцелившей израненную душу автора песни.
Нет, несмотря на грусть первой строчки, песня была пронизана радостью. Ее приятно было услышать даже тем, на чьи чувства нашелся ответ. Именно поэтому она завоевала весь мир. Этому способствовало в том числе то, что некоторые слова были исполнены на общепонятном языке — протяжными завываниями.
Завывания исполнялись десять раз на протяжении четырехминутной композиции. Они несли не меньшую смысловую нагрузку, чем слова. Поэтому, возможно, песню поняли и приняли во всем мире. Кому-то может показаться, что невозможно покорить весь мир одной песней, исполненной на самом трудном для изучения языке.
Половина мира, действительно, песню не слышала. Достоверно известно, что песня не звучала в Австралии, на Кубе, в Турции, Греции, странах Балтии, в Малайзии и на островных государствах Тихого океана. В остальных странах она звучала довольно часто.
Песня несла людям надежду. Она искренне поддерживала всех, кому доводилось терять любимых или терпеть неудачу в любви. Она не давала прямых советов, как именно следует себя вести, чтобы в следующий раз повезло. Но она хотя бы не лезла в душу с ненужными пояснениями.
Когда песня только начинала звучать, ресницы самых искушенных слушательниц взмывали вверх, как стая испуганных бабочек. Первые аккорды вызывали удивление. Первая строчка извещала о той самой юной безответной любви. Иностранные слушатели первым делом вспоминали о глазах необыкновенного цвета, принадлежащих объекту своей последней (несчастной) любви. Они совершенно верно угадывали смысл песни.
Еще иностранным слушателям казалось, что звучит ретро-песня ушедшего в историю поджанра альтернативного рока, воссоздающая стиль и звучание депрессивного американского гранджа и британского рейва. Когда они осознавали, что песня исполняется на неанглийском языке, то приходили в замешательство и пытались выудить из общего потока слов хоть что-то ясное, что можно бы было отнести к одной из языковых семей и объединений.
Было в песне что-то от шаманских песнопений. Например, звучание бубна и те самые завывания, исполненные десять раз на протяжении четырехминутной композиции. Но в целом песня была исполнена на чистом русском языке.
У кого когда-либо возникала проблема неразделенной любви, тому сразу становилось понятно: автор вложил в песню всю душу. Прежде того он долго мучился, изматывая себя вопросом: «Почему именно я?». Не выходил из дома, не выпускал из рук трубку телефона и без остановок звонил друзьям, сестре, маме, чтобы задать им вопрос, мучивший его.
Постепенно он понял, что дело не в нем самом, а в девушке, которую воспитали недостаточно романтичной натурой, потому она не смогла ответить взаимностью. Как только пришло понимание этого, автор начал писать музыку и слова.
Он разбил несколько блюдец, прежде чем написал первую строчку и записал первые аккорды. Первые аккорды воссоздавали звон разбиваемой посуды. Проще было бы записать звук разбиваемой посуды, а потом пустить его перед мелодией. Но автор решил усложнить задачу и придумал, как с помощью музыкальных инструментов воссоздать этот символичный звук.
Первый куплет (за исключением первой грустной строчки) звучал сладко, пробуждая в памяти вкус одновременно съеденных ягод клубники, малины и вишни. В нем говорилось о красоте летнего леса и щедром богатстве деревьев и кустарников. Автор любил лакомиться дарами природы, гостя у бабушки в деревне. Оттуда пришла любовь к ягодам, прогретым солнцем и землей. Автор был очень романтичным человеком.
В первом припеве он выразил желание, чтобы недобрые слова девушки на самом деле оказались неправдой. Ему очень хотелось гулять с ней по лесу и лакомиться ягодой вместе. Во втором куплете сама природа отговорила его от общения с девушкой. Природа поманила лугом, гладью пруда и тенью, которую отбрасывали ивы над водой. Весь второй припев автор желал, чтобы слова девушки так и остались просто недобрыми словами, забытыми еще вчера.
Автор описывал природу простым понятным языком. Он не углублялся в чащу иносказаний и подробностей, но ясно давал понять, что никогда не вспомнит о девушке, так как теперь у него есть новое увлечение — красота природы.
Вот такую хорошую песню написал автор. Он вовсе не хотел благодаря этой песне стать знаменитым. Не мечтал о мировой славе. Хотел лишь побыстрее забыть о грусти. Быть счастливым человеком.
Заложенное в песню романтическое восприятие жизни послужило толчком для сотни совершенных на планете дел. Автор не мог знать об этом. Он жил в своем городе и не выезжал из него, по крайней мере, в течение февраля. Он выпустил песню в эфир радиостанции, выслушал критику и похвалу в свой адрес, дал несколько интервью и запустил сайт.
Первое февраля встретил под громкое звучание своей песни, которая внезапно просочилась с верхнего этажа, через несколько мгновений — с нижнего этажа и, наконец, из-за соседней стены. Автор недовольно поморщился и перевернулся на другой бок, чтобы досмотреть сон про волшебный лес.
Пока длился февраль, песня пересекла экватор, несколько материков и океанов, сотворила много добрых и прочих дел и стала очень популярной. Весь февраль понадобился песне, чтобы облететь вокруг земного шара и найти ту, кому она была посвящена.
Заключение. Четверть двадцать девятого дня
В феврале было двадцать восемь с четвертью дней. За четыре года четыре четверти образовывали целый день, который добавлялся к календарю. Мы называем такой год «високосным». Боимся, что принесет нам беды. Подсчитываем неудачи.
Ну, кто-то умер.
Или родился. Написал картину. Придумал слова песни и музыку. Нашел друзей. Организовал отдых. Вернулся на родину и приступил к работе.
Каждый нашел себе дело. Иначе как было жить? Научные достижения облегчали добывание пищи и устройство жилища. Чем занять себя в свободное время — стало проблемой для каждого человека.
Даже для нее. Ведь когда она влюблялась в кого-то, то будто менялась, внешне и внутренне. Радостно сияли ее щечки, глазки, зубки, ноготки. Даже ходить она начинала по-другому, одеваться — иначе, говорить — с новым загадочным акцентом. Будто бы только-только понимала, насколько хороша.
Когда же расставалась с любовью — становилась угрюмой, злой. Забывала улыбаться знакомым, молчала с друзьями, грубила прочим, одевалась потеплее и пила кофе.
Хотя…
Она все-таки сумела прожить пятьдесят лет жизни.
