Максим Веселов - «Клуб Шести»
АВ также потерял самообладание и плёлся следом за Теодором. Сил не было и у него.
Еда оставалась в достатке, воды только мало, но, это – не беда, он знал, что на Воробье есть небольшой водопад, ключ, бьющий прямо недалеко от вершины. Вполне возможно, что они идут сейчас в эту сторону. А может и не совсем в эту. А какая, собственно разница? Сил добраться до подножья всё одно – не хватит. В горах темнеет быстро, особенно в такой туман. Надо собрать все мысли и привести их в порядок. Подвести итоги. Это даже хорошо, что смерть не пришла внезапно, а даёт отсрочку на несколько часов. Успею подумать обо всём и обовсех. Вот только одно из рук вон плохо – художника сюда притащил, на верную гибель. А ему сейчас только-только крылья расправлять. Глупо, как глупо. И куда подевался с вершины целый дом из железнодорожных шпал? Ведь, если бы его сдуло каким-то невероятным ураганом, то хоть несколько шпал валялись бы где-нибудь рядом-поодаль! Остался бы остов или фундамент, или, хотя бы место, где этот дом стоял! Вообще-то, двадцать лет прошло. Зарасти всё могло пять раз, хотя… странно, однако.
И тут АВ, задумавшись, врезался в спину стоящего Теодора.
На немой вопрос, художник и ответил кивком, указав взглядом на тропу впереди.
А тропа, перестав спускаться долу, опять полезла в гору. Следующую… – Ё-маё! – обрадовано заорал АВ,- как я забыл! У Воробья две вершины! Одна ложная, на пятьдесят метров короче второй! Боже мой святый, спасены, Теодор Сергеевич, спасены!!!
Они обнялись и запрыгали на высоте больше километра от оставленных на земле людей. Те уже готовились отходить ко сну, расправляли свои уютные кровати, смотрели телевизоры и читали книги, проверяли уроки у сопливых малышей, занимались друг другом, и знать не знали, что в километре в сторону неба от них, два таких же как они, так дико радуются жизни!
– Да это не Воробей, это просто российский герб какой-то! – возбуждённо орал художник.
– Чудовищно, Теодор, а ведь могли замёрзнуть к чертям! – вторил АВ.
Ну, пятьдесят, не пятьдесят метров разницы было меж двух вершин, а путникам пришлось ещё с час карабкаться по тропе. Это напрямую – пятьдесят метров, напрямую вверх, а гора, она – покатая, такие дела.
Вторая вершина мало отличалась от первой.
Особо, конечно, было не разглядеть, вокруг путешественников воцарился ночной мрак, но на десять-пятнадцать метров вперёд, различать предметы всё же было можно. Так же пустынно, невысокая трава, опушка, холмы, и, самое главное – коренастый чёрный дом с одной бойницей окна. Плоская крыша, ни завалинок, ни ступенек – ничего лишнего. Это убежище на вершине. Это – спасение безумцам, ползущим в гору. Это – повод лезть сюда без страха и упрёка. Гарант результата.
Если, конечно, взберёшься.
Открыли скрипучую дверь, вошли в полную темень.
Главное – ветра нет. АВ зажёг принесённую свечу, осмотрелись. Спартак остался бы доволен. Пара солдатских коек без матрасов, печка, стол и две (Теодор догадался по смыслу) табуретки. Всё. А больше на вершине, ничего и не надо! Спасибо вам, дорогие собратья, за такой подарок! Ведь, жизнь, собственно, подарили!
На стене висела старая, замусоленная тханка, с которой ехидно улыбался нарисованный Будда, сидя в окружении сонмища разноцветных Богов и Богинь.
Теодору показалось, что вот как раз Им-то и не надо от него ничего, им и так хорошо. И только его собственный вопль о спасении может заставить этих самодостаточных Богов обратить внимание на его бренное существование и вмешаться в его судьбу. И Вам – спасибо, дорогие…
Дров не оказалось, не беда, вместе сходили к ближайшему сосняку, срубили пару засохших деревьев. Растопили печь. Запахло горящей ёлкой, словно Новый год только прошёл… Стало тепло и спокойно. Как мало надо человеку для счастья – обезопасить своё тело, хранительницу сознающей души.
Во «дворе» нашли ключ – он бил прямо в небольшой ямке, рядом с домом. Через полчаса котелок предлагал им вкуснейший горячий чай. Съели по бутерброду, большего не хотелось, организм отчаянно радовался избавлению от пыток восхождения.
Закурили предложенный АВ табак, скрутили самокрутки, разом затянулись. В доме и так пахло можжевеловыми благовониями, теперь же пространство наполнилось приятным дымом трубочного табака. Можно и без трубок, какая разница.
– Антон Владимирович, а вы зачем машину оставили на вокзале?
В печке хрустели сосновые ветки. Из котелка клубился аромат чая. Самокрутки тлели медленно и величаво. Друзья сидели у стола и не могли подняться, что бы перенести тела на кровати – ноги, осознав, что путь окончен, выключили собственные функции. А ползти не хотелось. Вот и сидели, потягивая чай и сигаретный дым.
– Если бы я не оставил машину на вокзале, то вы бы, Теодор, не проехали в электричке с этими замечательными людьми. Надо, уважаемый, хоть иногда, ходить, что называется, в народ.
– А зачем? Мне не плохо у себе в доме. Там мастерская.
– Это верно. Но. Таков самый простой способ не сойти с ума… -???
– Я, к примеру, как и любой человек в нашей стране – верующий атеист. Одни крестятся, другие читают мантры, третьи ворожат или ещё что… и никто не верит, так как двадцатый век даром не прошёл: с одной стороны веру у нас выжгли в генах правящие совки, с другой стороны прогресс в такие дебри уже забрёл, что когда опять можно стало верить, уже и не верится ничерта. Атомы там, нейтроны, ДНК цепочками, клонирование и тому подобное.
АВ затянулся, поправил кочергой ветки в печке и, немного подумав, продолжал:
– А окончательно не верить человек не может. Вы только подумайте, что бы было, если бы люди окончательно разуверились в высших силах! О какой совести тогда речь? Честь? Достоинство? Обязанности? Бред. Тогда все эти «слова» не стоили бы выеденного яйца. Люди ели бы друг друга в буквальном смысле. Конец света.
Наверное, ещё и поэтому, совок долго не выдержал: государство, проповедующее атеизм – обречено на коррупцию и зверство в са-амых больших объёмах. Нет веры, значит – нечего терять, ТАМ никто ничего с тебя не спросит. Как всё просто…
Знаете, Теодор Сергеевич, я пришёл к выводу, что на самый большой и сложный вопрос обязательно ответ находится ну самый что ни на есть простой и лёгкий.
Теодор покурил задумчиво, но не вяло. Разговор начинал ему особо нравиться.
– А что с традиционным русским вопросом, разобрались?
– Это какой из «традиционных» – что делать или кто виноват?
Посмеялись. Смешно же. Это как раз и есть самые лёгкие вопросы. Виноваты все, а делать ничего и не надо, ибо – бесполезно. Живи, да и всё, как умеешь, и как позволяет совесть. Вот и весь сказ на традиционность русского параноидного синдрома.
– Ни тот и не другой, Антон Владимирович. Истинно традиционный русский вопрос всегда о смысле жизни. Ну так как? Тоже простой ответ?
АВ только кивнул. Закрылся пеленой табачного фимиама и покачивался китайским болванчиком. Потом из туманности донеслось:
– Так вот, я говорил о способе не сойти с ума. Тем, с кем мы с вами ехали в электричке сойти с ума так же сложно, как страусу полететь. Трудно сойти с того, чего нет. Я, конечно, могу показаться циничным, но, положа руку на сердце могу дать присягу под этим фактом. Наличие человеческого тела не гарантирует наличие ума. Далее. Люди в рясах и жёлтых монашечьих балахонах так же с ума не сойдут.
Это, возможно, ранее очень умные люди, но из страха перед глобальностью мироздания и ничтожностью человеческого бытия выбрали для себя путь запряжённой лошади – на глазах шоры, закрывающие окружающую действительность и помогающие смотреть только в одном выбранном направлении, а над крупом наездник, который путь знает и, возможно, выведет к водопою. А вот такие как мы… Мы с вами живём одновременно в двух мирах и ни в одном из них конкретно. На границе двух миров.
АВ замолчал. Теодору и не требовалось продолжения его речи.
Пограничник может сравнивать жизнь по обе стороны кордона. Пограничник видит всё хорошее и плохое у обоих народов. Да, он может быть склонен к прелестям одного из них, «народов», по обе стороны его заставы. Но, эти склонности, скорее субъективны и зависят от конкретной личности пограничника. А в идеале, он такого насмотрится и «слева» и «справа», что останется жить у себя на вышке до конца своих дней, не став перебежчиком ни в одну из враждующих сторон, разделённых его постом.
Тем временем, АВ продолжил:
– Не стоит раскачивать маятник. Последнее время вы, дорогой Теодор Сергеевич, написали четыре умопомрачительных полотна… Вы начали писать прозу. Стихи. Так далеко сразу нельзя, надо окунаться в мир по другую сторону, он, к сожалению, тоже «ваш» и корней, связующих вас с ним, рвать никак нельзя. Вспомните Врубеля…
Когда «Демона поверженного» вывесили на выставке, он оставался в здании на ночь и перерисовывал глаза Демона. Полтора месяца подряд. Оттуда и отправили несчастного в психушку. Можно открывать людям двери в потустороннее, но нельзя самому в них уходить… Вот я и оставил машину, что б вы развеялись немного, уважаемый художник человеческих душ.
