Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2005)
Свободным человеком остался. В сороковом году...
В диалоге был со всем миром, а не с советской властью, поэтому пока исподволь изучал ситуацию и не предъявлял в официальные инстанции свои рукописи. Соседская Маруся даже не подозревала, что в ее чулане под коробом с изношенными ботинками (боязно выбрасывать — вдруг еще пригодятся...) растет стопка коленкоровых папок, завернутых в старые обои. Мать об этом знала, больше никто.
А успех? Официальный успех зависит от того, как ты сумел прочитать, предугадать чьи-то намерения. Или пусть даже больше — сумел понять, куда дует исторический ветер. Очень изменчивый.
В поездах хорошо думается. По дороге из Ленинграда он однажды и навсегда понял: в политиканстве не раскроется его личность, его нутро... Да и опасно, по-глупому опасно гулять на чужом пиру. Он увлечется, его занесет, как по пьянке... Нет... Не его это стезя. Тем более что он видел не только то, что на поверхности, но и корневую систему литературы. Она-то росла, развивалась, сколько бы ее ни разъедали страх и примитивная человеческая зависть, которыми так искусно манипулируют власти предержащие.
Хотя — зачем? Зачем им литература?
А, ясно: для большевиков первичнее не базисные, материально-денежные отношения, а надстройка. Именно надстройка, где главная сила — слово. Логично.
По-русски понять — значит принять. И даже больше. Еще один шажок безотчетно, с разбегу делает расхристанное сознание: объяснить явление — значит его оправдать. Эту логическую ошибку Евгений много раз наблюдал у других, а из себя умственную лень вытравлял. Понимая, что этим отстранился от большинства. И может быть, потерял какую-то долю сердечности.
Решил жить пока в подполье, не высовываться наружу со своими опусами. Подумал и тут же усмехнулся: рассуждаю как бегун, который пристроился к кроссу, но в участники не записался. Своеобразная хитрость? Приду первым — признают победу...
С вокзала Евгений поехал в Лаврушинский: Анюта поручила занести письмо Борису Леонидовичу. Тот отдаст его знакомому кремлевскому служащему. О сыне речь...
Дверь открыла Зинаида Николаевна. Узнала, поздоровалась и сразу начала жаловаться:
— Мы поссорились. Боренька вчера уехал в Ленинград, к Анне Андреевне. Я знаю, он там стелет свое пальто на полу и сразу засыпает. Она его не беспокоит. Выспится и уедет.
Евгений только успел про себя отметить: умеют женщины сообщить главное, самое важное для них, что ревновать не к чему. И уже открыл рот, чтобы попрощаться, как его дернули за рукав, затаскивая в квартиру:
— Я вас не отпущу!
Пуховый платок, лежащий на полных плечах Зинаиды Николаевны, от резкого движения упал на пол. Евгений наклонился, поднял его — и уже не уйдешь. Уже связь. Рвать ее совсем не хотелось. Любопытно. Познакомились недавно, виделись пару раз на людях, но этого мало, чтобы узнать нового человека.
— Про меня говорят, что я умею удачно выходить замуж! Мой первый муж был Нейгауз, теперь вот Пастернак. А мне, наверное, подошло бы что-нибудь попроще...
Зинаида Николаевна прошла в гостиную, уверенная, что гость последует за ней. Достала из буфета тонкую фарфоровую чашку с целующимися пастушками и налила в нее крепкой горячей заварки из чайника, накрытого стеганой салфеткой. Движения плавные, ловкие. Приятно наблюдать...
— Пейте! — приказала она, продолжая откровенничать: — Знаете, первая наша встреча была смешная. Босая, неприбранная, я мыла веранду на даче. Борис Леонидович подошел неслышно и долго смотрел на меня. Почувствовав его взгляд, я обернулась. Вместо того чтобы представиться, как бы сделал нормальный воспитанный человек, он вдруг воскликнул: “Как жаль, что я не могу вас снять и послать карточку родителям за границу! Мой отец был бы восхищен вашей наружностью!” Правда, странно?!
Ну, дамским кокетством Евгения не проймешь...
— И я бы залюбовался, — машинально выскочило у него.
Похвалы открывают в женщинах потайные чуланчки, в которых скапливается всякая нечисть, не предназначенная для чужого взора. Вываливается лишнее.
Глаза Зинаиды Николаевны замаслились, а речи...
— Он же совсем не работает. Целыми днями сидит здесь и ест эти проклятые бутерброды с холодной телятиной! Ничего не пишет! Скоро совсем обнищаем. А он еще всем помогает... — Она помолчала, внимательно глядя на гостя. Может, и он за деньгами пришел?
Евгений выдержал взгляд, но ничего не произнес даже тогда, когда с удовольствием прикончил только что начатый бутерброд. Втихомолку посмеиваясь, протянул руку за следующим. Ну, что теперь скажешь?
Зинаида Николаевна сердито вскочила:
— Мне надо в Лавку писателей. Проводите?
— Сочту за честь.
До начала лекций было еще три часа, и Евгений похвалил себя за то, что освоил импровизационность. Планы наши — сеть, в которую то и дело попадают люди и в которой пропадают чудеса, подбрасываемые жизнью.
На улице, запнувшись о невидимый Евгению камешек, Зинаида Николаевна ухватилась рукой в тонкой лайковой перчатке за его левый бицепс. Десять, двадцать шагов — она продолжает держаться. Пришлось согнуть руку в локте, чтобы поменять диспозицию и из пленника превратиться в галантного кавалера. Маленькая ладошка обманчиво-спокойно угнездилась в теплой щели, и на повороте пальцы не выскользнули, а вцепились в рукав. Не отделились они даже в магазине на узкой витой лестнице, по которой надо взбираться на второй этаж.
Вот там, наверху, в отделении для избранных, был настоящий соблазн для Евгения. И сейчас снова мелькнуло: издаться, вступить в писательский союз и — лучшие, так необходимые ему тома из этого библиофильского гастронома станут не редким лакомством, а постоянным питанием. После каждого разговора с Анной ему хочется проглотить несколько книжек. Все, что есть в ее сундуке, он уже освоил, а доставать редкости, которые она сама читала по-английски, по-французски, отыскивать переводы — так непросто. Не у всякого спросишь, где взять Канта, Бердяева или Фрейда... Довериться надо, а при его обстоятельствах... Спасает то, что он, обученный читать математические тексты, легко распутывать вязь формул, быстро осваивает и философские построения. Так что ему не обязательно навечно обладать даже самой хорошей книгой, ему хватает и нескольких часов наедине.
...Наверху открылась дверь, заскрипели ступеньки, и при ярком свете, слепящем после лестничного полумрака, Евгений увидел две пары почти одинаковых поношенных ботинок. Мужские обрюченные ноги чуть позади, женские, одетые в грубые чулки, спускались первыми. Евгений рассмотрел узкую лодыжку, на которую при шаге набегала широкая юбка, перетянутая в талии полоской ремня. Выше был короткий пиджак из того же драпа, а еще выше — синяя беретка и седеющие завитки из-под нее. Лицо повернуто к спутнику — дама что-то нервно договаривала.
Разглядывал Евгений открыто, немного нахально — привык, что женщинам приятно его внимание. Смотрел недолго — до тех пор, пока по нему не полоснул взгляд больших, прозрачно-зеленых глаз. Равнодушный и даже злой. Задело. Азартно захотелось, чтобы эти виноградины посмотрели на него по-другому.
— Толя... — вдруг медленно и немного надменно проговорила Зинаида Николаевна.
Евгений переключился на мужчину и узнал библиофила. Недавно познакомились. Запомнилось не столько его лицо, сколько домашняя библиотека — в подполье, где другие держат варенья-соленья, хлам всякий и сезонный инвентарь. Показали после того, как Евгений прочитал вслух — впервые на людях — свою самую короткую повесть.
Надо было отодвинуть кресло, под ним — лаз в книгохранилище. Хозяин не догадался сделать лестницу, пришлось прыгать на специально поставленную табуретку. Во весь рост не выпрямиться, можно только часами сидеть в старом продавленном кресле и читать при старательном свете лампочки.
У библиофила была отличная память. Представляя Евгения, он вспомнил его ученую степень и совсем уж удивил, добавив:
— А еще он пишет отличные повести.
На этих словах Зинаида Николаевна чуть приподняла локоть Евгения и легонько прижала его к своей большой мягкой груди. Горжусь, мол. Мой спутник!
Что ж, приятно...
А та, с которой его знакомили, кивнула на ходу и полетела вниз. Легко, беззвучно, будто тело ее ничего не весило. Ведьма на помеле.
— Жаль, не можем задержаться — Марина Ивановна не поспеет на электричку! — крикнул библиофил, скрываясь за лестничным витком. Торопился, чтобы не упустить свой объект.
