Елена Макарова - Вечный сдвиг. Повести и рассказы
– А если по пути будет еще одна свалка?
Меня все еще трясет от страха. Он проводит ладонью по моей спине, достает из сумки мытые сливы, наверно он ходил в Адассу, чтобы вымыть их и набрать воды в бутылку. Мы едим лепешки и сливы, запиваем водой.
И снова идем, большой и маленькая, но теперь уже не по кромке петляющего шоссе с белой разметкой посредине, а спускаемся по тихой дороге в долину. Отсюда открывается вид на городок с белокаменными и разнофигурными виллами, увитыми виноградниками и обсаженными розами. Здесь живут богатые израильтяне.– Это то, куда мы идем?
– Нет, – машет головой, – здесь нечего формовать…
Мужчина в трусах чинит красную машину. Шабат Шалом! – приветствует он нас взмахом гаечного ключа. Наверное, думает, что мы жених и невеста, раз идем в обнимку.
В нескольких шагах от красной машины – зарешеченная конюшня, в ней ходит кругами белый конь. Как заведенный.
– Этот тоже подписал работы своим именем.
– Что?
– Я же тебе рассказывал про художника. Это он.
Конь подходит к изгороди, утыкается мягкими губами в его руку. Он дает ему сливу из белого мешка. Сюда он хотел меня привести, к своему одинокому другу?
– Это племенной конь, а тип с машиной пользует его на скачках.
– Откуда ты знаешь?
– Он на нем зарабатывает. Машину на него купил и виллу построил.
Он смеется, подкидывает шляпу и ловит.
– Может, ему, – указывает в сторону мужчины, – надо плесень свести? Спроси!
Мы возвращаемся и я спрашиваю у мужчины, нужно ли ему или кому-нибудь в этом городке свести плесень со стен.
Нет, здесь ни у кого нет плесени на стенах.
– Жаль, – вздыхает он, – у богатых нет плесени, а с бедных нечего взять. Надо переходить на формовку, пока все не разрушилось.
Марево. Как будет «марево» на иврите?
Они минуют поселок; от асфальтированной дороги ответвляется гравийная, они бегут по ней вниз. Он весел, размахивает шляпой, что-то рассказывает сам себе по-русски. Дорога все круче и круче вниз, слева, за изгородью, виноградники, прямо перед ними – голубая дверь. Она закрыта. Слева нескончаемая изгородь, справа – обрыв и долина (вади по-местному) с кипарисами, оливами и стадами овец.
Он дергает за веревку, и раздается тихий звон колокольчика. Она дергает за веревку, тот же тихий звон.
И никого.
– Там никого нет, – говорит она.
– Там живет дух.– Кто?
– Дух.
– Это твой знакомый?Он кивает блаженно. Неужели он и впрямь думает, что я не понимаю, куда он меня привел. Что правда – здесь я никогда не бывала. Мои родители не позволили бы мне переступить порог храма, да еще и в Шабат. Но я уже взрослая, у меня есть муж и ребенок.
– Никого нет, закрыто, пошли.
– Нет!
Лучше его не злить, а то будет как с помойкой.
Дверь тотчас отворяется, высокий монах в сутане и клобуке радостно нас приветствует, подает руку сперва мне, потом ему, пропускает нас вперед, и мы оказываемся в благоухающей аллее. Прохлада, огромные розы всех видов и оттенков, ярко зеленые листья. Словно бы по эту сторону голубой двери существует иная климатическая зона.
– У нас служба, придется ждать, но не больше получаса, – говорит мне монах на иврите.
– Чего ждать? – спрашиваю, когда монах уходит.
– Ждать, когда он освободится и позовет нас к себе в келью.
У двери, за которой исчез монах, небольшая площадка, в камень врезаны белые лавки, в центре – стол. Взявшись за руки, мы спускаемся по узкой каменной лестнице, выбитой в скале. Внизу – бассейн с золотыми рыбками, сбоку, под замшелым камнем, желоб, по нему стекает вода. Мерная, однотонная музыка. Привыкнув к тишине, начинаешь слышать и машины, шоссе проходит по другой стороне вади.
– Представь, когда-то там ничего не было, ничего, – шепчет он мне на ухо, – а с этой стороны лишь наш монастырь в скале…
Наш монастырь!
Густая зелень воды и золотые рыбки.
– А это не грибок? – Я пролезла под каменный свод, покрытый зеленью, и умываюсь водой из-под желоба.
– Думаешь, испытать патент здесь? Надо поговорить с Базиликом.
– С монахом?
– Да, его зовут Базилик, а я зову Василий, по-русски.
– Он из России?
– Нет, из Франции. Знает все языки.
– И такой красивый!
Он улыбается победно, вот, мол, куда привел, кого показал! Ведет ее вверх по лестнице, к проему, прикрытому белой занавеской. Здесь прибита дощечка с надписью на иностранных языках, но он и так знает, что на ней написано. Здесь в затворе провел Иоанн Креститель многие годы.
– Кто такой Иоанн Креститель?
Видимо, я задала глупый вопрос. Но откуда мне знать? Я училась в религиозной школе, служила в армии, после армии сразу вышла замуж. В полумраке глубокой пещеры светится икона, в коробке с песком горят свечи. На полу – здоровенные бутыли с какой-то бурой жидкостью и две плетеные табуретки. Мы садимся друг против друга и законно молчим в прохладе. Он думает о выведении грибка, о патенте против плесени, о формовке – здесь много ценного, нельзя отдать это на откуп времени…
Я выхожу из пещеры, где столько лет просидел Иоанн Креститель. Яркий свет, голубое небо, высокая пальма, лестница, бассейн с рыбками. Навстречу идет Базилик, высокий красавец-монах с ослепительной улыбкой. У него полный рот зубов, и все вповалку. Как камни на старом еврейском кладбище. В детстве мы всей семьей ездили Прагу. Из всего запомнилось кладбище, где камни растут из земли. Может, и Пражское кладбище следует отформовать?
Базилик отпирает перед нами дверь, мы проходим по узкому темному коридору, – вот где плесени! – отпирает следующую дверь, и мы опять попадаем в зону яркого света, оттуда – в церковь, с мягким светом и узкими окнами, делящими пейзаж на пять частей, окно – пауза, окно – пауза… Из каждого отдельного окна видна вся панорама вади, но если смотреть во все окна разом, в панораме образуются дырки.
– Вот наша скромная церквушка, простенький иконостас, неброские оклады икон… – говорит ей Базилик на иврите. Он доволен, пришли иноверцы и нравится им тут. А может, просто любит гостей. – Здесь нас четверо, на нас служба, все хозяйство, работы хватает.
– Это надо отреставрировать, – говорит мой друг, выгнув шею и приблизив к иконе лицо.
– Потихоньку реставрируем, приход у нас небольшой, денег мало…
«Да, с плесенью у него, пожалуй, не пройдет», – думаю.
Из церкви возвращаемся к розовой аллее.
– Погодите, – говорит Базилик, – я мигом.
Он скрывается из виду и тотчас появляется с вазочкой в руке. Отпирает дверь, сокрытую в скале, и мы по ступенькам сходим вниз. Просторная чистая келья, маленькая кухня. Базилик усаживает нас за большой овальный стол – добротное дерево, мореный дуб, – и пока варится кофе, распространяя по всему помещению душистый дух, мы молча смотрим в единственное окошко на высокие стройные кипарисы.
– Базилик, вы родились на юге Франции? – спрашиваю.
Он кивает, устраивая на подносе кофейник, сахарницу и вазочку с печеньем. Разлив кофе по чашкам, он усаживается и спрашивает меня, чем я занимаюсь, сетует на нерадивое поведение некоторых израильтян – построили птицеферму рядом с монастырем, на самом спуске. Видели?
– Нет, не видели. Коня видели.
– Конь дело другое, но птицеферма… Вонь, грязь…
Красивое лицо Базилика искажает гримаса.
– Однажды, лет шесть тому назад, совершили на нас налет каховцы. Наш настоятель вышел к ним, а он высокий, конечно не выше тебя, но в теле, они испугались. С тех пор мы держим ворота на замке, все запираем. А это так неприятно, ходить с ключом и все время запирать-отпирать, запирать-отпирать. Как в тюрьме. Иногда приходят на экскурсию израильтяне… Мусорят, шумят, уж простите меня. Вот у русских евреев есть почтение к храму. Пусть не к вере, но к красоте…
– Я патент изобрел… на выведение плесени…
– Неужели? – Базилик изумлен. Словно речь идет о чуде света, а не о средстве борьбы с плесенью.
Я пью кофе с французским монахом и русским евреем и помалкиваю. Базилик переводит, он очень вежливый. Интересно, что он думает про меня, что я невеста выводителя плесени?
Базилик рассказывает, что недавно вернулся с Синая, жил там один на самой вершине горы. Это огромное духовное переживание.
Мужчины держатся спокойно, пьют кофе маленькими глоточками, а я выпила махом, и то лоб чешу, то щеку ногтем царапаю.
Мой друг уже рассказывает Базилику об идее формовки. Зря! Деловые люди так не поступают. Но он и не деловой.
– Когда оригинал разрушится, можно будет его воспроизвести один к одному. Залить в черновую форму, затонировать…
– Но ведь есть вещи, которым суждено пропасть, – возражает Базилик.
– А кому это решать? В таком случае – пусть все погибнет?
– Ни в коей мере! Но не все в нашей воле. И с этим нужно смириться.
Базилик предлагает еще кофе. Но я встаю, пора.
– Приходите, и средство приносите, испытаем. Очень буду признателен, да. Не думайте, что я со всеми кофе распиваю. Это уж кто по сердцу придется. Разговор – это работа, порой полы вымыть легче, чем слово вымолвить.
