Павел Вежинов - Вдали от берегов
— Мы все здесь равны, — возразил студент. — И ни у кого нет права знать больше, чем другие! Тебя на это никто не уполномачивал! — В его голосе звучало раздражение. — И ты не должен решать за других! — добавил он с мрачным видом.
Беглецы безмолвствовали. Мысль о том, что они против всех ожиданий не приблизились к цели, а удалились от нее, была так невыносима, что лишила их последних сил. Все молчали, не смея взглянуть друг другу в глаза. Впервые каждый остался наедине с самим собой, со своими тяжкими мыслями, со своим отчаянием. Впервые каждый думал об общей судьбе, как о своей собственной…
— Надо все взвесить! — промолвил наконец далматинец. — Надо еще раз обдумать, что делать…
— Надо! — пробормотал вполголоса печатник.
— Как видите, положение не из легких! — продолжал далматинец. — Ветра нет, и неизвестно, когда он подует. Течение будет тащить нас все дальше на юг и может унести к Босфору… А там многолюдно, — сходятся все морские пути… Вряд ли мы сможем пройти так незаметно, как шли до сих пор…
Все молчали.
— Допустим, что через день-два задует наконец этот проклятый ветер! — со вздохом сказал далматинец. — Одесса от этого не станет ближе… А у нас силы на исходе… Сколько дней еще мы сможем продержаться без пищи и воды?
Вопрос повис в воздухе. Все по-прежнему молчали, понурив головы.
— Подумайте! — сказал далматинец.
— Я назад не вернусь! — первым хрипло заявил Стефан. — Если хотите — сходите на берег… Но я на эту проклятую землю — ни ногой!
— Не оскорбляй землю! — вдруг вспылил печатник. — Слышишь?
Никто еще не видел, чтобы он так выходил из себя. Кровь бросилась ему в лицо, губы дрожали.
— Ты не понял меня, — мрачно пробурчал Стефан.
— Очень хорошо понял! — повысил свой осипший голос печатник. — Ты сказал то, что думал!
Перед глазами у Стефана все подернулось кровавой пеленой.
— Проклятая! — заорал он, вставая во весь рост. — Раз ею правят генералы и шпики — проклятая! Раз душит нас за горло — проклятая!
— Довольно! — со злостью крикнул далматинец.
Резкий, повелительный окрик, словно тяжелой рукой, придавил начавшуюся было ссору. Стефан сел на место, но бледный от волнения печатник еще долго пристально смотрел на него. Все видели, как гнев его проходит, взгляд проясняется, жесткие складки в уголках губ разглаживаются.
— Жизнь жестоко отплатит тебе за это! — глухо, но уже спокойно сказал он. — Жизнь вразумит тебя! Будешь скитаться по чужбине, все отдашь, чтобы хоть во сне увидеть эту землю… Плакать будешь, как вспомнишь родные красные крыши…
Снова в лодке наступила тишина.
— Надо решать! — высказался наконец студент. — Так или иначе, а решать надо!
— Я уже сказал, что думаю, — проворчал Стефан. — Если не хотите, я поплыву один.
Печатник вздохнул.
— Теперь мы уже не имеем права решать эти вопросы, как нам вздумается, — сказал он. — Собою мы можем распоряжаться, как хотим… Если угодно, можем и утопиться… Но, по-моему, мы не имеем права рисковать жизнью других…
— И я так думаю, — сказал студент.
— Ну и что? Высадить их на берег? — злобно спросил Стефан.
— Стоит и об этом подумать…
— Высадить их на берег, чтобы они тут же побежали в участок?.. Так вы собираетесь сделать?
Все замолчали.
Капитан, напряженно вслушивавшийся в этот разговор, не вытерпел:
— Можно и мне сказать пару слов?
Далматинец настороженно обернулся к нему. В его взгляде промелькнула надежда.
— Если вы нас высадите на берег, я найду вам бензин, — сказал капитан тихо, но твердо. — Я знаю побережье, как свои пять пальцев; знаю и где лучше всего сойти на берег. Можно пристать неподалеку от Ахтополя… Или где-нибудь еще… Всюду у меня свои люди. За два часа я найду вам бензин…
Беглецы оживились и с надеждой поглядели на капитана. Его предложение сперва показалось им таким простым и легко осуществимым, что они даже поразились, как раньше не додумались до этого. Раздобыть бензин, полным ходом помчаться вперед по гладкому морю! И через сутки — уже у цели… Прощай все муки и терзания…
— Идея неплохая, — неуверенно промолвил далматинец.
— Клянусь, я достану бензин! — возбужденно повторил капитан. — И не только бензин, но продукты и воду!..
Беглецы раздумывали.
— Видишь ли, капитан, тебе мы доверяем, — сказал далматинец. — Но можно ли верить Ставросу? Все видели, какой это тип, сразу предаст нас…
— Ставрос останется в лодке! — сказал капитан. — Пойду я один и все сделаю… После этого можете хоть связать нас… За несколько часов вы скроетесь в море…
— А потом? — прервал далматинец. — Потом этот парень развяжет язык, и не дойдем мы до Варны, как нас встретят военные катера…
— Везите его с собой! — сказал капитан. — Если нет к нему доверия, берите его с собой!
Далматинец задумался. А стоит ли так доверять самому капитану? Не хитрит ли он, желая улизнуть? Глядишь, через полчаса притащит за собой грузовик с полицией и целый взвод пограничников. И тут же, на берегу, им устроят мышеловку!
Капитан, видимо, догадался о его сомнениях и снова заговорил:
— Если не верите мне, то отправьте на берег моего шурина… Я скажу ему, куда пойти и где что взять…
Далматинец с недоумением посмотрел на него.
— Чем же он лучше тебя? — спросил он, прищурившись.
Капитан поглядел ему в глаза.
— Хотя бы тем, что он ваш! — твердо заявил он.
— Наш? — поразился далматинец.
— Ваш! — подтвердил капитан. — Коммунист…
Все повернулись к почтовому чиновнику и с изумлением посмотрели на него. Тот сидел изжелта-бледный, ни кровинки в лице.
— Не наш! — холодно отрезал далматинец.
— Как же так! Я-то знаю! — словно обиделся капитан. — И весь город знает!
— Если бы был наш — давно бы сказал! — заключил далматинец. — Давно бы мог сказать!
На Дафина было жалко смотреть. Голова его упала на грудь.
— Спросите его, — недовольно проговорил капитан.
Но никто ничего не стал спрашивать. Беглецы лишь хмуро смотрели на Дафина.
Потеряв терпение, капитан сердито прикрикнул на шурина:
— Ты скажешь, или язык у тебя отсох? Коммунист ты или не коммунист? Почему молчишь?
— Не коммунист! — глухо пробормотал молодой человек.
Пораженный капитан, разинув рот, смотрел на Дафина.
— Ты что, сдурел, что ли? — воскликнул он. — Почему не говоришь правду?
— Это правда! — так же глухо ответил тот.
— Как так?
— Так! Идеи — это одно, а быть коммунистом — совсем другое!.. Это вовсе не одно и то же!..
Во всей лодке один только студент чуть заметно улыбнулся. Капитан сидел как оглушенный и лишь шевелил губами. Он понял наконец, что хотел сказать шурин, но не нашелся, как возразить ему.
— Может быть, и так, — мрачно проговорил он. — Но он вас не выдаст, в этом можете быть уверены…
В лодке снова воцарилась тишина.
— Ну, говорите! — с настойчивостью воскликнул далматинец.
— При таком положении, — сказал студент, — я согласен попытаться… Я доверяю им обоим…
— И я, — сказал печатник.
— Я против! — заявил Стефан. — Это страшный риск! Так нельзя рисковать.
— Ты, Вацлав? — спросил далматинец.
— Не знаю… — смущенно пробормотал Вацлав. — Они ваши люди, болгары, вы их лучше знаете…
— Нет, Вацлав, — перебил его далматинец. — Я хочу знать твое мнение…
Вацлав глубоко вздохнул.
— Есть риск! — нерешительно, сказал он.
Далматинец опустил голову. Пришел его черед произнести свое последнее слово.
— Я думаю, надо подождать еще немного! — медленно проговорил он. — Скажем, до завтрашнего вечера, но не больше! Если не задует ветер, другого выхода нет. Без риска не прожить на свете.
Перед наступлением темноты небольшое событие вселило минутную радость в сердца беглецов — подул ветерок. С замиранием сердца смотрели они, как по морской глади разбежались тысячи морщинок, и море сразу потемнело, словно над ним нависла туча. Непонятно было только, откуда этот ветер. Он дул без направления, откуда-то с неба и шевелил тяжелый парус. Не смея заговорить, все ждали, окрепнет ли ветер настолько, что парус надуется? Но через пять-шесть минут словно чья-то невидимая рука прошлась по морю и разгладила морщинки.
Ветер пропал, но надежда осталась. И вместо ветра она бодрила души и приковывала прояснившиеся глаза к темнеющему горизонту.
11Эта ночь не была такой знойной, как прежние. Все спали, и только дозорный, как всегда, бодрствовал на носу. Ему было наказано поднять всех, если только подует ветер. Но ветра не было, парус всю ночь провисел неподвижно.
Тем не менее дважды дозорный поднимал тревогу. Сначала Крыстан, завидев далеко на севере слабые, ровно горящие огоньки, разбудил далматинца. Вдвоем они долго всматривались в непроглядный горизонт.
