Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 12, 2003

Мне стало весело, я сразу почувствовал, что Михайловское рядом и утром я его обязательно увижу. Я пил чай и удивлялся снегу.

Рано утром я проснулся от еле уловимого шороха. Снег шел всю ночь и не таял.

Февраль и март для музея — санитарное время. Посетителей нет. Но как странно было пробираться к дому Пушкина по глубокому и нетронутому снегу. Если бы не директор заповедника, который шел рядом, я бы, наверное, искал тропинку. Было что-то неловкое в том, что мы нарушали снег.

Когда проходили по мостику, директор сказал: «Вообще-то я не директор, я только исполняю обязанности. А директор — здесь…» Он кивнул на домик справа. Сквозь неплотно задернутые занавески блеснул самоварный бок. Я вспомнил, что видел и веранду, и дом по телевизору. Это был дом Семена Степановича Гейченко.

«Он очень болен, — печально сказал мой спутник, — совсем болен…»

У дверей висел колокольчик. Наверное, в иное время он часто звонил, но сейчас и на него налип снег.

— У Семена Степановича солдат по ночам дежурит.

— Какой солдат? — не понял я.

— Фельдшер. У нас тут воинская часть рядом.

Мы пошли дальше по чистому снегу.

Прощаясь с Михайловским, я постоял на горке. Кричали весенние птицы. От дома Гейченко шел солдат в расстегнутой шинели.

Валерий Шубинский

Военная тайна

Шубинский Валерий Игоревич родился в 1965 году. Петербургский поэт и критик; автор нескольких лирических книг.

Их тоже кто-то любит — жестколицых,С широкой костью и коротким взглядом.Их пепельные ночи долго длятся.Густы сады их, и жирна земля там.Тепло и сыро в их секретных лазах.Они дают крови пошевелиться.Январь приходит в лягушачьей шкурке,Чтоб стечь слезой по лошадиной мордеИ ковырнуть скребком по каждой дверке.Потом застынет, но оттает в мартеИ смерит нас по той же мокрой мерке.И хмыкнет в луже червь седой и юркий.И этих любят — хитрых, редкокосых,С натянутыми синими устами.Они билеты покупают в кассах,Садятся в поезда из гнутой сталиИ остаются в чьих-нибудь рассказах.Их узнают над омутом — в стрекозах.Начнется год из черного сатинаИ водкою тропической сначалаОмоет всех — от маковки до стана,Чтоб каждая, как реченька, журчала,Стекая в смерть по лепестку тюльпана,Пока ей путь не преградит плотина.

2002.

Не летают кораблики белыеЗа камнями не нашей земли.Небеса нынче гладкие, целые —Свежей твердью они заросли.Только прошлого потная кожица,изнутри набухая, трещит,А грядущее что-то кукожится:Там все меньше младенцев пищит.Сушь утробного слуха мешаетсяС мокрым зреньем под кожей травы.Наверху ничего не решается,И остыли подземные рвы.Жизнь становится ласковым выдохом,Не мутящим поверхности вод,Утешением, найденным выходом.Тихо в жизни — прохладно и тихо там,И неведомо, кто там живет.Только медленно стукают столики,И в ответ им бормочут с землиПолых лон черно-красные ноликиИ морей голубые нули.

2000.

Кто в рубленом чéрве — московском послеПриехал в слезящийся городПроверить, скрежещет ли соль по земле,Взлетают ли рыбы за ворот?Сковали для гостя коня и мундир,Старались, не ждали позора:Ищи хоть всю ночь, но средь дышащих дырНикак не сыскать ревизора.…Их заперли там, где ветвилось внизуДвойное чугунное древо.Таблицы огней, выжигая грозу,Писались то вправо, то влево.(Раздастся свисток — и болгарским дымкомЗапахнет и охтинской дымкой,И карлица в рыжем с метровым крючкомШагнет в нее, став невидимкой.И звякнет в тумане — и вдаль от узлаЧервяк поползет)                                     — Гюрза поползла.Дрожала гюрза, выжимая грозу,Ржавела на коже черника.Нас отперли так, что читалась внизуДвойная косматая книга.То влево, то вправо читались огниУсталой казенной дороги.Белковый сюртук ревизору ониКроили, немного широкий.И столько прошло электрических швейИголками печень и кожу,Что рад бы узнать, что до смерти своейЯ шрамы от них уничтожу.

2002.

Военную тайну не разгласят:Священную тайну не знает никто.Ее, говорят, Неизвестный СолдатЗа штатское отдал пальто.Лишь Алька, прозрачный румынский жидок,Ту тайну купил за пятак,За это в костях у него холодок,А в горле — щербатый пустяк.Когда он приходит к нам, сгорблен и юн,Неважный стрелок и отменный певун,Под лавку шипеть уползает баюнИ щелкает крохотный гром.Его мы небольно убьем.Разваленный город, забитые рвыИ все растворяющий юг.Разрушенный голос сгоревшей листвы.Ветвей ненарушенный слух.Есть точка, где страшным становится страх,А боль превращается в сон,И за полночь в глиняных белых дворахОднажды сбывается он.Иркутск и Варшава, Мадрид и ГератПоследнюю тайну хранят.

2000.

Когда отгремел под колесами мост,Железо железу отпело,Раздулся от жгучего воздуха мозгИ запах утратило тело.Когда завернулся штандарт на плацуОт музыки пышной и мерзкой,Вприпрыжку пошел по Мильонной к дворцуДракон в чешуе офицерской.Когда разморозило тучи грозой,Которую видит не всякий,Разлился на площади бурой слезойБокастый и хладный Исакий.Когда от Гутуева сиг золотойПодземным пошел глиноземом,И знать он не ведал про крюк завитой,Что скован путиловским гномом.Когда за Кронштадтом Голландец, живуч,Мелькнул и поплыл на свободу,Со шпиля упавший рассерженный лучПоджег за ним пеструю воду.Когда он расшибся о воздух ночной,Но так ни во что и не канул,Не выбрав — пролиться слюной ледянойИль градом из бронзовых гранул,Его — чтобы вовсе с натуги не сгнил,Застенчиво в тучах сверкая, —Кольцом запечатали Сена, и Нил,И третья речонка лихая.

2001.

Сергей Костырко

«…Не надо бояться себя»

Костырко Сергей Павлович — критик, прозаик, эссеист. Родился в 1949 году. Окончил филологический факультет МГПИ. Автор книги прозы «Шлягеры прошлого лета» (1996) и многочисленных публикаций в «бумажной» и сетевой периодике. В «Новом мире» работает с 1986 года: в качестве сотрудника отдела критики, а в настоящее время — в качестве ответственного редактора сетевого журнала «Новый мир».

После того, как весной 1986 года главного редактора «Нового мира», импозантного мужчину и писателя-орденоносца В. Карпова, назначили первым секретарем правления Союза писателей СССР, грядущее обновление журнала стало близкой реальностью. Редакторы ожидали его с надеждами на то, что обновление будет радикальным; руководство же, замы главного и завы отделов, никогда не забывающие поговорку про «новую метлу», — с тревожными предчувствиями. Однако состоявшееся в конце лета назначение не то чтобы разочаровывало, но особо и не вдохновляло. Ощущение «дежа вю» вызывала уже сама церемония введения в должность: вечный в этой роли секретарь правления СП СССР Юрий Верченко торжественно представляет коллективу журнала их нового главного редактора — «маститого советского писателя», «прогрессивного публициста-эколога» и «видного общественного деятеля» С. П. Залыгина. Большинством из нас Залыгин воспринимался героем времен уходящих, у которого все позади. Ему было уже за семьдесят, и назначение его походило на вручение очередной награды за выслугу лет. Да и самому правлению СП СССР, наверно, так казалось спокойнее: и требование момента — перестраиваться, обновляться — выполнено, и, с другой стороны, — «старый конь борозды не испортит».

Вот этот образ свой Залыгин сумел разбить за несколько недель. На дебютном для него редакционном собрании, услышав предложение одного из сотрудников сделать экологическую тематику приоритетной для журнала, Залыгин вдруг заявил: «Я против. Зачем так раздувать значение экологии? Экология — это частность, это следствие. В условиях нормальной, здоровой экономики экологические проблемы решаемы в принципе. Вот о чем нужно думать в первую очередь. Мы должны сосредоточиться на основном, на причинах, а не следствиях».