Михаил Попов - Пора ехать в Сараево

— Отсюда мысль: а не отдали ли ему Грушу в жены, чтобы грех какой–то прикрыть? Баре–то сплошь и рядом со своими дворовыми любовницами так поступают.

— Но это вы хватили, господин Пинкертон, чьи тут могут быть грехи? Тихона Петровича? — неприязненно хмыкнул Афанасий Иванович.

— А я и не говорю, что был грех. Боже меня упаси от такой невежливости. Таков был ход мысли убийцы. Так вот, стал он следить за супругою и пришел к выводу, что у нее есть любовник. Полгода выслеживал — поймать не мог.

— Проще было согласиться, что такового нет, — заметила Зоя Вечеславовна.

— А у него, наоборот, копилась ярость. Ревность такая штука, что если уж заведется, то может питаться чистым воздухом, реальная пища ей и не нужна подчас. Генерал поднял глаза на говорливого гостя и углубился задумчивыми пальцами в бакенбард.

— Ревность — грех, — ни к кому, собственно, не обращаясь, сказал отец Варсонофий.

— Согласен! — бодро крикнул Антон Николаевич. — Но вы же спрашивали меня не вообще, а о конкретном Ка–листрате. Так вот, он пришел к выводу, что раз преступники не ловятся, значит, они невероятно хитры. Его озарило — так он выразился.

— Не мужицкое словцо, — шепнул профессор жене, но следователь услышал.

— Согласен, согласен, и весьма. Сам удивился. Так вот, «озарило» его, что встречаются они посредством звонка, коим пользуется барыня. Любовник — а на эту роль претендент был один: дворовый молодой парень Авдей Толоконин, — прокравшись, дергает за укромно висящий шнур. Звонок звонит, жена идет на свидание — а дурак муж спокоен, считая, что она у барыни.

— Неплохо придумано для дворового парня, — заметил генерал.

— Да, да, — следователь еще раз промочил чаем горло, — только теперь уж нельзя проверить, так ли оно было на самом деле. Подозреваемые мертвы. Калистрат же утверждает, что, дождавшись той ночью звонка, он оделся, достал ножницы. Сомневался некоторое время, но когда услышал второй звонок и голос барыни, понял, что прав в своих подозрениях. Вылез в окно и затаился неподалеку от дверей в конуру Авдея. Глядь–поглядь, а жена его любимая по стеночке, по стеночке крадется к этой двери. Какие тут еще нужны доказательства? Ждать, когда он ей начнет юбку, прошу за выражение, задирать?

— Что касается меня, — подал голос Афанасий Иванович, — до последнего оставался бы при спасительном сомнении.

— Для кого «спасительном»? — поинтересовался генерал и повернулся к Насте. — Хорошо бы мадерцы, что ли, бутылку, а? После этого снова дяде Фане:

— Спасительно это сомнение для виновницы, а представьте себе, насколько оно мучительно для обманутого мужа!

— Да, — решила переменить тему Зоя Вечеславовна, — история нелепейшая. И заметьте, каковы мы все в этой ситуации. Ждали–ждали крови Афанасия Ивановича, часы крали, а получилось вон что.

— Чьей крови? — сделал профессиональную стойку господин Бобровников.

— Эта кровь вас не касается, — неожиданно резко заметила Зоя Вечеславовна.

Разговор поперхнулся. Чувствуя в себе ответственность за его поддержание, хотя бы в сугубо светской форме, Антон Николаевич ухватился взглядом за пачку газет, торчавших из кармана генеральского пиджака.

— А что вы скажете, господа, по поводу ультиматума? Профессор, батюшка и Афанасий Иванович поглядели на следователя вопросительно: что, мол, за ультиматум?

— Я еще не просматривал сегодняшние газеты, — сказал Евгений Сергеевич.

Генерал достал из кармана пачку газетных листов и бросил на стол — угощайтесь!

— Это оскорбительный ультиматум, унижающий достоинство сербского народа. Думаю, прав–обозреватель «Русского слова»: ультиматум этот выработан Австро — Венгрией с полного ведома германцев.

— Вероятно, так оно и есть, но интересует — например меня — другое.

— Что же именно, господин Бобровников?

— Действия Сербии.

— Хотите, я опишу вам эти действия, — вступила в разговор Зоя Вечеславовна. Улыбаясь вступила.

— Извольте, мадам, — поклонился своей чашке следователь.

— Сербия ультиматум примет.

— Этого никак не может быть, — угрюмо заметил генерал.

— Примет, за исключением тринадцатого пункта. Допустив австрийских чиновников к следствию на своей территории, она тем самым теряет свой суверенитет. Сербия откажется от этого пункта. Но самое интересное не в этом, — Зоя Вечеславовна загадочно затянулась. Она не стала ждать, пока кто–нибудь из заинтригованных мужчин спросит: «А в чем?» — Австрию ничуть не удовлетворит это ползание на брюхе, буквально через несколько дней она объявит войну Сербскому королевству. Я убеждена, что уже в завтрашних газетах будет объявлено о мобилизации в Дунайской империи. Не удивлюсь я также, ежели выяснится, что и у нас началось нечто подобное.

— Вы известная провидица, — не скрывая насмешки, сказал генерал, — во всех почти газетах сообщено заявление господина Сазонова о том, что в случае уничтожения Австрией Сербии Россия непременно станет воевать. Такие заявления нельзя делать, не открыв подготовительных мероприятий для всеобщей мобилизации. Говорю вам это как профессиональный военный.

— Бывший профессиональный военный, — не удержалась Зоя Вечеславовна.

Василий Васильевич не нашелся сразу, что ответить, и разговором овладел Афанасий Иванович.

— А я у вас вот что хотел спросить, э…

— Антон Николаевич.

— Да? Извините. С Калистратом все ясно, как я понял. Каторга ему полагается, как он и полагал.

— Вероятнее всего.

— Но, знаете, у нас есть еще один умник.

— То есть?

— Некто Фрол, Фрол Бажов. Здоровенный такой. Плотник. Говорит, что не убивец, но убить, знаете ли, обещает.

— Кого?

— Меня, естественно. — На лице говорившего появилась страдальческая улыбка.

— Я вам рассказывал, Антон Николаевич, — прогудел батюшка.

— Ах да. — Следователь озабоченно покивал.

— И что? — потянулся к нему всем существом Афанасий Иванович. — В свете случившихся событий такие обещания особенно пугают.

— Сказать честно, я, как и отец Варсонофий, придерживаюсь того мнения, что это какое–то психическое отклонение. Тут дело врача, а не полиции. Фрол этот, как мне донесли, поведения трезвого человек, уравновешенного.

— Мне, знаете ли, все равно, какая репутация у моего будущего убийцы.

— Дя–дя Фаня, — тихо–укоризненно сказала Настя.

— При чем здесь «дядя Фаня», — сказал злобно Афанасий Иванович, — надо говорить об этом «убивце»!

— Вы же все часы в доме переколошматили, неужели не успокоились? — усмехнулся профессор. Все засмеялись. Даже Настя, даже отец Варсонофий. Особенно сочно — генерал. Ему было приятно, что не он один находится в тяжелом положении. Только Зоя Вечеславовна не поддержала всеобщего веселья.

— Надобно вам всем заметить, что смеетесь вы зря.

— Зря?

— Да, господин генерал заштатный.

— Зоя, Зоя! — Евгений Сергеевич положил руку жене на плечо.

— Фрол Бажов действительно зарежет Афанасия Ивановича в «розовой гостиной» этого дома.

— Может быть, и когда именно это случится, скажете? — неудержимо бледнея, спросил дядя Фаня.

— Скажу.

Все заинтересованно смолкли.

— Почти ровно через четыре года. В июне, кажется. Афанасий Иванович встал, застегнул сюртук.

— Могли бы и поточнее. Как–никак мы родственники. Должны помогать друг другу.

— Ей — Богу, точнее не могу, — совершенно серьезно,

почти извиняющимся тоном сказала Зоя Вечеславовна, отдалив ото рта папиросу. — Точная дата мне не будет сообщена.

Дядя Фаня вышел из–за стола, спустился по ступенькам веранды на мокрый гравий под дождь.

— Чего это он? — прошептал кто–то. Словно в ответ на этот вопрос Афанасий Иванович подскочил на месте, выкаблучил какое–то тяжеловесное па, скорчил веранде рожу и прокричал:

— А часики–то тю–тю!

И удалился, разговаривая сам с собою. Генерал попытался разрядить создавшуюся мрачную неловкость:

— Браво, Зоя Вечеславовна. Вы можете не только судьбу

Сербии предсказывать. Судя по поведению нашего милейшего кузена, ваши предсказания очень влиятельны. Торжественно посему объявляю: верю любому вашему слову касаемо будущего. Когда, вы говорите, начнется всеевропейская война?

Зоя Вечеславовна спокойно, без тени кокетства, апломба и прочих психологических мерзостей сказала:

— Двадцать восьмого, кажется, числа Австрия объявит войну сербам. Первого августа Германия — России, третьего — Россия Германии. Сначала война будет для России успешна, мы займем часть Восточной Пруссии. Потом кайзер перебросит часть войск из Франции.

— Так Франция тоже будет воевать? — как можно более игриво поинтересовался генерал.