Дэвид Гилмор - Потерянный среди домов
В тот вечер около девяти я вернулся к себе, процарапал ногтем картинку на замерзшем стекле – шарик с двумя глазами и улыбкой и длинной, вьющейся веревкой. Если не знать меня лучше, можно подумать, что я действительно умею рисовать. На самом деле это единственное, что я умею изобразить. Когда-то давным-давно маленький гениальный парень с короткой стрижкой, Джон Фрезер, показал мне, как это делать, и с тех пор я притворяюсь.
Позвонил Харпер.
– Послушай, – сказал он, – ты должен сделать мне одолжение. Звонил старик. Я думаю, что он немного тревожится там в коттедже. Само место навевает уныние. Черт побери, он там один – одинешенек уже три не – дели. Он просил меня приехать повидаться с ним в эти выходные. Я хочу сказать, он не то что предложил это, он просто придумал дурацкий повод, что я должен помочь ему с зимними окнами. Но я думаю, что ему просто тошно, а поехать не могу. У меня эта цыпочка, с которой я должен повидаться. Можешь ты поехать? Только на выходные. Я чувствую себя паршиво, когда думаю, что он там один.
– Нет, – сказал я, – не могу. Это значит уехать на все выходные. Это значит, что я должен отказаться от субботнего вечера. Я не могу этого сделать. Не могу поехать туда.
– Господи Иисусе, Саймон. – Его голос звучал по-настоящему хреново.
– Сам поезжай. А я не могу. Последнее, что я хочу делать в свое свободное время, – так это проводить его с этим козлом.
– Отлично, Саймон. Просто отлично. Иногда ты бываешь таким, черт побери, эгоистом, что я не могу в это поверить.
– Я эгоист? Послушайте, кто это говорит, черт возьми. Я тут сижу в Сан-Квентине, а ты не хочешь уезжать из города, потому что хочешь, чтобы тебе отсосали член. И потом, я буквально обалдеваю, я устал от того, что все время слышу это слово – эгоист.
– Ну, во всяком случае, подумай об этом, ладно? Просто подумай об этом?
– Хорошо, я подумаю об этом. Обещаю.
Но, едва положив трубку, я тут же выбросил все это из головы.
Три дня шел снег, снег, снег. А потом однажды вечером, прямо после объявлений, он прекратился. Вот так, как будто повернули выключатель. Я открыл окно, и кучка снега упала на пол. Снег был мягким, словно трава, мягким и блестящим. Луна висела в небе, так что я мог видеть свое собственное дыхание. Неожиданно в ушах у меня зазвенело. Кто-то, должно быть, думает о тебе, вот что говорила обычно моя мама.
Немного позже в дверях появился кривоногий придурок и сообщил, что мне поступил телефонный звонок.
– Ну и погодка, да? – сказала Скарлет. – Разве тебе не хочется просто выйти на улицу и сделать что-то? Покататься в снегу. Украсть что-нибудь. Бросить снежок в окно. Поцеловать кого-нибудь. Это так восхитительно. Ты знаешь этот звук, который издают автомобили, когда задевают друг друга, такой звук как треск. Боже, как я люблю это. Это настоящий зимний звук.
Наверху лестницы я заметил пару ковбойских сапог; префект все еще стоял там, подслушивая.
– Кажется, у меня есть аудитория, – сказал я.
Сапоги не двинулись.
– Ну хорошо, – сказала она, – говорить буду я. А ты просто отвечай: да или нет. У тебя есть сосед по комнате?
– Да.
– Он доносчик?
– Нет.
– То есть, если ты выберешься оттуда, он не донесет на тебя?
Я процарапал ногтем большого пальца дорожку в дереве и смахнул грязь.
– Нет.
Через некоторое время она сказала:
– Потому что у меня есть идея.
После полуночи я открыл окно и выпрыгнул на свежий снег. Е.К., перевернувшийся под одеялом свои обычные шесть раз, впал в ночную кому. Я не двигался. Постоял так несколько секунд, озираясь. Налетел порыв холодного ветра, снег был таким блестящим и восхитительным под луной. Я перебежал через квадратный двор и остановился прямо у входа. Я не хотел наткнуться на Психо, возвращающегося после прогулки с собакой, с этим своим по-настоящему уродливым боксером. Между прочим, истинная правда, когда говорят, что со временем собаки и их хозяева становятся похожи друг на друга. Двор был пуст. Я заторопился через верхний уклон для крикета, снег переваливал через края туфель. Я был превосходной мишенью под полной луной, шагая по колено в снегу. Я чувствовал себя киногероем, совершающим побег из тюрьмы. Стив Мак-Квин – один из таких ребят. Через плечо я мог видеть большие желтые школьные часы, те, которые, помнится, я видел с колеса обозрения в ту ночь, когда Скарлет меня бросила. Bay. Кто бы мог предположить такое?
Наконец я добрался до ограды – высоких деревянных кольев, вполне подходящих для того, чтобы сдерживать варваров. Я проследовал вдоль них, пока не добрался до ворот. Они были наглухо закрыты морозом. Мне пришлось стукнуть по ним несколько раз, пока они немного приоткрылись. Я шагнул наружу, под уличные фонари, прокрался через Форест-Хилл-роуд, мимо того дома, где черноволосая девушка позволила себя тискать, и побежал вдоль Фрайбрука. В конце улицы, примерно в сотне ярдов, была игровая площадка Епископской школы. Я направился туда. Я не обращал внимания на замерзшие ноги. Повернув на Уоррен-роуд, я пробежал вдоль игровой площадки и повернул на подъездную дорожку, где маленьких пиздюшек забирали родители. Перешел через нее и слегка толкнул окно. Перегнувшись через перила, я поймал отражение луны. Окно открылось. Я распахнул его шире, оглянулся, сначала засунул в него голову, а потом приземлился на пол, словно тюк грязного белья. Несмотря на темноту, было ясно, что это – классная комната, в ней пахло пылью, мелом и деревом, из которого были сделаны столы. И чем-то еще. Чем-то другим. Я по дошел к двери, выглянул наружу. Точно, в конце большого темного коридора был красный знак выхода. Дурак и тот не смог бы заблудиться. Так что я вернулся в классную комнату, снял туфли, вытряхнул снег, надел их снова, а потом уж двинулся по коридору, держась очень близко к стене. Я услышал «тик», потом еще «тик», должно быть, здесь такие же траханые часы, как у нас в Верхней Канаде. Я посмотрел наверх. Точно, там они и были. Где-то половина первого. Я дошел до конца коридора и начал подниматься по лестнице. Очень осторожно. Поднявшись на несколько ступенек, я прислушался, потом еще несколько ступенек – опять остановка, сердце колотилось. Я почувствовал, как изменился воздух, здесь он пах по-другому, телами спящих девочек. Так, как пахла спальня Скарлет, только во сто раз сильнее.
Я дошел до третьего этажа и двинулся по коридору. Паркет скрипел, я хочу сказать, это было словно пронзительный визг, когда я ступал на половицу. Я вжался спиной в стену и на цыпочках проделал весь путь по коридору, пока не добрался до комнаты с красной карточкой. Я открыл дверь и услышал, как зашевелились простыни. Я закрыл за собой дверь.
– Это ты? – прошептала она. – Не думала, что ты придешь. Думала, струсишь.
Я пробрался через комнату и сел на край кровати. На мгновение наступила абсолютная тишина. Часы в холле затикали снова.
– Странно, а? – сказал я.
– Что ты имеешь в виду?
– Быть здесь.
– Очень.
– Тут хорошо пахнет.
– Да?
– Мне нравится, как пахнут комнаты девушек.
– Должно быть, у тебя чувствительный нос. Для меня нет разницы.
Она замолчала, и я посмотрел в окно. В дальнем конце игровой площадки горел желтый свет.
– Кто там живет? – спросил я.
– Где?
Я взял ее руку и показал в окно.
– Там, в том маленьком домике.
– Ах там. Садовник. Он пьет. Мы туда не ходим, когда становится темно. – Она опустила руку, рука была под моей, она ее не убирала. – Ты еще злишься на меня? – спросила она.
– Я никогда на тебя не злился.
– А должен был.
– Но я не злился.
– Честно?
– Честно.
– Не верю.
Снова тишина.
– Я едва тебя вижу, – сказала она. – А ты меня?
– Вроде того.
– Я отрастила волосы.
– Это я вижу.
– Похоже на французскую прическу?
– Да.
– Хотя в пансионе это без разницы. Все равно ни с кем не видишься. К концу семестра девочки надевают толстые рейтузы. А еще здесь кормят картошкой. Просто как в тюрьме.
И в этот момент где-то в коридоре открылась дверь и пара голых ног, это можно было сказать по звуку, зашлепала в нашем направлении. Паркет заскрипел снова.
– Видишь, что я имею в виду? – прошептала Скарлет. – Настоящий курятник.
– Но почему они ходят в ванную?
– Вероятно, чтобы вымыть руки. Они не любят запах этого.
– Запах чего?
– Ты знаешь.
– О, это.
– Некоторые парни встают сразу после этого и идут мыть руки. Как будто они работали с электролитом или что-то вроде того.
– Иногда ты рассуждаешь как парень, Скарлет.
– Это потому, что я отчасти лесбиянка.
– Ты отчасти лесбиянка?
– Каждый отчасти кто-то.
– Я не гомосексуалист отчасти.
– Гомосексуалист.
– Нет.
– Ты хочешь сказать, что никогда не играл в доктора, когда был маленьким? И не дрочил с другим парнем?
– Господи Иисусе, Скарлет, вымой рот.
