Лев Портной - Трепетные птички
— Памукале! Памукале! — прокричали гуси.
Впереди показался край земли. Величкина всматривалась вдаль, но дело выглядело именно так, что земля обрывалась. Ее край вытянулся четкой линией. Катя усмехнулась, представив, как, перелетев за черту, встретится с гигантской черепахой и исполинскими слонами.
— Мы приближаемся к краю земли! — выкрикнула она Ансеру.
— Впереди Средиземное море, — ответил гусь.
Синяя, уходящая за горизонт гладь слилась с небосводом. Вот почему берег выглядел краем вселенной.
Они пролетели над побережьем, занятым пятизвездочными клубами. Безмятежная публика отдыхала на пляжах. Воду рассекали катера, за ними на привязи носились купальщики на водных лыжах. В воздухе визжала и хохотала девица на пристяжном парашюте. Катя почувствовала острую зависть, и с удвоенной силой заработала крыльями. Им осталось преодолеть Средиземное море, чуть-чуть продвинуться вглубь черного континента, и стая достигнет цели.
Турецкий берег остался позади. Вскоре, насколько хватало глаз, виделось только море. Изредка попадались корабли. С бортов срывались чайки, с бурным писком кружили намного ниже, напоминая провинциальных собак, лающих на проносящийся мимо транспорт, а потом возвращались к своим теплоходам.
Однообразные вид Средиземного моря быстро наскучил, и Величкина почувствовала боль в суставах и растянутых мышцах.
— Я надеюсь, мы летим правильным курсом? — спросила она, постаравшись придать голосу твердость.
— Ты прирожденный лоцман, — ответил Файсер.
Величкина постаралась отключиться от боли. Она смотрела вперед, вдаль, туда, где должна была появиться земля, и работала крыльями.
Поздним вечером она свалилась на мокрый песок.
— Ты такая большая! Ты такая сильная! — передразнила она Ансера и добавила. — И такая долбанутая!
Морская волна окатила ее.
— Господи! Неужели я долетела?!
— Miss, what happen? Are you o’kay? — раздался голос над нею.
Катя подняла голову и увидела арабского юношу в униформе секьюрити.
— Да, все в порядке, — прохрипела Величкина. — Надеюсь, это «Марриот»?
— Йес-йес, да. Марриот-Хургада. А ты русский?
— Да, я прилетела из России. Отведите меня к доктору Найману. Он возглавляет здесь фитнес-центр.
— Йес-йес, доктор Найман. Но ты должен что-то одеть.
Величкина поднялась на ноги. Юноша смотрел на нее с восхищением. Катя опустила глаза, но не от смущения — ей не терпелось оценить свою фигуру. От изумления она присвистнула. Все ее килограммы сгорели за последние сутки на пути в Хургаду.
— Где твой одежда? — спросил араб.
— Кажется, ее украли…
— Украль? — брови юноши поползли вверх.
Он вытащил рацию и встревоженным голосом передал кому-то сообщение. Величкина поняла, что факт воровства на территории первоклассного отеля вызовет большой переполох.
— Нет-нет! — воскликнула она. — Море! Мою одежду смыло волной! Я оставила ее у самой воды!
Несколько мгновений юноша смотрел на нее с недоверием. А затем поднес ко рту рацию. Теперь он говорил спокойно, ему что-то ответили, и он рассмеялся. Закончив переговоры, он снял форменную рубашку песочного цвета и протянул ее Кате. По дороге в отель молодой человек выдал Величкиной весь запас знаний русского языка.
— Как тебя зваль? Катя? А я Саша с Уралмаша этой ночью буду ваша!
5
— Вы позволите?
Рядом с Величкиной опустился молодой человек.
— Привет! — откликнулась Катя.
— Вчера вы вели утреннюю физзарядку.
— Угу, и сегодня вела, а тебя не было.
— А-а, — молодой человек запнулся.
— Давай «на ты»! Меня зовут Катей.
— А я Сергей. Моего порыва приобщиться к здоровому образу жизни хватило только на первый день отпуска. А сегодня я даже завтрак проспал.
— Ну, и правильно.
— Я пойду, возьму что-нибудь поесть. За тобой поухаживать?
— Ага! Мне возьми большую тарелку картофеля-фри. Пару кусков мяса, желательно, с жиром. И побольше пирожных. Возьми два тирамису, два чизкейка и кексы. Кексов побольше. Возьми штук пять. Здесь они называются мафинами.
Сергей смотрел на девушку с недоумением.
— Ты чего? — спросила Катя.
— И ты все это съешь?!
— Конечно, съем.
— Потрясающе! Сколько же ты занимаешься спортом! При таком рационе у тебя потрясающая фигура!
— Ничего потрясающего! Мне предстоит торчать тут до весны, и я должна набрать вес перед полетом в Москву!
РОЗОВЫЕ КИСТИ
Светка была проституткой, девушкой по вызову. Других представительниц ее профессии я не знала, но думаю, что она самая необычная из них.
Началось все с того, что Вовик показал член моей подруге. Маша приехала к нам в гости, она просила совета в свете последних сплетен, и мы пригласили ее на ужин. Раздался звонок в дверь, я замешкалась в ванной комнате, а Вовик пошел открывать.
Спустя минуту я выскочила в холл, готовая обнять и расцеловать подругу. Маша сидела на корточках, опершись левой рукой на оттоманку, а правой вцепившись в задник кроссовки. У нее была такая дурацкая, сохранившаяся еще со школы, привычка: вместо того чтобы переодевать обувь, сидя на пуфике или оттоманке, она корячилась с разинутым от напряжения ртом на полу. Вот и тогда она застыла в нелепой позе с вытаращенными глазами, в которых изумление смешалось с пошлым любопытством, а прямо перед ее носом болтался бледный, как свиная сарделька, член. Сам Вовик возвышался над Машкой с похабной ухмылкой. Одною рукой он придерживал свое хозяйство, а другою держал в растопырку ширинку, чтобы зубчики молнии не покарябали сокровище.
Сейчас я не могу с уверенностью сказать, что эта сцена с такой отчетливостью запечатлелась в моем уме. Возможно, позднее возмущенное воображение вкупе с неосознанным удовольствием от унижения дорисовали подробности. Да, скорее всего, мелкие детали были воссозданы потом. Потому что тогда правое полушарие мозга отреагировало на картинку раньше, чем я успела что-либо осознать.
— Это что такое? Это что такое? — закричала я.
Мелькнуло испуганное лицо Маши, черными молниями в него полетели руки — мои руки. Две белые руки — Машины руки — взмыли вверх, ее лицо нырнуло в спасительные ладони и накрылось копною рыжих волос. Потеряв равновесие, она плюхнулась попой на пол и привалилась к стене между оттоманкой и платяным шкафом. Я вцепилась в ее волосы и рванула так, чтобы разбить голову о дубовый подлокотник оттоманки.
Возможно, я бы убила ее. А уж сотрясение мозга она бы получила точно. Но в последнее мгновение сильные руки обхватили меня и оторвали от пола. Я отпустила волосы и дрыгалась, пытаясь ударить Машку ногою в лицо. Одновременно я впилась ногтями в руки Вовика. Я царапалась и кусалась, с утробным воем повторяя одни и те же слова:
— Это что такое? Это что такое?
Вовик оттащил меня на безопасное для Маши расстояние. Та поднялась с пола, по ее щекам катились слезы, в глазах застыла обида — явно незаслуженная.
— Вы! Психи ненормальные! — выкрикнула она, подхватила свою сумочку и выбежала вон.
И пока дверь из толстенных слоев железа с грациозностью бронепоезда закрывалась, Вовик кричал в исчезающий проем:
— Маша, вернись! Вернись! Это была шутка!
Она не вернулась, дверь захлопнулась, а я поджала ноги и завизжала:
— Отпусти меня! Отпусти!!!
Попытайся Вовик меня удержать, я бы надорвалась от собственного крика. Он опустил меня на пол, присел рядом, обнял за плечи.
— Не прикасайся ко мне! — взвизгнула я, стряхнув его руки.
Он оставил попытки меня обнять, а я зарычала:
— Уходи! Уходи сейчас же! Уходи!
Я сама удивлялась, что откуда-то из моей утробы поднимается животное рычание. Не подозревала в себе такого зверя.
Вовик ушел на кухню, я бросилась в спальню, упала поперек постели и залилась слезами.
Я потеряла счет времени, рыдала полчаса, а может час. Слезы лились и лились, но вместе с тем включилось и левое полушарие. Появились мысли, сплошь невеселые. Я вспоминала, как рычала тигрицей на Вовика «Уходи! Уходи!» и пыталась понять, насколько серьезным было значение сорвавшегося слова. Проблема заключалась в том, что уйти полагалось мне, потому что квартира-то принадлежала Вовику. И часть меня колотила набатом в виски: ну и уйди, хлопни дверью и пусть он катится к черту! А другая часть резонно замечала: а что будет? Пойдешь работать? Где и кто тебя ждет? А если и найдешь работу, на что рассчитываешь? Тысяча долларов — вот максимум, ну плюс соцпакет в виде тошнотного секса с боссом. А если не работать, то — что? Сидеть на «Террасе» в надежде, что богатенький папик снимет тебя раньше, чем закончатся сбережения? Рыдания перешли в тихий плач. Отчаяние и стыд охватили меня. Давние мучения по поводу того, что есть предмет моей любви — Вовик или его деньги, — вновь всколыхнулись. Старый вопрос зазвучал по-новому: чего я боюсь — потерять Вовика или материальное благополучие?
