Джим Гаррисон - Зверь, которого забыл придумать Бог (авторский сборник)
Тем временем Боб продолжал трещать, и суть сводилась к тому, что он больше не может помогать Б. П. в охоте за медвежьей шкурой: если он попадется и рассердит Ллойда Бентала, «ему никогда не видать работы в этом городе».
— Ты мог бы работать в Небраске, — вяло отозвался Б. П., оглядывая затор в поисках возможного объезда.
— Он и там меня достанет. Месть его скора и неотвратима. Он даже на животных отыгрывается. Несколько лет назад ему подарили полуволчицу. Она гадила на пол, как все звери. Ллойд велел ее выкрасить в розовый цвет, и она сдохла от смущения. Пожаловались в Общество защиты животных, но и оно побоялось Ллойда Бентала. Мне надо кормить семью, больную жену и двух больных ребят. Им нужны продукты и молоко. Я должен посылать домой пятьсот тысяч в год.
— А твоей развратной матери? — без иронии спросил Б. П.
— И ей. Ей под семьдесят пять, но, вероятно, еще ударяет по панели. Только не думай, сердце мое — с тобой.
— А машина — нет? — Б. П. понял, что возвращается к пешей жизни. Впрочем, ходьба прочищает мозги.
— Машина — нет. Машина — мой опознавательный знак. Мою машину знают все в городе, особенно полицейские. А тебе могу взять напрокат. — Голос его перешел в блеяние.
Когда Б. П. затормозил перед отелем, Боб уже рыдал от горя и страха. На глазах у изумленного швейцара они обнялись, и Боб запихнул в карман Б. П. еще денег. Он, спотыкаясь, стал подниматься по ступенькам, а Б. П. спустился наискосок к ботаническому саду — требовалась большая порция природы, чтобы собраться с мыслями. Но приходилось довольствоваться маленькой.
В «Сиам» он притопал через час. В ботаническом саду у прудика с карпами сидел дальневосточный человек в белом костюме, но поскольку Б. П. шел с той же целью, он сел неподалеку. Полчаса они провели в молчании, после чего восточный человек улыбнулся и встал. Они разговорились, и выяснилось, что тот сосредоточивался для восьмичасовой операции на мозге маленькой девочки. Б. П. пожелал ему успеха, думая о маленькой дочке Розы Ягоде, у которой в голове все перепутано из-за того, что Роза сильно пила во время беременности, и теперь состояние девочки безнадежно. Всю дорогу до «Сиама» Б. П. чувствовал, как набухает в нем сырая тяжесть ностальгии. Ему хотелось, чтобы его грызли сейчас комары, чтобы коченел зад, как в то холодное летнее утро, когда урожай черники был под угрозой и он пошел подсобрать для оладьев. Он всегда перекладывал ягод, и оладьи получались клеклые, но все равно хорошие. А после пивом забивал сладость кленового сиропа и несколько часов гулял или удил рыбу.
В «Сиаме» он с отвращением сбросил свой пижонский голливудский наряд и принял душ. Пора было вернуться к трезвой смиренности швейцарского костюма с именем неведомого Теда на кармане. Ухом к стене, он слышал, как поет Сандрина, — несомненно, самое примечательное из всего, с чем он встретился в этом городе, хотя рецензии были двойственные. В зрительном плане все было превосходно, несмотря на бестактно высовывавшееся между гладкими щечками суровое лицо Винсента. Едва он допил литровую бутылку дорогой воды, как в дверь постучали. Он осторожно выглянул из-за занавески — перед дверью стоял Лон Мартен, в руках коврик из медвежьей шкуры с зеленой фетровой подкладкой. Б. П. открыл дверь — коврик выглядел еще более жалко, чем в окошке: мех с коричным отливом, с изнанки какие-то резиновые штучки против скольжения. Вообразить такое трудно, но похоже было, что шкура принадлежала медведю-педерасту.
— Этот автомобиль я одолжил, он стоит сто тридцать тысяч, — сообщил Лон Мартен, показав на стоявший у него за спиной «мерседес» с откидным верхом.
— Расскажи это тому, кому не насрать, — отвечал Б. П. Он подумал, что эта сумма превзойдет его доходы за всю жизнь. — А шкура, похоже, сделана в бутафорском цеху «Юнивёрсал».
— Откуда ты знаешь? — Лон Мартен удивленно посмотрел на шкуру.
— У меня свои источники.
Он повернулся и увидел Сандрину, во все глаза глядевшую на них из соседней двери.
— Лон Мартен! — воскликнула она.
— Сандра, французская девушка! Как странно видеть тебя в этом скромном окружении, включая Б. П.
— Мое имя — Сандрина. А ты, конечно, думаешь толкнуть машину в Тихуане. Я живу здесь потому, что мне сняли. С мужчиной жить не могу, потому что вы дьявольское отродье, а то и хуже.
Выяснилось, что ее кавалер из Эн-би-си водил ее на благотворительный обед и купил там какое-то украшение из эрзац-бирюзы.
— Сандрина, дорогая, мне нужны ножницы.
Здесь, кажется, все называли друг друга «дорогими», а что ему мешает? — решил Б. П. Он внес медвежий коврик в комнату, надеясь каким-нибудь образом протащить его в дом Ллойда Бентала и подменить им свою медвежью шкуру. Свои дни он может закончить в калифорнийской тюрьме — ну и что с того? А может, его отпустят через две-три зимы, он вернется домой и услышит сладостный хруст снега под ногами.
Пока Б. П. отпарывал ножницами подкладку, Сандрина и Лон Мартен сидели на кровати и курили косяк. Лон Мартен перебирал возможные способы помочь Б. П. в возвращении шкуры, в том числе такой оригинальный, как взрыв дома при помощи тонны азотных удобрений, керосина и капсюлей. Услышав имя Бентала, Сандрина зевнула.
— Думай сильнее и имей в виду, что иначе я вырву у тебя сердце.
Б. П. закончил работу над шкурой. Видно было, что кто-то вымыл мех шампунем и приделал медведю мраморные голубые глаза. Нет предела кощунству, подумал он.
— Я хорошо знаю Ллойда Бентала, — похвасталась Сандрина, чем сразу привлекла их внимание. — Отсасывала ему несколько раз. Давать не давала, потому что он не звезда, а только режиссер и продюсер.
Договориться с Сандриной о помощи оказалось нетрудно. Лон Мартен начал с пятисот долларов, но она настояла на привычной тысяче, сердито глядя на Б. П. и напомнив ему о двух презренных полусотенных из носков. Лон Мартен вынул пачку, отсчитал десять стодолларовых бумажек, жалобно объяснив, что это благотворительные деньги для народа и теперь не хватит на починку прохудившихся вигвамов. Сандрина притворно зевнула и пошла искать номер Ллойда в своей крокодиловой, толщиной с ладонь, записной книжке. Когда она вышла, Лон Мартен шепнул Б. П., что деньги фальшивые, плохой работы, куплены по двадцать долларов за тысячу, но для таких случаев полезны. Б. П. согласился. Вернулась Сандрина и сказала, что у Ллойда «окно» всего полчаса, в девять тридцать он едет на ужин, поэтому им надо поспеть точно к девяти. Это означало, что два часа им предстояло томиться в собственном соку. Сандрина проголодалась, и Лон Мартен повез ее есть, вырулив со стоянки «Сиама» с невероятной скоростью. Б. П. попросил привезти ему сандвичи из черного хлеба с ливерной колбасой, луком, чеддером и крепкой горчицей, но не очень надеялся, что они сумеют. Ничего ближе к энергетической пище его краев он не мог придумать. Для предстоящего судьбоносного вечера больше подошло бы оленье сердце или печень, но здесь их вряд ли достанешь. Охотники не раз давали ему и Фрэнку медвежатину — им нужна была только шкура. Б. П. быстро обнаружил, что с мяса старого медведя надо срезать все сало, иначе остается такой запах, как если бы смешали седельное мыло с тавотом. В крови молодых медведей, особенно самок, меньше пурина, и долгими октябрьскими вечерами на кухне у Фрэнка они пробовали готовить медвежье жаркое с большим количеством чеснока и красного вина, а иногда по другой рецептуре — с чесноком, жгучим перцем и темным ромом, как готовят, по словам Фрэнка, старую козлятину на солнечных Карибских островах. Что не нравилось Бурому Псу в медвежатине — после нее всегда снились необыкновенно яркие медвежьи сны. Довольно страшно было совокупляться с медведицей даже во сне, а самцы вообще имели такой вид, что Майк Тайсон выглядел бы рядом с ними как балерина. Делмор дразнил его, говоря, что в прежние дни бывали случаи, когда человек превращался в медведя, если ел слишком много медвежатины или часто якшался с ними. Однажды вечером, когда он ловил рыбу в верховьях реки Фокс и сидел спиной к большому сосновому пню, подошла медведица и тоже села, метрах в семи от него. Соседство для обоих было интересное, и оба отвели глаза, зная, что в природном мире прямой взгляд считается по меньшей мере невежливым. Даже вороны не любят, чтобы на них глазели, и, если отведешь взгляд, они скорее останутся рядом.
Стук автомобильной дверцы вырвал Б. П. из медвежьего транса, отчего тоска по дому только усилилась. При мысли о ливерной колбасе сердце его взыграло, и, открыв дверь, он принюхался. Но это приехала в коричневом «таурусе» Шарон; рядом с ней храпел Боб. Теперь на ней была взрослая одежда, майка и джинсы, а не розовое платьице с лакированными туфельками. Она прислонилась к двери автомобиля, красиво выставив бедро, под майкой нахально торчали соски.
