Наталья Аронова - Душенька
В общем, детские комплексы во мне взыграли, что ли, и когда Соня пригласила меня отпраздновать День святого Валентина в какое-то «маленькое, уютное кафе», я не смогла отказаться. Даже купила ей подарок – серебряное сердечко на цепочке. Я знала, что Соня обязательно мне что-то подарит, и не хотела являться с пустыми руками. Мне показалось, что продавщица, упаковывавшая мою покупку, все понимает и смотрит на меня с презрением. Рядом девушка с очень серьезным лицом выбирала мужской браслет. Остальные продавщицы, столпившись, наперебой давали ей советы, а мне никто даже слова не сказал. Мне стало неприятно, и я поторопилась уйти. Может быть, Соня чувствовала то же самое, покупая мне это колечко со сдвоенными сердечками? Не знаю… Когда машина остановилась, я поглубже вздохнула, словно собираясь броситься в холодную воду. Если уж ответила на приглашение согласием, надо совесть иметь и привести себя в приличное расположение духа. Зеркало в вестибюле отразило странную парочку. Соня была в белом смокинге, в петлице – алая роза, и губы накрашены алым, хищно, броско. У меня было какое-то детское растерянное лицо, несмотря на тщательный макияж и маленькое черное платье…
В полутемном зале было душновато, играла незнакомая музыка. Пела женщина, красивым хриплым голосом рассказывала на незнакомом языке про свою ушедшую любовь. Мы сели на низкий диванчик перед еще более низким столиком. Напротив нас сидели двое мужчин. Я подняла глаза и узнала Камиля. Его спутник был пожилой юноша, худой и вертлявый. Я заметила, что глаза у него подкрашены.
– А вот и девочки! – поприветствовал нас Камиль.
– Привет, дорогой. Здравствуй, Алекс. Вы уже что-то заказали?
– Мы ждали вас, – нараспев протянул Алекс, беззастенчиво рассматривая меня. – Камиль, дорогой, закажи мне виски, ладно?
– А ты чего хочешь выпить, Душечка? Мараскино? – наклонилась ко мне Соня, ее жаркое дыхание защекотало мне шею.
При мысли о приторно-сладком, жгуче-пряном ликере мараскино меня вдруг замутило, и я почувствовала, что вот-вот покажу всем окружающим – и Соне, и Камилю, и этому раскрашенному чучелу, – что у меня было на обед.
– Мне надо выйти, – сказала я сквозь зубы и стала пробираться между столиками. Соня встала и пошла за мной, я ускорила шаг… Она стучала в дверь кабинки, пока меня рвало желчью… Ощущая во рту невыносимую горечь, я вышла, встретив ее взволнованный взгляд.
– Детка, что с тобой? Ты заболела? Поехали поскорей домой. Я уложу тебя, заварю чая покрепче. Ты, наверное, отравилась в этом своем ужасном колледже. Что ты ела?
– Ничего, – сказала я. Отступившая было тошнота снова подкатила к горлу. – Соня, мне нужно выйти на воздух, немного подышать.
– Пойдем, пойдем же скорее!
– Нет, ты не ходи. Я… Я одна пойду. Мне хочется побыть сейчас одной.
– Хорошо. Но я провожу тебя до гардероба, ладно?
Ее навязчивость вызвала во мне протест, но я сдержалась. Сдержалась и тогда, когда она стала помогать мне надевать пальто. Я толкнула тяжелую дверь и вышла, не оглядываясь. По-моему, Соня ничего не поняла…
Через три дня мне принесли в «Boule de Suif» букет – лиловые ирисы и бледно-желтые тюльпаны. От Сони. Я поняла, что и предыдущий букет был от нее, а не от Мишеля Риво, как я вообразила. Еще одна надежда рухнула. В букете было письмо, слезливое, глупенькое письмо, в котором мольбы сменялись угрозами, а угрозы – нежными словами. Я разорвала его и спустила в унитаз, который в результате так основательно забило, что пришлось вызывать сантехника.
Глава 7
«Twisted Nerve»
́В начале лета произошло сразу несколько событий: бабушка вышла замуж за Ивана Федоровича; на свадьбу, которую отмечали по-деревенски шумно, приехала мама и пожила недельку с нами; в Академии вкуса прекратились занятия, и, похоже, навсегда – Мишель Риво вернулся домой, во Францию. А я оставила работу официантки, но не «Boule de Suif». Теперь моя должность называлась Pastry Chef, или Pâtissier. В общем, я отвечала за выпечку и десерты. Но меня не просто так повысили, этому предшествовал небольшой инцидент с участием кондитерской лопаточки.
Раньше патиссье была Мариам, девушка южных кровей и огненного темперамента. Она любила шеф-повара Филиппа, большого человека с большой душой. Большой души Филиппа хватало на то, чтоб любить не только Мариам, но и еще одну женщину в Севастополе. Севастопольская пассия родила от него ребенка. Молодая мать поспешила поделиться радостным событием с новоявленным папашей, послав ему на мобильный телефон фотографию отпрыска. Филипп в этот день, как на грех, был очень занят, и на сигнал откликнулась Мариам. Между прочим, она тоже была не так чтобы очень уж свободна – работала над партией фирменных серебряных меренг, но телефон все равно схватила, увидела фотографию и прочитала трогательную подпись. Филипп вышел из кладовой, и в лоб ему полетела кондитерская лопаточка, которой Мариам собиралась отделять испекшиеся меренги от противня. Рука девушки горячих южных кровей оказалась удивительно меткой – по лицу неверного любовника потекла кровь. Не обращая внимания на жалобные вопли раненого и на шум, который подняла сбежавшаяся челядь, гордая девушка Мариам покинула поле брани, не сняв форменной одежды. Два противня чудесных меренг остались пересыхать в духовом шкафу, пока сочувствие окружающих было направлено на Филиппа. Впрочем, кое-кто из не особо жалостливых все же возопил, что зал полон народу, что конопатенькая дочка олигарха отмечает какое-то радостное событие и привела с собой кучу друзей обоего пола и всем разрекламировала (вот кто ее за язык тянул?) эти самые фирменные «драгоценные» меренги… А готовить их, стоит заметить, куда как не просто! Мало запечь взбитые с сахаром белки в духовке до нужной кондиции, их нужно еще смазать сливочным кремом и выложить сверху решетку из пасты серебряного и золотого цветов – именно из-за нее меренги и назывались «драгоценными». Но паста в работе была весьма сложна, и, кроме Мариам, никто толком не умел с ней обходиться.
Персонал «Boule de Suif» затрепетал и приготовился к невиданному в истории кафе конфузу. Но тут я решила, что пришло время показать себя. Взяла в руки кондитерскую лопаточку (Филипп, только-только пришедший в себя, едва не потерял сознание) и принялась наносить на теплые меренги сливочный крем, а за ним – золотые и серебряные решетки. Спору нет, от волнения они у меня получились кривоватыми, но в зале были уже настолько пьяны, что ничего не заметили. Зато руководство «Boule de Suif» заметило меня и, наведя кое-какие справки, повысило в должности. Правда, формально я была только помощницей патиссье, фактически же – полновластным патиссье, потому что Мариам так и не вернулась в кафе.
Новая должность нравилась мне куда больше, чем беготня с подносами. Я чувствовала себя на своем месте, когда пекла булочки с сушеными помидорами и прованскими травами, когда сбивала суфле, когда поджигала сахарную корочку крем-брюле, но лучше всего я чувствовала себя, когда клиенты приглашали меня в зал, чтобы поблагодарить лично. Я с изумлением убедилась, что сладкое любят все, а не только маленькие дети, как я думала раньше. Вполне преуспевающие и солидные люди не видели ничего смешного и зазорного в том, чтобы полакомиться эклером или мадленой моего изготовления.
– Разумеется, – реагировала бабушка на мое изумление. – Они потому и выбились в люди, что едят много сладкого. Глюкоза страшно полезна для мозга, это я тебе как врач говорю!
Разумеется, я уже знала своих постоянных клиентов, а они знали меня. Я про себя называла их «мои сластены». Один из моих сластен приглянулся мне. Это был хорошо сложенный, но сутулый парень. Стекла очков увеличивали его глаза. Улыбка у него была приятная. Мне казалось, он пытается увидеть меня каждый раз, когда приходит в кафе. И мне казалось, что он приходит в «Boule de Suif» чуть чаще, чем этого требует его любовь к сладкому. Впрочем, иллюзий я никаких не питала. Два раза он пришел в сопровождении ослепительно красивой девушки, наверное фотомодели. Мне казалось, я видела ее в рекламе. В общем, ловить тут было нечего, да и не хотелось мне «ловить». Кого я могу поймать с такой фигурой? Все вещи стали мне малы. Задница не вмещалась в джинсы. Живот приходилось утягивать специальными трусами, а вы знаете, как выглядит утягивающее белье? Для тех счастливчиков, которые не знают, скажу: оно выглядит чертовски, вопиюще несексуально. На моих блузках не застегивались пуговицы и трещали швы. На новую зарплату я могла купить хорошую одежду, но вот был ли в этом смысл? Цецилия Ивановна посматривала на меня с ужасом, но замечаний не делала – это официанткам в «Boule de Suif» предписывалось держать себя в форме, а насчет поваров никакого распоряжения не было.
Будет судьба так будет. Нет – и не надо. Мне и одной неплохо живется.
Разумеется, я кривила душой, когда говорила это себе. Одной мне жилось плохо. Я была не из породы эмансипированных женщин, мне не хватало самодостаточности. Для прочного ощущения счастья мне необходим был рядом любимый человек… Желательно, мужчина. Это я тоже успела о себе узнать. Поэтому я не оказывала Денису (услышала, как фотомодель называла его по имени) никаких знаков внимания.
