Анхела Бесерра - Музыка любви
Жоан чувствовал себя ходячим мертвецом среди немых подносов и тарелок. С тех пор как его любовь покинула Канны, он утратил ощущение жизни.
Война, казалось, разбудила душу даже в тех, у кого ее не было, бездушных и вовсе неодушевленных, даже у отеля «Карлтон» обнаружилась душа, и она тихо плакала. В ресторане увяли улыбки за столиками и тапер играл иначе, чем прежде. Музыка звучала, но не достигала слуха. Постояльцы вкушали каждую трапезу как поминальную — по легионам павших незнакомцев.
Первого сентября, десять дней спустя после проводов Соледад в порту, по радио объявили о начале войны. Город, готовивший свой первый кинофестиваль, счел необходимым его отменить. Билеты, афиши, радостное предвкушение — всему пришел конец со вторжением немецких войск в Польшу. Жизнь изменилась в считанные минуты. Жоан Дольгут, когда только мог, проводил выходные дни в доме своего старого друга, пекаря Пьера Делуара, в Кань-сюр-Мер, утешаясь пресным, но теплым хлебом. Он до сих пор напрасно ждал писем от отца; и, конечно, ни мадам Тету, ни месье Филипп не могли излечить страданий утраченной любви. Отцу он более не писал, только ждал. Правительство, захватившее власть в родной Барселоне, не заслуживало доверия. Тоска по Соледад подстегивала вдохновение: чем тяжелее было у него на душе, тем больше новых сонат ложилось на нотный стан. Каждое свое письмо в Колумбию он сопровождал партитурой собственного сочинения, чтобы она видела: его любовь, как никогда, жива в музыке, — и тешил себя надеждой, что, быть может, на уроках пения и сольфеджио она переложит в звук мелодии, рожденные его сердцем.
Все так же он ходил к морю, силой взгляда подчиняя себе волны. Глубина его отчаяния поднимала целые бури из морских глубин и из кружева пенных водоворотов сплетались нерукотворные сонаты, слышные ему одному.
Встреча с Соледад — самое прекрасное и самое страшное, что ему довелось пережить. Рождение и смерть одновременно. Через любовь он познал торжество жизни, через ее отсутствие — бездну небытия. Чтобы жить, ему довольно было знать, что она есть. Чтобы умереть от счастья — увидеть ее.
Однажды, когда сон, по обыкновению, сбежал от него на рассвете, в густом февральском тумане он услышал шум, который ни с чем бы не спутал: в порт прибыл океанский лайнер. Как был, без рубашки, он бегом бросился к причалу, не обращая внимания на снегопад. «Либерти» величественно приближался, словно корабль-призрак, с белым воздушным змеем, до сих пор свисающим с флагштока. И тут Жоана осенило. Мысль пришла, чистая и ясная, как навеянная вдохновением мелодия. Он сядет на корабль и отправится за ней. Нельзя ждать, пока он ее потеряет. Юноша вытряхнул все свои сбережения — их не хватало даже на билет третьего класса, но исстрадавшаяся душа жаждала действия. Не важно, как ехать, лишь бы ехать. Напрасно пытался месье Филипп разубедить его, распаленная мальчишеская фантазия уже рисовала долгожданную встречу. Месье Филипп пытался напугать его опасностями открытого моря и неведомой земли, но официант не слушал доводов умудренного годами друга, надежда кружила ему голову. Он отыщет Соледад, и пусть она скажет ему в лицо, почему не писала. Пусть сама, глядя ему в глаза, разорвет их священный обет, если ее молчание означает именно это. Или же, быть может, увидев его, она бросится в его объятия, чтобы никогда больше не расставаться. Потому что он уверен: ее объятия и поцелуи были непритворны. Он поговорит с ее отцом и с кем угодно еще, заставит всех понять, что им не жить друг без друга. А коли не поймут, он похитит ее. Сбежит со своей маленькой воздушной феей куда-нибудь в далекие края, чтобы запускать воздушных змеев и любить друг друга до скончания веков. Нельзя им тратить время в разлуке. И кто знает, быть может, в Новом Свете жизнь другая, милосерднее, проще. Быть может, когда-нибудь он вернется в Европу, в Барселону... Когда все успокоится, он поведет Соледад на свой любимый волнорез, будет гулять с ней по старым кварталам, познакомит с дорогим отцом, по которому столько лет невыразимо скучал. Быть может, Пау Казальс его примет. И он станет знаменитым пианистом, и его принцесса с отцом будет слушать его музыку, сидя в партере Дворца музыки... Да-да, все вместе, отец, супруга и дети, ведь у них родятся дети, и они с гордостью будут хлопать в ладоши, глядя, как папа исполняет сонаты, написанные в ссылке и мучительной разлуке с ненаглядной, в тяжелые годы, памятью о которых остались только партитуры да бессмертная любовь их родителей.
Утром 15 марта 1940 года Жоан Дольгут со своей старой котомкой через плечо отправился в плавание до Нью-Йорка. Все его пожитки составляла смена одежды с чужого плеча, пригодная для его новой судьбы, судьбы бесприютного странника, да охапка грез. Совместными усилиями месье Филипп, мадам Тету и Пьер Делуар-старший, сами не имея лишнего гроша, набрали достаточно денег, чтобы их мальчику не пришлось путешествовать зайцем. А уж дальше Жоану предстояло самому найти заработок, чтобы, ступив на берег Америки, добраться до Картахены и оттуда направиться в Боготу.
Утром Аврора встала пораньше, чтобы сходить на рынок Бокерия. Она знала одну лавочку, где можно найти все ингредиенты для приготовления настоящего колумбийского супа ахиако[15], который она обещала Клеменсии. С тех пор как их встречи приняли кулинарный оборот, у старушки начались удивительные просветления. В последний раз, отведав лепешек с арекипе[16], она стала звать Аврору по имени и казалась вполне вменяемой. Увы, едва праздник чревоугодия завершался, железная дверь забвения захлопывалась вновь. Однако терпение и целеустремленность Авроры не знали границ.
Она закупила все, что нужно: цыпленка, три вида картофеля, кукурузу в початках, пряности, авокадо, сливки и большой кулек каперсов — на последнем пункте Клеменсия настаивала особо. Главное, сказала она, побольше каперсов, пожалуйста! Директор дома престарелых позволила ей воспользоваться кухней в обмен на обещание угостить тарелочкой деликатеса каждую из медсестер. Аврора так часто приходила, что персонал, похоже, принял ее в свои ряды.
Когда суп достаточно загустел, Аврора выключила плиту. Едва учуяв пряный запах супа, Клеменсия встрепенулась и пришла в себя.
— Какую вкуснятину ты мне принесла, Аврорита, лапушка моя! Все-то у тебя выходит на славу.
— Вот и посмотрим, удастся ли мне тебя порадовать. Мама всегда говорила: живот полон — сердце радуется. Только с ней эта поговорка не работала, она, как бы вкусно ни поела, веселее не становилась. После обеда я всегда внимательно так смотрела на нее: вдруг замечу перемену? Но ничего не менялось. Все тот же грустный взгляд, усталость в каждом движении.
— Ох, девочка моя... попытайся же понять. Твоя мама никогда не была счастлива. Ее выдали замуж против воли.
— Не может такого быть. Мой дедушка был очень добрый человек.
— Бессердечный он был. Ко всем мольбам твоей матери оставался глух.
— А бабушка?
— Трусиха. Никогда ему не перечила, боялась его гнева.
— А мама не боялась?
Этот вопрос Клеменсия не удостоила ответом, зато задала свой:
— А ты? Ты счастлива с Мариано?
Аврора ушам своим не поверила: старушка вспомнила имя ее мужа!
— Да кто в этой жизни счастлив, Клеменсия? Ты вот столько всего повидала, пережила, скажи, ты веришь, что на свете есть счастье?
— Зависит от того, что под счастьем понимать. Мое состояло в том, чтобы прожить жизнь с Элизео. Ничего другого я у небес не просила, только быть рядом с ним. И да, я была счастлива. Так что мое счастье, как видишь, простое, женское. А твое?
— Если ты имеешь в виду любовь, то такой, как я ее себе представляла, у меня не было. Или я просто мечтала о невозможном — трепетать от страсти каждой клеточкой своего существа, что-то в таком роде. Но, быть может, мои простые, невзыскательные отношения с мужем и есть настоящая любовь. Одно я знаю точно: мой внутренний рояль никогда не пел для него. Зато я научилась играть на обычном, и он неизменно приносит мне мою долю радости.
— И как научилась, девочка моя! Я же тебя слушала когда-то. Ты играешь точь-в-точь как Жоан Дольгут. Необыкновенный пианист... Мне повезло, я слышала, как он исполняет свои сонаты. Он ведь и сам сочинял, у него музыка прямо сочилась из пальцев. Мама тебе о нем рассказывала?
— Никогда.
Клеменсия задумчиво кивнула и попыталась сменить тему, но не тут-то было. Когда она с детским простодушием потянулась за добавкой, Аврора попросила:
— Расскажи мне ты. Пожалуйста!
— Ни дать ни взять влюбленные подростки они были. Встретив его, она как будто вернулась к жизни. Жаль, ты не могла этого видеть моими глазами, ведь старики видят иначе, чем молодые. Морщины существуют только в воображении юных, они морщин боятся. А почему боятся? Потому что не понимают. — Она прервалась, чтобы добавить каперсов в тарелку, затем продолжила: — Мы же смотрим сквозь время. Должны ведь быть какие-то преимущества у наших преклонных лет, не так ли? Мы видим возраст не плоти, но души. Так вот, что у Соледад, что у Жоана душа была юная, нежная... потому и любили они друг друга беззаветно.
