Татьяна Алексеева - Выход где вход
Марина отвернулась к окну. Софья срочно принялась веселить их рассказом о том, как всё лето боролась с Олежкиной ангиной. С трудом купленные билеты на юг пришлось сдать, и на дачу к друзьям они так и не поехали. Да и от чудом свалившейся на голову конференции ей пришлось отказаться. Конференция проходила в Швеции, дорога и жилье оплачивались спонсорами. Для Софьи это была уникальная возможность выбраться на недельку за границу. Увидеть что-то ещё кроме родного Питера. С уважаемыми коллегами лично познакомиться. Но что поделаешь — все планы перечеркнула безжалостная ангина. Так они с сыном и просидели, почти не выходя из квартиры, целое лето. Даже ученики к ней не приходили — боялись заразиться. Оставить сына больше чем на час было невозможно — при температуре-то в 39. А раз нет учеников, то нет и денег. Обхохочешься…
Марина уже давно приземлилась на стул возле Софьи. Их с Верой лица посветлели, отразили сочувствие. Спохватившись о забытой роли хозяйки, Марина щелкнула кнопкой электрочайника. И ласково подсказала, заглядывая Софье в глаза:
— Может, ещё чайку?
Софья с готовностью потянулась к заварному чайничку. Вера тоже примостила свою чашку под матовую струю. По кухне разлился тонкий аромат лепестков роз с голубикой и макадамским орехом.
За окнами, несмотря на обеденное время, потемнело от низких туч. Снег повалил густыми хлопьями. Марина включила лампу над столом. Задернула шторы с ползучим геометрическим рисунком. Золотой узор на тёмно-синих чашках заискрился блёклыми огоньками. В дверь отчаянно зазвонили, отрывисто и нетерпеливо. В дверях появилась Аля — большеглазая, тоненькая, раскрасневшаяся после улицы. На волосах дотаивали снежинки. Внимательным взглядом окинула гостей. Марина смущенно, почти оправдываясь, объяснила:
— Алечка, супа сегодня нет — картошка кончилась. Будешь курицу? Фаршированная — с грибами и орехами. Как ты любишь.
Пока Аля вяло поглощала курицу, завязался разговор о её успехах в музыкальной школе. Хвалила и восторгалась, впрочем, одна Вера. Софья выступила в роли заинтересованного слушателя. Марина, как мать, предпочитала хранить сдержанное молчание. Со скромным достоинством принимала похвалы своему ребенку. Ну, и заодно демонстрировала дочке, что не стоит забывать об ответственности и упорном труде.
— Они уезжают, не доучившись последнего года в музыкальной школе! — не утерпев, пожаловалась Софье Вера. — Даже годика не могли подождать. А Аля так замечательно поёт, обожает свой хор. У неё дивная учительница, каких не бывает.
В Марининых глазах отразились смятение и укоризна. Она не любила публичного обсуждения своей частной жизни. Да и что в такой ситуации можно сделать? Жалеть об учительнице и казнить себя попусту? Жаловаться на мужа и подрывать в Алиных глазах авторитет отца? Ох, Вера… Как всегда — ни малейшего такта!
Но вслух Марина лишь пролепетала:
— Костя хочет, чтобы она в будущем занялась экономикой.
— Да экономистов сейчас — пруд пруди! — осуждающе фыркнула Вера. — В любой точке пространства плюнь — и попадешь в экономиста или в менеджера. Глупо ради воображаемого расчета отказываться от явного таланта, — только потому, что экономисту, видите ли, проще найти работу. У Али такой редкий голос!
— Даже если это так, — сухо произнесла Марина. — Все знают, как тяжело пробиться в искусстве, привлечь к себе внимание! Только единицы могут быть замечены…
— То есть тебя беспокоят исключительно вопросы выживания? — вскинулась Вера. — А душевное состояние ребенка тебе безразлично?
Софья заново поразилась её задиристости.
— Мы с Костей хотим для неё благополучия, — Марина устало опустила голову, показывая, что утомлена. — Без уверенности в своем будущем ей вряд ли будет хорошо.
— Не ей, а вам! — подскочила со стула Вера. И даже сама испугалась резкости своего жеста. — Нет, и не может быть в жизни никакой уверенности! Как будто менеджеры не вылетают со своих денежных работ… Ни у кого нет уверенности!
Аля с любопытством наблюдала, как мать закипает, бледнеет и злится, общаясь с ближайшей подругой. Разве что немного побаивалась, чтобы её не выставили из кухни и не лишили интересного зрелища. Чувствуя, как наэлектризовалась атмосфера, Вера вдохновенно выпалила:
— Вы с Костей слишком озабочены материальным благополучием. А душа-то, душа?
— Вер, хватит меня учить! — строго оборвала её Марина. — Ты сама страдаешь от неустроенности и прекрасно знаешь, что ничего в ней хорошего нет. Давай избавим Алю от нудных споров. Ей давно пора заниматься. Иди, Алечка, иди… Тебе к немецкому надо готовиться. А то перед репетитором неудобно. Ты уже в прошлый раз оправдывалась своим отчётным концертом…
— Как ты могла завести при Але этот разговор? — напустилась Марина на подругу, едва Алина спина растаяла в полумраке коридора. — Да ещё выставила меня перед ней безжалостной карьеристкой! Я что, по-твоему, должна при дочери упрекать Костю за невнимание к её музыкальным способностям? К тому же в его суждениях есть доля правды! А если Аля и впрямь размечтается, возомнит себя, Бог знает, кем? И потом, когда она столкнётся с реальностью…
— Ага, значит, ты просто в неё не веришь! — торжествующе заключила Вера. — Ну, если уж ребёнка родная мать обесценивает, спорить больше не о чем… Эх, была бы у неё твоя поддержка, появились бы и шансы! Она постепенно узнала бы свой истинный масштаб. Поняла, как далеко сможет пройти по этой дороге…
Марина механически тыкала вилкой в остатки недоеденной Альбиной курицы.
— Но Костя совсем не требует, чтобы она бросала пение, — пролепетала она уже не так убеждённо. — Пусть понемногу занимается музыкой. За границей у неё будет больше возможностей. Там даже лучше условия.
— Лучше условия? — всплеснула руками Вера, задевая чашку. — Да у неё здесь такая учительница, какую только Бог дает! В двух экземплярах подобное не встречается. Это же — 'штучная работа'!
— М-м-м, — замялась Марина. — Да, мне жаль… Черт побери! Мне самой очень жаль. Но обстоятельства…
— Да при чем тут обстоятельства! — набросилась на неё Вера, ощутив победное преимущество. — Меня потрясло твоё отношение к её желаниям, порывам, интересам. Неужели в стремлении угодить мужу ты так ко всему слепнешь? Твоя дочь от тебя же и учится саму себя не уважать!
Марина заплакала. Согнулась как от боли и едва слышно заскулила. Несколько минут все оторопело молчали. Вера жестами, с умоляющим лицом показала Софье на дверь. Та тихонечко выскользнула из кухни. Тогда она принялась осторожно гладить Марину по спине, по плечику, шепча на ухо нежно и утешительно.
— Прости, прости меня! Не могла удержаться. Ну, ладно со мной ты так обошлась… Но это ж твоя до-о-о-очечка…
Вера и сама всхлипнула от сочувствия к себе и Але.
— Господи, Вера, опять ты о себе! — вздрогнула Марина. — Что я тебе сделала? В чем ты всё время пытаешься меня обвинить?
Вера отшатнулась, сдёрнула руку с плеча подруги. Вот уж не думала, что такое надо ещё и объяснять…
— Альку мне самой жалко, — слабым голосом запричитала Марина. — Она ведь не поёт — только когда спит. Даже немецкий этот учит и напевает себе под нос… Но я слишком хорошо знаю сколько трудностей…
Марина промокнула слёзы, прижимая к покрасневшему носу кухонное полотенце.
В кухню робко поскреблась Софья.
— Девчонки, мне бежать пора. А то скоро архив закроют, — протянула она с виноватой улыбкой.
— Ох, Сонечка, прости, что так вышло! — спохватилась Марина. — У нас сегодня всё вверх ногами. Побудь ещё полчасика!
— Да уж, — смущенно подхватила Вера. — Мы тебя даже толком не расспросили. Когда-то ты еще в Москву выберешься? А про Алино будущее — это я, Сонь, не с Мариной, а с Костей спорю. Он же у нас ратует за свободу личности, а своего бедного дитёнка в экономисты запихивает. С полным, между прочим, пренебрежением к личности.
— Вер, ты опять пошла по кругу? — ужаснулась Марина. — Сколько можно?
Нет, похоже, Вера никогда не научится считаться с людьми. Неужели не видит, не чувствует неуместность всех этих разборок? Да и Софья сейчас уйдет, если ей покажется, что она мешает им выяснить отношения. Спасая положение, Марина захлопотала вокруг стола. Вера же, зациклившись на заочном споре с Костей, принялась подробно растолковывать свою мысль:
— Мариш, я его ни в чем не обвиняю. У нас хронический философский спор. Он твердит, что в России до предела обесценена личность. А сам при этом…
Увидев угрожающее Маринино лицо, Софья поспешила вступиться за Веру:
— Разве в России личность обесценена? Да это — единственное, что у нас есть! Государство — да, оно никогда личность не ценило и в грош не ставило. А мы-то все… Мы только личность друг в друге и ценим. Иначе чем бы мы тут годами занимались, на этой самой кухне?
