Константин Кропоткин - …и просто богиня
— Лучше вечером, — попросила подругу Рита, ежась в этой утренней прохладе, у подъезда, стоя в одном халате.
Варя позвонила, когда Рита, уже голая, хотела под душ. Накинув халат, Рита спустилась вниз, взяла собаку за поводок, а еще сумку большую, спортивную, в которой было синее потрепанное одеяльце, коричневые кругляши собачьего корма в прозрачном пластиковом кульке, перетянутом красной резинкой для волос, и зачем-то бумажные салфетки, белые.
— А салфетки зачем? — поглядев, спросила Рита.
— Не знаю, по дороге захватила, — Варя выглядела свежей, умытой, радостной, и черный, похоронного вида, плащ только подчеркивал этот особенный яблочный свет, исходивший от длинной ухватистой Вари.
Сегодня после работы у нее встреча. К ней придет любовник. На глазах у Ляли она с ним трахаться не может, Рита не спрашивала почему.
— Еды не мало? — Рита с сомнением поглядела на пакет с кругляшами корма.
— Она жирная стала. Ей худеть надо. Мало двигается, — сказала Варя. — Погуляй с ней в обед. И вечером еще, часов в семь.
— Долго гулять?
— И тебе тоже полезно. Лучшее средство от депрессии. Двигаться надо, — прижав локти, Варя подвигала руками, как на бегу.
Варя считала, что у Риты депрессия, и этот вывод она сделала из того лишь обстоятельства, что Рита целыми днями сидит дома, она дома и работает, и отдыхает. В люди выходит только по большой нужде, и для коммуникабельной Вари такая участь была бы невыносима. Она не может представить себе, что Рита довольна своей жизнью, а Рита довольна.
Ляля заскулила, а Варя и бровью не повела.
— И не вздумай ее кормить. Знаешь, какая она попрошайка?! — и ушла своим обычным упругим шагом, который тоже показался Рите радостным.
— Пойдем? — сказала Рита собаке.
Та, подняла на нее глаза, круглые, печальные невыносимо, как всегда бывает у спаниелей, что знала даже Рита, которая и не собачница вовсе.
— Она вечером тебя заберет.
Мотая длинными ушами, Ляля зашаркала в подъезд, и по лестнице, и в квартиру. Избавившись от поводка, прошлась по комнатам, потыкалась носом по углам. И поскуливала все, косясь на Риту, так и застрявшую полуодетой, в халате, решавшую, надо ли закрывать дверь в ванную, прежде, чем идти под душ.
Рита налила в миску воды. В другую насыпала сухого, несъедобного на вид, корма.
Одеяльце она положила недалеко от обеденного стола, за которым Рите предстояло провести еще один очень длинный день. У нее была работа.
— А в обед мы с тобой погуляем, — пообещала она Ляле.
На одеяльце Ляля не легла. Все оглядывалась по сторонам, никак не могла успокоиться. Не выла, не лаяла, а только вздыхала иногда, как ребенок после долгих слез — ожидала, должно быть, что беспутная хозяйка передумает и заберет ее из незнакомого дома.
Но примирилась — была спаниелиха и умна, и опытна.
Варя часто сдает свою Лялечку в чужие руки — у нее разнообразная сексуальная жизнь. Рите собака досталась, потому что какая-то другая ее приятельница гуляла со спаниелихой мало, и давала сладкое, что собакам категорически противопоказано. „Не корми“, — вспомнила Рита требование подруги.
Она и не собиралась. У нее пусто было дома. Ничего, что могло бы навредить пожилым деликатным собакам.
Включив компьютер, под гул заработавшего машинного сердца, Рита стала думать о своей вчерашней ошибке. Она неправильно перевела. Она написала „застрадать“, устав переводить „leiden“, как „терзаться“ или „мучиться“. Просторечное слово — „застрадать“ — выскочило само собой и гвоздем вштырилось в гладкий, отуюженный текст. Рита привыкла к целлофановой обертке переводов, к их парадной гладкости — пусть даже ретранслятором выступала она сама, и должна бы воспринимать их как-то иначе.
Она была переводчицей, чего немного стеснялась. Несерьезность, — как ей казалось, — занятия подкреплялась и непредсказуемостью заработков: ей могли заплатить хорошо за какой-нибудь пустяк, а за труд, который стоил много крови, не отдавать деньги месяцами, и ей приходилось писать дурацкие претензии, содрогаясь, мучаясь — „leidend“ — от необходимости напоминать хорошим, в сущности, людям об обязанностях, прописанных в контракте.
Олег уехал рано, и вернется только через неделю. Рита привыкла к его отлучкам. Они ее не волновали. Она научилась даже засыпать снова, когда он, собираясь, нечаянно будил ее своей возней. Она говорила ему что-нибудь, но сама спала и, едва закрывалась дверь, опять возвращалась в свое ватное беспамятство, а потом, пробудившись, не понимала был ли на самом деле прощальный поцелуй, или он ей только приснился.
Приняв душ (а собака — деликатная, леди — не стала заглядывать и в открытую дверь), Рита оделась поприличней — в штаны из серо-зеленого полотна, и кривую в нужных местах шоколадную кофту; тщетной красоты ради она даже взъерошила свой желтый на голове пух, и мазнула по лицу кисточкой там и сям.
Рита пообещала погулять с Лялей, а как попало выходить не хотела.
„Застрадать“ — сев за компьютер, Рита первым делом выковыряла это дурацкое слово. Муха, а не изюм в булке, как ложно показалось ей вчера.
Совершив несколько кругов по квартире, пошуршав, пофыркав, Ляля вернулась в кухню-столовую, подошла к Рите и с тихим вздохом легла рядом — не на свое одеяло, а на пол, близко-близко, рискуя угодить мохнатыми лапами под колесики офисного стула. Поняла, должно быть, что не скоро явится ее, как кошка, влюбленная хозяйка.
Ляля приготовилась ждать.
— Молодец, девочка, — сказала Рита, знающая толк в ожидании.
Варя была права — собака к лучшему. Если ненадолго.
Они вышли не в двенадцать, как просила Варя, а только полвторого, когда Рита почувствовала адский голод, подумала, что надо купить что-нибудь, что — боже! — собака…
— Прости-прости, — испугавшись, заговорила Рита. — Я забыла, время так быстро бежит. Прости!
Ляля немедленно вскочила, засучила ногами, выбивая когтями по полу разнобойную дробь. И уши ходуном заходили — они смешные у спаниелей, как букли у русских дворянок прошлых столетий, длинные ломти волос на висках.
На улице им улыбались старушки. Мужчина в бежевом свитере и с лицом, как у луковицы, проходя, внимательно посмотрел на Риту, пытаясь будто узнать в ней стародавнюю знакомую.
Принюхиваясь, сосредоточенно держа нос по земле, громко сопя в каких-то особенно интересных для нее местах, Ляля рысила рядом с Ритой уверенно, будто делала это множество раз. Она смирилась с существованием Риты, и была в этом смысле умней ее — Рита опасалась, что какой-нибудь, проходящий мимо специалист по собакам спросит ее о чем-нибудь, и разоблачит в ней самозванку. Чужая Ляля, не ее.
Иногда собака останавливалась, задирала ногу, совсем как кобель, хотя была дамой. „Леди“, — говорила про нее Варя, дальше не проговаривая, но думая еще и другое, неприличное слово, которое годилось ей самой.
Они гуляли минут сорок, а то и целый час. Если сначала Рита еще мерзла, жалея, что одела только легкую курточку, то скоро разошлась, разогрелась. Они нарисовали сообща большой многоугольник, уйдя из дома в одну сторону, а вернувшись с другой. Зелени в округе было маловато — газонов, дерев — что Рита заметила только сейчас, сделавшись ненадолго владелицей Ляли.
Рите страшно захотелось супу. Она давно не варила суп, потому что для себя одной скучно, а Олег вечерами не ест, он печется о фигуре. И уезжает все время, а если в выходные дома, то они вечно куда-то идут; он всегда на людях, а ему все мало и мало.
Рита пошла в магазин, купила костей, а когда вернулась, Ляля встретила ее визгом и скулежом. Спаниелиха приседала и прыгала, встречая чужую, в сущности, тетку, которая всего-то с ней разок погуляла.
Собакам нужно быть с кем-то вместе, они не могут жить одни, подумала Рита, не позволяя себе радоваться собачьему восторгу и одновременно чувствуя себя ледяной куклой.
А суп удался. Просто бульон, из хорошего мяса, с луком, солью и перцем. Из хорошего все получается просто.
— Вкусно? — спрашивала Рита, подавая Ляле куски вареного мяса.
Жадно заглатывая, Ляля глядела на нее, по обыкновению, грустно. Глаза круглые и красноватые по краю.
Остаток дня Ляля иногда подходила к ней, клала ей на колени морду, вздыхала, напоминая о себе. Рита гладила ее по гладкой на темени черной шерсти, чувствуя резкий, свербящий собачий запах. А вечером они погуляли еще раз.
Во второй раз Ляля бежала не так уже ровно. Иногда она резко тянула Риту куда-то в сторону, учуяв что-то то на газоне или в кустах.
Она что-то про Риту поняла, и вела себя с ней, как хозяйка.
Леди.
Когда раздался звонок, Ляля, вытянув на полу свои лохматые ноги, крепко спала.
Она резко вскочила, залаяла громко, даже отчаянно. Она забегала по комнате, требовательно глядя на Риту, которая все сидела за столом и тюкала свои малозначительные глупости.
