Галина Зарудная - Последнее желание
— Да черт его знает! Я больше не хочу говорить об этом.
— Окей тогда.
— Ты сказал «окей»? — заметила Лера. — Я думала, это слово здесь еще не в ходу?
— Кому в ходу, а кому и не в ходу. А на Масре в ходу?
Нет, ну не достанет же?
— Да, на Марсе в ходу! — отрезала она. — И где же ты его подхватил? И вообще, откуда у тебя байк, или эти джинсы?
— Запала на мои джинсы, значит? Я так и знал.
— Мне казалось, здесь такого не купишь. Это импорт. Так ведь?
Он загадочно улыбался.
— Колись же давай! — У нее лопало терпение. — Откуда?
— Может, это моя тайна?
— Да я твою тайну по лэйбе узнала. Откуда?
— Хорошо, — в конце концов сдался парень. — Из Питера.
— Кто-то конкретно высылает? — Она с нетерпением смотрела на него.
— Какая разница?
— Да никакой. Но что ты как шибздик со своими секретами? Родственники, скорее всего. Угадала?
По всему было видно, что отвечать он не собирался.
— Ну, может, я тоже не хочу говорить о чем-то. — И посмотрел на нее так самоуверенно, что Лере руки зачесались влепить ему приличный подзатыльник. Да только вряд ли так просто дотянешься.
— Вот и хорошо, — ответила она безразлично. — Давай, в общем, разворачивай свой самокат, и вали домой баиньки. Я пришла.
— Ты здесь живешь? — Он посмотрел на дом, который Лера едва ли не видела впервые. Ее родители жили через улицу.
— Может быть, — буркнула она. — Какая разница?
— Вот, блин, штучка, — взорвался парень. — Ты всем так нервы треплешь? Или это мне — по блату?
— Нет у тебя никакого блата! — отрезала Валерия. — На лбу у себя напиши, если с памятью плохо.
— Я имею право не говорить о том, о чем не хочу. — Фома поймал ее за локоть, но Лера увернулась и быстро попрощалась:
— Все, спокойной ночи, малыши!
Спрятала руки в карманах шортов и пошагала вдоль подъездов чужого дома.
— Ты ненормальная, — крикнул ей вдогонку Фома.
— Отвали, молокосос, — рявкнула Валерия, но он уже не слышал.
* * *Только дойдя до дома, она вдруг сообразила, что этот вечер отличался от всех предыдущих, что совсем преобразился, встречая настоящую весну.
Весна ощущалась обильно, внезапно, словно кто-то просто взял и переключил телевизор на другой канал. Возможно ли, чтобы зелень так густо покрыла землю за несколько дней? Сколько Валерия здесь? Черт, не получается вспомнить. И смысл — поиски смысла — все больше утрачиваются, размываются границы, все труднее думать, что она спит, все меньше остается вероятности, что это когда-нибудь прекратиться…
Лера стояла возле подъезда, устремив взор в темнеющее небо, на котором, как на бархатной подстилке фокусника, тут и там вспыхивали мелкие бриллианты; и чем дольше на них смотришь, тем больше их обнаруживается, словно они заговорщицки подмигивали тебе, доверив тайну своего внезапного появления на темно-сером бархате.
«Кто более реален, вы или я? — мысленно спросила она у звезд. — Кто из нас — сновидение в чужой голове?»
Теплый ветер небрежно обдул ее со спины, сорвав с растущей у подъезда яблони сухую веточку, и сбросил ей на голову. Лера провела рукой по волосам, вытащила ее и подумала, что скоро яблони зацветут, начнутся метели из белых лепестков, а потом она закончит школу… а потом… Что потом? Чем она будет заниматься? Шить модную одежду для кого-то вроде Барановской? Чтобы та могла преспокойно выкалывать глаза своим видом и доводить до самоубийства таких, как Надя Фролова?
«Я ничего уже не знаю! Ничего!»
— 25
Мать привычно впорхнула в ее комнату в начале восьмого утра, призывая собираться в школу. Лера слабо приоткрыла глаза, выпростала из-под одеяла два пальца, изображающих победное «V», промямлила, что у нее каникулы и развернулась, сладко уткнувшись лицом в подушку.
— Ладно, соня. Повезло тебе…
Она говорила еще что-то, просила исполнить какие-то обычные домашние дела, но Лера не расслышала больше ни слова. Вообще, странная манера была у ее матери — разговаривать с ней, пока она еще спит. Что более странно, вечером она еще и отругает за невыполненную работу. Словно не ясно, что со спящего долг не проси. Особенно — со спящего подростка.
Вся проблема, видимо, в том, что начало каникул пришлось на обычный будний день, даже не на выходной. Поэтому никого не заботила ее охота релаксировать до самого полудня. Мало того, что мама шумела (то в кухне, то в ванной, то чуть не у нее над головой), так еще радио у соседей за стенкой, начав с традиционных шести ноль-ноль, затрубило гимн СССР, а затем, через каждый час лялякало синтетичную версию «Подмосковных вечеров» и металлический голос дикторши, как с другой планеты, ставил в известность о московском времени суток.
У соседей была мерзостная привычка, как выяснилось, — не выключать радио после того, как они сваливали из дома. Оно не замолкало вообще никогда. «Пионерская зорька», «Утренняя гимнастика», «Театр у микрофона» и «В рабочий полдень» — все поочередно проигрывалось на все доступные лады, без труда проникая сквозь тонкие стены. Только в воскресенье они могли его чуть приглушить ненадолго, или когда у них кто-то был в гостях, или когда они включали телевизор (орущий в три раза громче!), или еще по каким причинам.
Еле-еле, с трудом, Лера стала привыкать к бормотанию, и оно уже воспринималось, как легкий расплывчатый фон, витающий у границ ее сна. Но в какой-то момент радио словно переменило стиль вещания и наполнилось до отказа новыми голосами: по-детски заголдело, заохало, заахало, заухтыкало и захлопало в ладоши. Но это было еще не все. Дальше вклинился звук велосипедного звонка, от которого она вздрогнула, словно ей со звоном влепили по уху, а за ним еще один — уже погромче, протяжнее, просигналив несколько тактов, вспарывая, как лезвием, все прочие звуки. Клаксон?
— Вот это да! Вот это да! А здесь можно потрогать? Ой, горячее… А можно я тоже бибикну?
Ну почему, почему именно сегодня кому-то понадобилось бибикать и выпендриваться?
— Ух ты-ы! А он быстрее поезда? А ты трюки делать умеешь?
— Только парочку, — не поспевал отвечать на бойкие вопросы голос, не свойственный голосу диктора — уж слишком живой, с веселой ноткой. — Быстрее поезда можно…
Наверное, папа включил у себя в комнате телевизор и смотрит какой-то фильм про малышню…
Черт его знает, сколько все это продолжалось. До Валерии не сразу дошло, что она уже проснулась, вяло выпуталась из одеяла, в которое до этого замоталась, как в кокон, прячась от галдежа, и чуть повиснув на краю кровати, сонно моргая, без интереса разглядывала комнату.
— Ну все, кто из вас пойдет ее звать?
— Я! Только дай мне на нем посидеть, ну пожалуйста…
— Тебя за шиворот держать придется, — послышался короткий смешок.
Снова раздался звук клаксона, только очень слабый, быстрый, неуверенный. Шпана засмеялась.
— Каши мало съел, — пошутил голос, от которого Лера внезапно напряглась и прислушалась.
Этот голос не принадлежал ни одному диктору на свете. И вряд ли принадлежал актеру из фильма.
Черт!
Она рванула к окну.
На площадке прямо у ее окна малышня, которой в первый день каникул спозаранку непременно нужно было вывалить во двор, мерилась «силами» между двухколесным детским великом и грозным черным мотоциклом Фомы.
— Да чтоб тебя! — взвыла Валерия, белея от злости.
Уже в следующую минуту звонок на входной двери издал короткую трель. Она только успела накинуть на себя темно-бордовый велюровый халат мамы, висевший на вешалке, перед тем как резко распахнуть дверь. Мальчишка лет восьми, ничего не подозревая, стоял перед ней с чуть ошалелой улыбкой, все еще лелея в мечтах крутой мотоцикл и воображая себя за рулем, и только засобирался открыть рот, как пальцы девушки уже схватили его за ухо, безжалостно потянув на себя.
— Ах ты, гаденыш мелкий! — зашипела она. — Еще раз услышу, как ты трещишь своим поганым звонком у меня под окнами, я тебе не только уши поотрываю, но еще и руки в придачу! Ты понял?
От неожиданности он закричал, замолотил руками и забился как в истерике, пытаясь вырваться, но от того становилось только хуже. Когда она выпустила, наконец, из цепкой хватки багровое ухо, мальчишка пулей полетел вниз, как выпущенная из сачка бабочка, перепрыгивая по три ступеньки и налетая на стены.
Лера вернулась в квартиру, захлопнув дверь, а затем задержалась ненадолго у родительской спальни, прислушиваясь, чтобы понять, потревожил звонок отца или не успел.
Если этот «герой асфальта» явится сейчас сюда, она уж задаст ему трепки!
Черт, она же не умыта и не причесана еще! Лера впихнула в рот зубную щетку и побежала к окну.
Мелкий сорванец, держась за ухо обеими руками, страдальчески изливал Фоме подробности постигшего его несчастья. Его уличный товарищ нервно вертел круглой белобрысой башкой в поисках подходящей отмазки, подозревая очевидно, что теперь и его сошлют наверх.
